2.1.

Глава 2. Наркомат

Проснулся я с тревожным ощущением – почему не звонит будильник? Протерев глаза и бросив взгляд на тумбочку, я обнаружил, что будильника там нет, а стоит он себе, как и вчера, на подоконнике, а вот громкого тиканья от него уже не доносится. Да, что будильник аккуратно раз в день заводить надо, к этому я еще не привык. Я подтянул к себе за ремешок мозеровские часы и в довольно ярком уже свете утра обнаружил, что их стрелки остановились на половине третьего. Вот раззява! И эти забыл завести!
Сколько же сейчас времени? Ё-моё! Небось, проспал! Мне же в наркомат, на работу!
Торопливо собравшись (и на этот раз я решил одеться без претензий – пиджачок попроще, рубашка без галстука), пожевав на ходу хлеба с остатками колбасы, и нацедив из бидончика полстакана молока, уже немного отдававшего кислым запахом, но еще приемлемого на вкус, я выскочил на улицу и быстрым шагом направился к трамвайной остановке. С некоторым замедлением припомнив номер нужного мне трамвая, я, после нервного ожидания, его таки дождался, втиснулся на подножку, купил у кондуктора билет, и, в сопровождении нередких звонков вагоновожатого, пополз с ним к Волхонке и дальше, на Охотный ряд.
Мимо меня проплывала Москва – одновременно знакомая и незнакомая. Зелени в центре было явно больше, чем в мои времена. Вон, прямо за Музеем изящных искусств сколько деревьев! А ныне тут плотная застройка. Трамвай миновал Боровицкий холм, оставил по правую руку здание Манежа, выполз на Манежную площадь, и двинулся вдоль «Националя». Но впереди не было видно знакомых с детства зданий – ни гостиницы Москва, ни здания Совнаркома (затем Совета Министров, затем Госплана, затем Госдумы). А вот Дом Союзов был себе вполне на месте. Затем показалась обширная площадь, обрамленная вполне узнаваемыми зданиями – Большой театр, Малый театр, за ним – серая псевдоготическая громада магазина «Мюр и Мерелиз» (нынче именуемого ЦУМ), с противоположной стороны – гостиница «Метрополь». Сама же площадь с обеих сторон была довольно пустынной – знакомые по прошлой жизни скверы с фонтанами отсутствовали.
В трамвае стало чуть посвободнее. Заметив на руке довольно представительно одетого человека примерно моих лет наручные часы  («тоже, небось, на службу едет» – решил я), спросил у него время, перевел стрелки своих мозеровских часов, и завел пружину. Если я и опаздывал, то не слишком – было примерно пять минут десятого. Но все-таки непорядок.
Трамвай покатил дальше, вдоль побеленной Китайгородской стены с башнями, крытыми зеленоватой черепицей, и на Лубянской площади вышел на кольцо, а затем свернул направо. Лубянская площадь сильно отличалась от привычного мне облика – не было ни монументального здания «Детского мира», ни станции метро, а на месте снесенного памятника Дзержинскому красовалось какое-то сооружение, вроде фонтана. Трамвай все так же неспешно доехал до Ильинских ворот, и тут поворотил налево, за угол Политехнического музея, остановившись напротив памятника героям Плевны. На этой остановке я и выскочил, и скорым шагом направился в Ильинские ворота в Китайгородской стене.
«Дурак!» – мелькнула у меня мысль, когда я снова глянул на часы, подходя к зданию наркомата. – «Надо было извозчика брать – быстрей бы доехал!».
Войдя в здание наркомата, я, не задумываясь, направил стопы к своему кабинету. Память реципиента вела меня безошибочно и через несколько минут я распахнул дверь в приемную, где меня уже дожидался первый посетитель.
Это был сравнительно молодой русоволосый человек, с зачесанными назад волосами, в пиджаке из толстой ткани, с желтым портфелем (свиная кожа польской выделки – отметил мимоходом я) на коленях, нервно теребивший в руках светлую кепку.
– Здравствуйте… – нерешительно и с едва заметной нервной дрожью в голосе пробормотал он.
– Добрый день. Проходите! – мотнул я головой в сторону своего кабинета.
Молодой человек, даже не представившись, начал торопливые и сбивчивые объяснения:
– Виктор Валентинович! Это не дело! У нас законно оформленное удостоверение на ввоз кожсырья, а из-за вас мы не можем выбрать даже тот мизерный контингент по импорту, который нам выделен на текущий год!
– Погодите, погодите! – остановил я его. – Во-первых, кто это «мы»?
– Мы – это Главкожа ВСНХ! – нервно затараторил он. – В стране огромная нехватка кожсырья для производства обуви, а вы…
– Еще раз погодите! – я снова был вынужден оборвать его. – Объясните толком, почему вы не можете выбрать контингент, и причем тут я?
– Большая партия кожсырья застряла на таможне…
Я снова перебил его:
– Но мой отдел не ведает таможенными делами. Вам нужно обратиться в Главное таможенное управление.
– А меня из ГТУ послали как раз к вам! – уже с некоторыми нотками отчаяния воскликнул молодой человек. – Они говорят, что это вы задерживаете решение вопроса!
– Еще раз уточню – какого вопроса? – Внутри я начал потихоньку закипать, но пока еще вполне был способен беседовать мягким, размеренным голосом.
– Какого вопроса? Какого вопроса? – молодой человек уже кипел вовсю и нисколько не скрывал этого. – Из-за вас таможня не имеет утвержденного тарифа и потому держит наш товар!
– Как это – не имеет утвержденного тарифа? Ввозные тарифы были утверждены еще постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 9 марта 1922 года! – изумился я.
– Да, но Главкожа по настоятельным обращениям Обувного треста сделала представление через Президиум ВСНХ в Таможенно-тарифный комитет при СНК о снижении тарифа на кожсырье, что дало бы возможность хотя бы немного увеличить объемы закупок в пределах валютного плана Наркомфина. – Принялся объяснять молодой человек.
– Еще раз спрашиваю – а причем тут мой отдел? Это же вопрос ТТК, с ними и объясняйтесь! – мое терпение, вообще-то говоря, не беспредельно, но я все еще держал себя в руках.
– А при том, – буквально взорвался молодой человек, переходя почти что на крик, – что с ТТК как раз мы все выяснили. А вот когда из ТТК послали новый тариф на согласование к вам, в НКВТ, то в Главном таможенном управлении он согласование прошел, а у вас в отделе импорта – все еще нет! И из-за вашей волокиты все стоит! Развели тут бюрократию! – слова его пылали праведным гневом.
– Ну, наконец-то мы подошли к сути дела, – я не преминул подпустить немного язвительности в голос. – Хорошо, давайте разбираться, кто и что заволокитил. У вас есть номера и даты исходящих документов ТТК, которые были переданы нам для согласования?
– Да, вот, держите… – и с этими словами молодой человек завозился с латунными пряжками своего портфеля, затем зарылся в его содержимом и после нескольких минут раскопок извлек, наконец, несколько листков бумаги. – Вот они!
Я вчитался в протянутые мне документы.
– Позвольте! Но вы ведь предоставили мне номера писем, направленных из ТТК на имя заместителя наркома тов. Фрумкина. А в мой отдел ничего не направлялось!
– Верно, – согласился со мной молодой человек, – но Фрумкин передал письмо ТТК в ГТУ, а те направили документы на согласование к вам.
– Так от какого числа и за каким исходящим номером бумаги из ГТУ были направлены к нам? – продолжал выяснять я.
– Прошу прощения, но это ваша внутриведомственная переписка! – парировал молодой человек. – Я не Рабкрин, чтобы иметь полномочия копаться в вашем делопроизводстве! Хотя, если дело так и дальше пойдет, боюсь, без вмешательства Рабкрина не обойтись!
– Думаю, все гораздо проще, – помотал головой я, и взялся за вычурно изогнутую телефонную трубку, набирая номер начальника Главного таможенного управления из списка, лежащего у меня под стеклом на столе. – Сейчас мы все выясним прямо у Потяева.
– Алло! У аппарата зав. Отделом импорта Осецкий. Андрей Иванович у себя? Переключите на него, пожалуйста.
– Андрей Иванович? Здравствуйте. Осецкий у телефона. К вам на согласование из ТТК должен был поступить проект нового тарифа на кожсырье. Меня интересует, какого числа и за каким номером бумаги на согласование были переданы в мой отдел?
– Хорошо, жду. – Я повесил трубку и поднял глаза на своего посетителя, который нервно тискал ручку своего портфеля, а его светлая кепка валялась на ковровой дорожке, но он совершенно не замечал этого.
– Молодой человек, у вас кепка упала. – Тот нервно покрутил головой, затем его взгляд зацепился за упавшую кепку, он порывисто наклонился и поднял ее, при этом едва не уронив портфель.
В этот момент зазвонил телефон:
– Виктор Валентинович? – услышал я голос Потяева. – Документы у нас, подписаны, но к вам еще не отправлены.
– Хорошо, Андрей Иванович, – ответил я, – тогда к вам в секретариат сейчас заскочит молодой человек. Передайте, пожалуйста, документы ему.
Я положил трубку и обратился к своему посетителю:
– Так, сейчас беги в Таможенное управление, прямо к секретарю Потяева. Возьмешь у него бумаги – и пулей ко мне. Если там все в порядке, я сегодня же попробую подписать их у Фрумкина, и, если ты хочешь ускорить дело, сам зарегистрируешь их в Управлении делами и в экспедиции, и оттащишь в Тарифно-таможенный комитет. А уж на Совнаркоме вопрос они будут ставить. Тут уж я ускорить ничего не смогу.
Ни слова не говоря, молодой человек выскочил за дверь.
Так начался мой первый день в наркомате. Кстати, тогда я и выяснил, какое у нас нынче число. На перекидном календаре на столе у моего секретаря значилось: «З сентября 1923 года. Понедельник».

Вот и я не знаю, как лучше передать мысли ГГ... "Ныне" - это 1923 или 2010?