Концептуальные расхождения - это нормально.     А по фактам я стараюсь не косячить. Вроде, в основном, удается.

Ловите продолжение!

Глава 8. Лазарь… и снова Лев.

Работа «моих» студентов–практикантов в наркомате закончилась, и я сразу почувствовал, как мне не хватает их присутствия. Да, они отнимали немало времени, отвлекали от повседневной работы. Однако с ними приходил дух молодости, не угасший еще революционный энтузиазм, вера в способность перевернуть мир и изменить его к лучшему. А тут вдруг секретарь сообщает, что меня просит к телефону Лидия Михайловна Лагутина.
«Интересно, что там задумали мои студенты?» – мелькает мысль, пока рука тянется к телефонному аппарату. Иные причины для такого звонка трудно измыслить. Предположить, что Лида звонит, например, для того, чтобы пригласить меня на свидание, было бы глупо. Однако я оказался прав только наполовину.
– Здравствуйте, Виктор Валентинович! – прозвучало в трубке. – Не могли бы вы заглянуть к нам домой в ближайшее воскресенье, седьмого? Скажем, часиков в одиннадцать утра? С вами хотел бы переговорить Лазарь Шацкин, – в конце-концов пояснила она причину своего приглашения.
– Хорошо, – отвечаю, – буду у вас в воскресенье, в одиннадцать.
Та-а-ак, видимо наш разговор все же зацепил Лазаря. И, разумеется, на эту встречу обязательно надо идти. Хотя Шацкин сейчас всего лишь слушатель Комакадемии, он остается членом ЦК РКСМ и членом Исполкома КИМа. Фактически же он является неформальным лидером обеих этих организаций, поэтому его политическую роль не стоит недооценивать. Несмотря на всю свою молодость, паренек он не простой. В возрасте семнадцати лет сколотить Коммунистический интернационал молодежи – это уметь надо. А на следующий год ведь именно он вытащил Ленина на III съезд РКСМ, где тот и произнес свою знаменитую речь «Задачи союзов молодежи» (ну, ту самую, из которой обычно запоминают только фразу про «учиться, учиться, и учиться», забывая, что Ленин говорил дальше).
Поэтому седьмого октября к одиннадцати часам утра, взобравшись на четвертый этаж (я прошел мимо необычно большого лифта – не чета малюсеньким парижским, ибо дал себе зарок поддерживать форму), уже кручу ручку механического звонка на входной двери в квартиру Лагутиных. В этот момент издалека доносится звук лифта, остановившегося на этом же этаже, а затем за моей спиной слышатся шаги. Обернувшись, вижу силуэт, энергичным шагом приближающийся по длинному полутемному коридору ко мне. Ба, так это же Шацкин собственной персоной! Так что в квартиру мы входим вместе.
После взаимных приветствий хозяин квартиры тактично оставляет нас наедине, уходя в другую комнату. Посидеть на кухне, по позднесоветскому обыкновению, здесь не удастся – дом гостиничного типа, и кухни как таковой здесь нет. Жильцы пользуются услугами домовой кухни, либо оборудуют какой-нибудь уголок с керосинкой или примусом в жилых комнатах, а то и в обширной ванной.
Практически сразу к нам с Лазарем присоединяется Лида. Он не обращает на девушку внимания – видимо, разговор не секретный.
– Виктор Валентинович, буду с вами откровенен, – начинает комсомольский вожак, – я своего мнения насчет вашего черного пессимизма не изменил. Но вот к мнению вашему насчет развития участия рабочих в управлении производством я мог бы и присоединиться. Не могли бы вы изъяснить свою позицию по этому поводу подробнее?
– Охотно! – киваю головой. – Сейчас у нас есть два основных канала влияния рабочих на производственные дела. Первый – через фабзавкомы, второй – через партячейки. Однако на практике и тот, и другой канал работают донельзя худо. У нас имеется резолюция XI съезда «О роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики», написанная Лениным. Общие рамки там очерчены, но вот как подойти к вопросу участия рабочих в делах производства практически – никакая резолюция не научит.
– Однако, – продолжаю, – эта резолюция достаточно честно фиксирует противоречия, связанные с положением профсоюзов на государственных предприятиях в течение переходного к социализму периода. Первое противоречие касается стачечного движения. Ильич верно подметил возможность конфликта интересов между рабочей массой, с одной стороны,  директорами и администрацией госпредприятий – с другой. В этих условиях профсоюзы должны защищать трудящихся от бюрократизма и преувеличенного ведомственного усердия.
– Должны то они должны, – невесело произнес Шацкин, – да только больших успехов в этом деле не видно. Недаром то и дело слышно о стачках.
Верно, – говорю. – Но тут вот еще какое обстоятельство надо иметь в виду. Из случившихся в этом году… (тут я прикусил язык – чуть ведь не ляпнул точную цифру забастовок за год – 286, из них за сентябрь-октябрь – 217, а ведь сейчас только закончилась первая неделя октября!) …почти двухсот стачек (уф, выкрутился!), профсоюз имел хоть какое-то касательство только к одной из каждых двадцати пяти.
– Как же это так?! Что же, они там совсем мышей не ловят?! – возмутился Лазарь. – Это же их кровное дело – интересы рабочих защищать!
– Да, это их дело, – придать борьбе рабочих по защите своих классовых интересов организованный характер. Однако ведь партия признает стачки следствием не только бюрократических извращений, но и отсталости масс. А фабзавкомы не хотят, чтобы их обвинили в том, что они потакают несознательным, отсталым элементам в среде пролетариата, – бросаю пристальный взгляд на Лазаря Шацкина, и продолжаю. – Если партячейка возлагает на профсоюз ответственность за то, что не был предотвращен конфликт, то тут десять раз подумаешь, прежде чем решиться возглавить стачку! Фактически сейчас и партячейки, и фабзавкомы в любом конфликте предпочитают стоять на стороне администрации. Ведь, так или иначе, любой работник в большой мере зависит от администрации, особенно при нынешней безработице. Так еще и оправдание есть – мы болеем за интересы развития производства, а значит, за дело социалистического строительства!
Как же так, как же так, – повторяет Шацкин, смотря в какую-то точку на столе, затем вскидывает голову и выпаливает. – Надо эту беспринципную смычку партячеек и фабзавкомов с администрацией ломать на корню!
– Ломать? И как ты это себе представляешь? – у меня-то уже есть кое-какие соображения, но посмотрим, что скажет мой собеседник.
– А мы на что? Комсомол, то есть. Союзная молодежь еще не успела обюрократиться, и мы это болото растормошим! – с уверенностью бросает пылкий комсомолец. – Надо, чтобы заводские ячейки союза молодежи брали этих чинуш за жабры и тыкали носом в их прямые обязанности. Молодых рабочих организуем, такую бузу поднимем – это сонное царство живо проснется!
– Ну, тут тебе, как говорится, и флаг в руки, – соглашаюсь я с ним. Вот только как партийное начальство будет реагировать, если комсомольцы против заводских партячеек попрут? Ох, нелегко комсе придется, чует мое сердце. Однако это еще не все проблемы. Надо подойти к основному.
– Есть и еще одно противоречие, которое так прямо в резолюции XI съезда не обозначено, но все необходимое, чтобы его увидеть, там прописано, – начинаю свой подход к самой важной точке. – Резолюция называет недопустимым прямое вмешательство профсоюзов в управление производством. И это верно – при централизованном управлении руководитель должен нести всю полноту ответственности и иметь все соответствующие права. Поэтому все, что предлагается для того, чтобы сделать профсоюзы школой управления – это чисто совещательные формы. Но вот толку от совещательных форм нет никакого, потому что они нисколько не способствуют привлечению рабочих к участию в управлении.
– Почему? – возмущается Шацкин. – Разве же сознательные рабочие, члены партии, комсомольцы, не заинтересованы в том, чтобы вникать в производственные вопросы, ставить их перед администрацией, выносить их на обсуждение? Вы не верите в классовое самосознание пролетариата?
– Я верю в классовое самосознание пролетариата! – мой голос приобретает очень жесткие интонации. – Но я твердо знаю, что оно может покоиться только на реальной основе, которую не заменить призывами, лозунгами, пропагандой. Вспомните слова Маркса: «идея всего посрамляла себя, когда она отделялась от интереса». А скажите-ка мне – какой интерес рабочему после восьмичасового рабочего дня вникать в производственные вопросы, да еще наживать неприятности, споря по этим поводам с администрацией, если он твердо знает, что последнее слово останется не за ним? Даже если у этого рабочего классовое самосознание только что из ушей не лезет? Нечего сказать? Вот потому-то производственные совещания и оборачиваются в лучшем случае пустыми разговорами, или малополезными самоотчетами, с которыми выступают второстепенные лица из заводоуправлений.
– Кричать, что все плохо, любой горлопан сумеет! А что вы можете по существу предложить? Как исправить дело? – моего собеседника, похоже, проняло, и он буквально взрывается. – Только рецепты «рабочей оппозиции», вроде немедленной передачи управления в руки профсоюзов, прошу не предлагать!
– Вовсе и не собираюсь вас тащить за «рабочей оппозицией», – пожимаю плечами. – Кажется, я ясно выразился – централизация управления при плановой системе необходима. Но и рабочий человек в этой плановой системе должен иметь свое место, и свое право принимать решения, а не только право на пустые разговоры. Я отнюдь не отрицаю сложности вопросов управления производством, которые требуют специальных знаний и профессиональных навыков. Так давайте дадим рабочему для начало право принимать решения там, где его знаний и навыков вполне достаточно – на уровне бригады. Неужели бригада сама не сможет управлять собой, и ей обязательно нужен надсмотрщик?
– Самоуправляемая бригада? – заинтересовано переспросил Шацкин.
– Именно! Пусть сначала на этом уровне овладевают наукой управлять, обучаются принципам хозрасчета и так далее. Освоят этот уровень – по-другому станут смотреть на заводские проблемы. Не уровне «это не так, да то не эдак», а уже точно зная, где есть узкие места, и что реально можно своими силами сделать для их устранения. Уверяю: и тяга к учебе появится, к тому, чтобы овладеть недостающими знаниями – для дела ведь, а не для просиживания штанов на производственных совещаниях. Вот тогда и дальше можно будет двигаться – к плановой работе на уровне предприятия.
– Слушай, – вдруг спохватывается Лазарь, – а что это мы все на «вы»? Давай уж на «ты» перейдем!
– Согласен! – говорю, и протягиваю ему руку. – Ну что, решится комсомол выдвинуть идею хозрасчетных бригад: со всеми правами, но и с полной мерой ответственности?
– Решится! – твердо отвечает Шацкин.
– А ведь это – объявление войны, – заявляю, глядя ему прямо в глаза. – Всяким чинушам–бюрократам, и тем, кто привык жить по указке сверху, и тем, кто живет по принципу «моя хата с краю». Таких ведь ой, как много! И война эта – не на один год. Потянете?
– Потянем. – слышу я твердый голос. – Иначе, зачем было коммунистическим союзом молодежи называться?
Тут мы перешли к обсуждению конкретных вариантов организации таких бригад, не обращая внимания на то, что подошло уже время обеда. Первым спохватился время от времени заглядывавший в нашу комнату Михаил Евграфович. Он тронул свою дочку, внимательно наблюдавшую за нашей беседой, за плечо, и что ей тихонько сказал. Лида Лагутина, извинившись, куда-то убежала (полагаю, в домовую кухню), и вскоре притащила нам поесть. Чем уж она там нас угощала, ни я, ни, думаю, Лазарь Шацкин, не обратили внимания – так мы были увлечены. Впрочем, вскоре после обеда наш разговор завершился, и мы расстались, оба уверенные, что эта не последняя наша встреча.