Окончание десятой главы:
10_2.
Не прошло и нескольких дней, как в пятницу, седьмого числа, в «Правде» появилось сообщение, что Политбюро ЦК РКП (б) и Президиум ЦКК приняли пятого декабря совместную резолюцию о партстроительстве, провозглашающую, как говорилось в газете, развитие намеченного еще сентябрьским (1923 г.) Пленумом ЦК курса на рабочую демократию в партии. Подчеркивалось, что резолюция принята единогласна – значит, за нее голосовал и Троцкий. Ровно так же, как было в покинутом мною мире.
Текст резолюции я помнил достаточно хорошо, и потому, читая ее публикацию в «Правде», не нашел каких-либо бросающихся в глаза отличий от известного мне варианта. Да и вряд ли история изменилась настолько сильно, чтобы в этот документ попали какие-нибудь совсем неожиданные положения. Резолюция констатировала опасность бюрократического перерождения партии и была наполнена великолепными благопожеланиями в духе внутрипартийной демократии, но не содержала ни одного конкретного решения, за исключением одного, да и то сформулированного крайне туманно: проверить целесообразность «права утверждения секретарей вышестоящими инстанциями». Но поскольку утверждение партсекретарей вышестоящей парторганизацией было внесено XII съездом в Устав РКП (б), этот пункт фактически мало что значил.
После этого акта трогательного единения Политбюро надо было ждать скорого выступления Льва Троцкого с серией статей, образовавших впоследствии брошюру под названием «Новый курс» – статей, которые большинство Политбюро должно было расценить как прямую атаку на себя. Уже восьмого декабря должно было появиться обращение Троцкого к партийным организациям, которое одиннадцатого декабря будет опубликовано в «Правде».
Однако пока никакие слухи о каких-либо обращениях к партии до меня не доходили. Да и во вторник, одиннадцатого декабря, ожидаемая статья в «Правде» не появилась. Что это могло означать? Я терялся в догадках.
Уже много позднее я узнал от Троцкого, что обращение к парторганизациям им было написано, но он не стал допускать, выражаясь языком моего мира, «утечки информации», а пошел строго официальным путем, через редколлегию «Правды». Разумеется, содержание статьи стало известно «тройке», и на Льва Давидовича посыпались упреки в разжигании фракционный борьбы против ЦК. Тем не менее, по тогдашним обычаям партийной жизни, отказать члену Политбюро в публикации было невозможно, и Бухарин поставил статью в номер на одиннадцатое декабря.
А девятого Троцкий узнал о большом поражении консерваторов на парламентских выборах в Великобритании. Лев и до этого напряженно обдумывал – какую все же позицию ему занять в текущей дискуссии. Мои аргументы не убедили его, но весьма тревожили, заставляя возвращаться к ним, и обдумывать вновь и вновь. Данные о выборах, практически точно совпавшие с предсказанными мною, заставили его колебаться еще сильнее. В конце концов, он позвонил дежурному редактору «Правды» и попросил отложить печатание статьи, поскольку ему надо внести в текст существенные поправки. В ночь с десятого на одиннадцатое председатель РВС и член Политбюро ЦК засел за новую статью…
В четверг, тринадцатого декабря, я увидел в «Правде» заголовок: «Обращение Л.Д. Троцкого к участникам партийной дискуссии». Начав лихорадочно проглядывать газетные строчки, я быстро понял – на этой маленькой развилке история сдвинулась немного в сторону. Пока совсем немного, а насколько именно – покажут дальнейшие события. Но, так или иначе, эти события уже не будут в точности такими, как в моем мире.
В статье было написано: «Я должен прямо заявить – развязывание общепартийной дискуссии, независимо от самых, может быть, наилучших побуждений, которыми руководствовались авторы письма 46-ти, было несомненной ошибкой. Вполне признавая, что между мною и этими товарищами имеется известная идейная близость по ряду вопросов, свою ошибку вижу в том, что не воспользовался имеющимся у меня авторитетом, не отговорил товарищей от выступления и не высказался сразу категорически против дискуссии. Сегодня же я призываю тех, кто считает себя моим сторонником, отозвать свои заявления, признать публичное выступление ошибкой, и прекратить дискуссию…
…Важнейшие вопросы внутрипартийной демократии, поднятые в резолюции Политбюро ЦК РКП (б) и Президиума ЦКК от пятого декабря, требуют не «общепартийного говорения», накаляющего разногласия, разлагающего партию на группы и фракции, а деловой, практической работы. Положения резолюции должны найти воплощение в духе и букве партийных дел и решений, в повседневной работе наших парторганизаций, и в нормах партийного Устава…
…Полагаю, что будущая XIII партконференция, которая соберется в январе 1924 года, должна сосредоточиться именно на таких деловых вопросах. В ее решениях, разумеется, следует отразить факт ошибочного разжигания дискуссии. В то же время я полагаю целесообразным воздержаться от политического шельмования ее инициаторов, с тем, чтобы не усугублять партийные разногласия…»
Далее шли строки, которые мне что-то явственно напоминали:
«Никто из нас не хочет и не может быть правым против своей партии. Партия в последнем счете всегда права, потому что партия есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату для решения его основных задач. Правым можно быть только с партией и через партию, ибо других путей для реализации правоты история не создала. Перед лицом партии нет ничего легче, как сказать: вся эта критика, все эти статьи, письма заявления – все это было сплошной ошибкой. Я, однако, так сказать не могу, просто потому, что я так не думаю. Что было несомненной ошибкой, так это превращение поднятых авторитетными членами партии реальных, острых вопросов, требовавших своего решения, в предлог для раскачивания партийной лодки. Но сами проблемы от этого не перестали требовать скорейшего разрешения, – однако, не через раздувание пламени внутрипартийного пожара, а через выработку, принятие и проведение в жизнь решений партийных инстанций. Теперь от сотен тысяч членов нашей партии зависит, как эти решения воплотятся в практические действия».
Кажется, это напоминает речь, произнесенную Троцким в моей истории на XIII съезде РКП (б) в мае 1924 года. Сейчас же он высказал нечто похожее на полгода раньше. Похожее, да не совсем. Тогда, на съезде, он больше был склонен подчеркивать независимость своей позиции, сейчас же напирал на необходимость дружной деловой работы…
Интересно, возымеет ли действие этот демарш Троцкого? Присоединятся ли к нему сторонники «письма 46-ти»? И как отреагирует партийное большинство? Думаю, они все же постараются добить противника. А вот какие формы примет это добивание, было пока неясным. Вряд ли события теперь пойдут по сценарию, идентичному тому, что сложился в моей истории. Тут многое будет зависеть и от того, сколько видных оппозиционеров решит заявить о своей лояльности партии, и от дальнейших шагов Льва Давидовича, и, конечно, от степени напористости его противников.
Самым первым, хотя и с оговорками, Троцкого поддержал Е.А.Преображенский. Несколько позднее – начальник политуправления РККА В.А.Антонов-Овсеенко, командующий войсками Московского военного округа Н.И.Муралов, командующий войсками Приволжского военного округа С.В.Мрачковский. Ну, на этих, полагаю, председатель РВС лично надавил своим авторитетом. Резко осудили обращение Троцкого, как беспринципную капитуляцию перед лицом бюрократического перерождения партии, децисты Т.В.Сапронов и В.М.Смирнов. Многие из подписавших «письмо 46-ти» молчали, вероятно, пребывая в растерянности. Дискуссии на партсобраниях, однако, не угасли, хотя накал их в течение декабря стал понемногу снижаться. Через две недели к заявлению Троцкого присоединился заместитель председателя ВСНХ Г.Л.Пятаков. Одновременно с ним об этом заявил и давно уже решивший переметнуться на сторону большинства заведующий Агитпропотделом ЦК РКП (б) А.С.Бубнов, который теперь, после обращения Троцкого, вдруг засовестился и решил для приличия выдержать паузу. Эти двое были одними из самых ярких ораторов на партийной дискуссии, нередко добивавшихся принятия оппозиционных резолюций…
* * *
Между тем Троцкий, измотанный не отпускавшей его лихорадкой, и мучительными раздумьями по поводу принятого им решения, почти не принимал участия в борьбе, развернувшейся вокруг его обращения от тринадцатого декабря. Он провел лишь несколько встреч со своими виднейшими сторонниками, да несколько раз у него на квартире собирались члены Политбюро.
Пятого января был опубликован официальный бюллетень о здоровье Л.Д.Троцкого, где отмечалось, что врачи категорически возражают против его занятий делами и рекомендуют продолжительный отдых на юге. Лев Давидович отнесся к этому факту иронически:
«Как же, как же! Теперь им надо демонстрировать трогательную заботу о моем здоровье. Да еще и предотвратить распространение слухов, что Троцкого за его оппозиционность задвинули так далеко, что он не появляется ни на каких официальных мероприятиях» – думал он, читая номер «Правды» с этим бюллетенем. – «Да еще на юг меня отправить, чтобы не путался под ногами, и не мешал добивать поверженного противника на губернской партконференции в Москве и на XIII партконференции. Ну, уж нет, этого удовольствия я им не доставлю!».
Седьмого января, после очередной встречи с членами Политбюро, когда все уже прощались, привычно-заученно желая Троцкому выздоровления и скорейшего отбытия на отдых, он негромко обратился к Сталину:
– Иосиф, останься на пять минут. Есть небольшой разговор.
Сталин удивленно вскинул брови, – ранее Лев Давидович не был склонен вести с ним разговоры наедине – но, последовав просьбе больного, задержался в его комнате.
– Иосиф, ты у нас теперь вершишь кадровые дела, – с легким подобием улыбки произнес наркомвоенмор, – поэтому хочу обсудить с тобой один маленький кадровый вопрос.
– Опять будешь ныть, что с новыми членами РВС дружной работы у тебя не получится? – неодобрительно покачал головой генеральный секретарь.
Троцкий вгляделся в своего собеседника. С одной стороны, перед ним был все тот же худощавый совсем еще не старый грузин, с пристальным взглядом черных глаз, в которых порой мелькало что-то лихое и бесшабашное, а порой – пронзительно-угрожающее, с черными усами без следов седины, каким он его помнил по началу гражданской войны. С другой стороны, годы и сидячая работа последних лет все же сказывались – и редкая пока седина в голове стала проглядывать, и лицо малость пополнело, хотя фигура оставалась подтянутой.
– Нет, Иосиф. Хотя я с ними действительно не сработаюсь, тут есть другое решение. Чтобы прекратить друг об друга ушибаться по любому политическому и организационному вопросу, давай-ка я подам в отставку с поста Предреввоенсовета. – Было видно, что последние слова дались Троцкому с немалым трудом.
– Говорили уже об этом на Политбюро, и не раз! – в раздражении бросил Сталин. «Надоел уже этот… Лев с вечными угрозами уйти, все бросить, и оставить нас, сирот, одних разгребать за ним все его дела по Реввоенсовету!» – в сердцах подумал он. Взгляд его стал злым и цепким, как перед схваткой. – Все пугаешь нас своими отставками!
– Погоди горячиться, Иосиф! – остановил его Троцкий, и продолжил каким-то севшим голосом. – Я серьезно. Мне оставаться на этом посту становится все тяжелее. Постоянно у нас стычки идут, ты мне не доверяешь, окружаешь постепенно своими людьми… Давай решим этот вопрос раз и навсегда. Понятно, что в конце концов большинство не потерпит во главе военного ведомства человека, который не пользуется полным политическим доверием. Так чего тянуть?
Мрачный взгляд Троцкого, и проникнутый безнадежностью тон, которым были произнесены последние слова, заставил Сталина задуматься и внимательно посмотреть председателю РВС в глаза. Тот взгляда не отвел. На лице его опять появилось легкое подобие улыбки:
– И объяснение у нас есть, так что и придумывать ничего не надо. В силу тяжелой затяжной болезни не могу в необходимом объеме заниматься сложными вопросами военной реформы, назревшей в связи с переводом армии на условия мирного времени, – иронично добавил Троцкий.
– Ну, что же, Лев Давидович, если ты серьезно решил… – начал Сталин, лихорадочно обдумывая ситуацию. «Если он и в самом деле уйдет… А что мы теряем? Свой человек на посту нарковоенмора совсем не помешает. А ему… дадим какой-нибудь пост по хозяйственной части – пусть покрутится! Решено. Только на себя я это брать не буду…».
– Серьезнее некуда!
–…Тогда, я думаю, Политбюро сможет пойти тебе навстречу. Но лучше будет, если мы это решим на партконференции, чтобы не чесали языками, что мы тут тебя в угол зажимаем, – продолжил генсек. – Кого думаешь предложить себе на замену?
– Это уж вы сами решайте, – отмахнулся Троцкий. – Ставьте того, кому вы сможете доверять, и кто с делом справится.
– Добро, – хмуро бросил Сталин.
– Значит, договорились? – уточнил Лев Давидович.
– Договорились. Ладно, ты давай, выздоравливай, а работу какую-нибудь полегче мы тебе найдем. Без дела не оставим. – С этими словами Сталин встал, и, кивком попрощавшись, повернулся к двери.
– До свидания, – тихо произнес, почти прошептал Троцкий. «Как там Ленин говорил по поводу НЭПа? Не удалось взять крепость штурмом – отойдем, перегруппируемся, перейдем к осаде? А мы, раз открытого боя нам не выиграть, перейдем к партизанским действиям…». Но на душе было паршиво – дальше некуда.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
