Заканчиваю первую главу:

Глава 1.5.

Итак, чего же я, собственно, хочу? – задумался я. Заколебать Иосифа Виссарионовича своими прогностическими способностями и провидениями, сделаться при нем советником, благодетельно подсказывающим мудрые решения и предостерегающим от ошибок, неудач и нежелательных крайностей? Как же, как же – потерпит товарищ Сталин рядом с собой такого советника! Нет, если бы я предложил ему ввести промежуточный патрон (ну, например, для решения крайне актуальной для нынешней РККА задачи – массовой замены трехлинеек автоматом Федорова, переделанным под этот патрон) и расстрелять Хрущева (секретаря партячейки рабфака Донецкого горного техникума)… То Сталин, конечно, послал бы меня куда подальше, но особо ничем плохим это для меня бы пока не грозило. А вот если я начну советовать ему сначала не обострять отношения с троцкистами, затем ни в коем случае не наезжать на спецов, потом – не пережимать с форсированием коллективизации и индустриализации, не обижать Бухарина и т.д., то он не только пошлет меня далеко и надолго, но и примет меры, чтобы источник подобных завиральных идей не смог бы их распространять направо и налево.
Нет-нет, тут надо разыгрывать совсем другую партию. Может быть, это должна быть постановка под названием «тайный советник вождя»? Вождя? Может быть, может быть… Но не этого. И не того. Этим вождям я в советники набиваться не буду – для них мне вполне достаточно быть фигурой, обладающей неким тайным знанием (или эксклюзивной информацией, если говорить на языке потерянной для меня эпохи). Мне вряд ли удастся манипулировать, управлять, дергать за ниточки – потому что я реально оцениваю свои способности. В лучшем случае я смогу мягко влиять, смещать акценты, оттенять альтернативы. Но и это будет уже очень много – если вообще получится.
Кроме того, линию реальной истории я ведь радикально не поменяю. Рай земной в СССР в ближайшие двадцать лет никакими моими усилиями не устроить. Больше того, даже всерьез улучшить основы советского строя – малореальная задача. Через объективные условия не перепрыгнешь. Но вот формы этого строя и их дальнейшую эволюцию можно привести в несколько более разумное и человеческое состояние, немного снизить ту цену, которую мы заплатили за рывок вперед. Однако и ради такой альтернативы придется крепко попотеть, и то не факт, что надрываться я буду не напрасно. Но иначе – зачем вообще я здесь?
Еще одно соображение, которое я посчитал весьма важным, заключалось в том, что разыгрывать свою игру, ориентируясь только на нынешний набор политических лидеров, практически бесперспективно. Нужно не только выводить на шахматное поле новые фигуры, но и подправить, насколько удастся, сами правила игры. Не поменять – ибо это задача неподъемная, – но подправить. Вот если удастся хотя бы в такой мере поменять расклад, то и многое другое может измениться. Но начинать-то все равно придется с тех, кто сейчас играет ключевую роль, ибо иначе не удастся сорвать развитие сценария, который меня категорически не устраивает. С кого же начать?
Сейчас таких ключевых фигуры две – Троцкий и Сталин. Бронштейн и Джугашвили.
Сталин… Сталин свои задачи на данный момент решил. Ленин тяжело болен и выбыл из игры, Троцкий политически изолирован, а большинство членов Политбюро объединилось со Сталиным против Троцкого. Первоначальный круг доверенных исполнителей у него сложился – Каганович, Молотов, Бажанов… Сталину теперь всякие новые помощники-советчики ни к чему. Тем не менее, работать с ним все равно придется, но не прямо, а через других лиц. Так, эту мысль пока отложим – потом ее надо будет продумать более детально.
Другое дело – Троцкий. Он сейчас оттесняется от выработки политики, его сторонники недовольны внутрипартийным режимом, который поворачивается против них. Значит, Троцкий?
Троцкий… Троцкий неуживчив, амбициозен, и сейчас, именно потому, что его оттесняют от власти, его амбиции приобретают преувеличенный, болезненный характер, усугубляемый тем, что он ни в коем случае не желает обнаружить эти амбиции (возможно, даже перед самим собой), и старательно демонстрирует отсутствие всякого желания вести борьбу за власть в партии. Тем больше амбиций он будет склонен проявлять как партийный теоретик и идеолог. Да-а, то, к чему мне желательно его подтолкнуть, он встретит в штыки. Тут и сомнений нет. Как же быть?
Я резко оборвал ход своих мыслей, сказав сам себе – «сейчас, братишка, ты ничего путного не родишь! Выспись, пойди на работу, пообщайся с людьми, пощупай настроения, понаблюдай за ключевыми фигурами, полистай газеты за этот год – и тогда возвращайся к обдумыванию своих стратагем. А пока – мысли из головы вон, и спать!».
Уже погружаясь в сон, я подумал: «Что-то неладное с тобой творится, Вика! Ведь собирался же ты плюнуть на всю эту советскую службу, послать Красина с его уговорами куда подальше. Сам он мужик неплохой, и тоже не в восторге от всего этого режима, но допустил в ARCOS всяких проходимцев, имеющих высоких покровителей чуть ли не в Кремле, так что их на кривой не объедешь. Раз уж задумал ты в июле подавать в отставку, надо было дать заявлению ход. Нет, зачем-то порвал в последний момент, да еще и напросился обратно в Москву, в наркомат, гори оно все синим огнем! Что за муха тебя укусила, Виктор? От этой власти надо было держаться подальше, и остаться там, как и намеревался. А тебя словно подменил кто…»
Сон внезапно как рукой сняло, я рывком сел на кровати и замотал головой. Какой еще, к хренам, Вика? Откуда у меня эти мысли? Реципиент проклюнулся? Прежний Виктор Осецкий? Что же выходит? Неужели я сюда еще месяца полтора назад провалился – когда тут еще июль был, – и успел своему реципиенту влезть в мозги и линию жизни крепко свернуть? Но вот осознал себя «вселенец» – я, то есть, – только сегодня утром, при пробуждении – так что ли? Похоже…
Растревоженный этими мыслями, я заснул не сразу, но все же заснул, потому что нервы были уже измотаны почти до предела.