Глава 3

Я обернулся на голос и не увидел ничего. Что это? Кто говорит со мной?..
- Чего вертишься, как угорь на сковородке?– голос негромкий, но твердый. И снова идет из-за спины…
Снова поворачиваюсь. Прямо передо мной – ничего, хотя…
Из дальних кустов на меня смотрит своим холодным зрачком ствол оружия…
- Слава, тебе же русским языком сказано: стой, как стоишь! – другой голос, тоже твердый, тоже негромкий. Но в нем чувствуется сила, привычка повелевать…
Я снова оборачиваюсь. Беззвучно раздвигаются ветви кустов и неслышно, словно тень, ко мне шагает человек в одежде странного, бурого цвета, с красной косынкой на шее. Подойдя ближе, он интересуется:
- Оружие есть? – и когда я отрицательно мотаю головой, вздыхает, – Ты откуда такой взялся, Слава?
- Почему Слава? Я – Алексий, инок Новониколаевского монастыря, что на Уральских горах…
Человек в красной косынке удивленно смотрит на меня, и некоторое время молчит, видимо что-то соображая. Мне, наконец, удается разглядеть его получше. Совсем молодой, даже моложе меня, но вот глаза… Глаза холодные, жесткие. Словно два стальных меча. И в них нет Бога…
Он переспрашивает:
- Алексей? Дела… Тезка, значит…
- Нет, не Алексей – смиренный инок, иеромонах-просветитель Алексий. Можно просто: отец Алексий…
- Почему отец? – парень в красной косынке выглядит озадаченным. – Ты ж не отец… А-а, понял! У вас в племени, наверное, принято называть «отцами» всех, у кого есть дети, да?
- У меня нет детей, сын мой…
- Ты чего плетешь? – парень явно поражен. – Какой я тебе сын?! Да моего отца вообще Борисом звали!
Я не заметил, как и когда и когда это произошло, но теперь мы на поляне уже не одни. Нас обступило еще человек десять. Самого разного вида и пола, но их всех объединяют три обстоятельства: все они молоды, а некоторые – просто дети; все они вооружены  и у каждого на шее – красная косынка. И есть еще четвертое: в глазах у них нет света. Нет Бога…

…Вот же блин, наткнулись на кого-то – не пойми кого! Он что, сумасшедший, меня своим сыном называть? Чайка, которая подошла к нему со спины, выразительно постукивает пальчиком по лбу. Маринка огорченно вздыхает. Действительно, жаль: такой молодой, а уже головой повредился. Негуляев сокрушенно качает головой. Его тоже можно понять: источник информации из психа – никакой. Тихонов, Сергиенко и начкар Левченко фыркают, перемигиваются и видно еле сдерживаются, чтобы не захохотать в голос. И, похоже, единственное, что их удерживает – так это присутствие мальков. Смеяться над инвалидами непозволительно для пионера…
- Видишь ли, сыне, – снова начинает этот дурно пахнущий, грязный придурок, – все мы – суть есть дети божие. Но некоторые из нас – те, кому отверзлись врата…
- Постой, постой… Кто кому врезал?
- Не «врезал», сыне, а «отверзлись». Ну, открылись, если по мирскому. Те, кому открылись врата благодати господней…
- Так, понятно, – вот же ж свезло! Нашли, блин, чудика! Но закон пионеров гласит: «Пионер всегда готов помочь инвалиду, больному, ребенку, человеку преклонного возраста и женщине, готовящейся стать матерью». Даже если этот больной – больной на голову…
- Слушай, Леха, ты ж, наверное, голодный. Пойдем, покормим тебя. Да и санитарам тебя осмотреть, наверное, нужно… – вот как бы ему еще про гигиену сказать? – Только знаешь, что? Давай-ка, друг, мы сперва с тобой к ручейку пройдемся. Руки помоем, и вообще…
Он кивает головой, произносит что-то непонятное, типа: «Благослови тя бог, сыне», и мы отправляемся к нашей стоянке. За нами топают все остальные, кроме часовых, которые снова занимают свой пост.
Я отчетливо слышу, как  сзади жалостливо вздыхает Маринка Семенова:
- Жалко паренька. Такой молодой…

…Я иду следом за парнем, который вышел ко мне первым. Он уверенно и совершенно бесшумно шагает по лесу. Такой походкой ходят кошки. И рыси. Не оборачиваясь, он командует:
- Димка! Пошли кого-нибудь мыло нам принести. И полотенце. И зубную щетку с порошком. Марин, поможешь мне?
Сзади слышится девичий голос «Угу». Парень сворачивает, и через несколько десятков шагов мы оказываемся на берегу небольшого ручейка.
Мой проводник Алексей оглядывает меня, затем снимает с себя куртку, тонкую облегающую тело фуфайку… Господи Боже! Сколько у него шрамов! Это не когти диких зверей рыкающих, это что-то другое…
- Сыне, а какие же звери столь страшно тебя уязвляли?
После небольшой паузы он усмехается:
- Двуногие, тезка, двуногие. Выродни, скандинавы, оленеводы… Да мало ли кто? Ты, это, давай свое шмотье тоже скидывай.
- Постойте! Что вы собираетесь делать?..

…Парень смотрит на нас испуганно… Да нет, не испуганно, а как-то настороженно, что ли…
- У меня нет ничего, любезные чада, что могло бы вас заинтересовать. Вот, – и он широким жестом протягивает нам с Маринкой свою сумку.
- Да ты не бойся, дурачок, – ласково воркует Семенова. – Тебе ж лучше станет, если отмоешься…
Она подходит к нему поближе и, крепко ухватив за рукава его балахона, пытается его стянуть.
- Отойди, греховодница! Изыди, сатана! – взвизгивает Алексей, пытаясь вырваться из цепких рук Маринки.
Но не тут-то было… Через секунду-другую наш шизик-найденыш уже разоблачен, разут и засунут в ручей по плечи. Примчался малек с мылом и прочими причиндалами для умывания. И закипела работа…
- Товарищ старший звеньевой, у него не одежда, а санаторий для вшей, – озабоченно сообщает Семенова. – Может, ему что из запасного отдать? Или из трофейного?
Молодец, Маринка! Я как-то об этом и не подумал. Вот что значит женский взгляд…
- Эй, Васек! – малек вытягивается в струнку. – Слушай, сбегай к Негуляеву, скажи ему, чтобы подобрал какие-нибудь шмотки для нашего гостя. И пулей со шмотьем сюда!
- Пусть Чайка и Лиза Маленькая подбирают, – добавляет Семенова. – Они его размеры лучше запомнили…

…Какой стыд! Боже мой, какой позор! Женщина, сосуд греха, разоблачила меня, а я даже не смог вырваться! Правда, приятно, что удалось помыться с мылом, но их нахальные руки, которые вертели меня, словно слепого кутенка!
А моя ряса?! Моя скуфья?! Я не успел даже глазом моргнуть, как они просто унесли их куда-то.  Вытащенный из ручья, я снова оказался в немилосердных руках моих мучителей, растираемый грубым холстом. Затем меня облачили в мирское одеяние, и девица спросила своего начальника:
- Товарищ Старший Звеньевой, может его еще  и постричь?
Я не успел возразить, как Алексей Товарищ Старший Звеньевой, ответил:
- Не, Марин, не стоит. Вдруг в их племени волосы – символ чего-нибудь? Ща, керосинчиком смажем и порядок…
Через полчаса я сидел у костра, а вокруг меня толпилось уже человек двадцать-двадцать пять.
- Ты ешь, давай, ешь. Сколько дней-то не емши? – заботливо хлопочет около меня та самая огромная девица. – Может, еще мяска подложить?
- Благодарствую, дочь моя. Но мне скоромного вкушать сегодня не полагается, ибо пятница – постный день.
Дева озадаченно смотрит на меня, а затем, тряхнув головой, переспрашивает:
- Я, блин, так и не поняла: тебя мяса еще положить?..

…Переодетый в нормальную человеческую юнгштурмовку и трофейные штаны, обутый в сапоги наш найденыш смотрится куда лучше. Странный он какой-то: говорит вроде и по-русски, а понять его только через два слова на третье можно. И еще одна странность – календарь у него на тринадцать дней от нашего отстает…
- Благодарю вас, любезные чада, я насытился, – Алеша-найденыш откладывает в сторону миску. – Позволено ли мне будет вопросить вас: помните ли вы о боге? Возносите ли к нему свои молитвы, обращаете ли к нему свои помыслы и чаяния?
Среди наших легкое замешательство. Да я и сам не очень понимаю, о чем он толкует. Бог? Ну-у, это же сказки. Придумали их империалисты, чтобы задурманить головы рабочих и крестьян, отвлечь их от борьбы за светлое и счастливое настоящее и будущее…
- А бог – это чего? – тихо интересуется один из второотрядников.
И тут же кто-то из его приятелей авторитетно заявляет:
- Ты чо, Вовка? Это ж так Ленина раньше называли…
Но Алеша-найденыш гордо разворачивается к говорящим, поднимает вверх свою палку с крестом, и…
- Бог есть Источник всего сущего. Бог есть Творец всего сущего. Величие Творца непостижимо. Но Он создал нас по Своему образу и подобию, чтобы мы могли осуществиться в общении с Ним.
Так, что-то он опять заговаривается…

…Алексей Товарищ Старший Звеньевой смотрит на меня благожелательно, но как-то… С сочувствием, что ли?..
- Слышь, Леш – ладно, если так ему удобнее, пусть называет по имени. – Слышь, а вот здесь, например, написано, что сделали его на Ковровском заводе…
С этими словами он протягивает мне свое оружие и показывает на надпись.
- Ты думаешь, это твой Бог на заводе вкалывал? Ну, в какой-то мере ты и прав: человек, что создает замечательные вещи, похож на сказочного бога…
- Ты не понимаешь меня, сыне, ибо глаза твои ослеплены сатаной…
- Леш, да ты чего говоришь-то? – Алексей хлопает меня по плечу. – Это я что ли слепой? Ага… Ты вон еще скажи, что у нас Чайка – слепая!
Девочка лет тринадцати доверчиво подходит к Алексею Товарищу Старшему Звеньевом, и чуть прижимается к нему. На ее милом, но, к сожалению, обезображенном страшным шрамом личике играет веселая улыбка:
- Ага, я – слепая! – и с этими словами она начинает шарить своим оружием по земле, подражая слепцам.
На поляне оживление. Те, что помладше, откровенно хохочут, но и те, что постарше, тоже не могут сдержать улыбок.
А ну, тихо все! – внезапно грозно командует Алексей Товарищ Старший Звеньевой. – Что, законы пионеров забыли?! Пионер всегда готов помочь больному! А вы что?!
Смешки мгновенно смолкают. А рядом со мной оказывается другой парень, тоже со странным именем. Виталий Товарищ Тимуровец…
- Ты, Алексей, не волнуйся. Про Бога ты нам попозже расскажешь, а сейчас, может быть, поможешь дорогу найти?..