Аранция. Крепость Лицита..
  Прибежище Ордена Опоры.

- Парень… - опекун трясет за плечо. – Эй? Ты что это?
- Не знаю.
  Он и правда не знает. Лицо горит, по телу расползлась липкая противная слабость. В голове ни мысли. Где-то под сердцем ворочалось что-то тяжелое… будто туда каким-то чудом попал морской зверь восьмирук. И теперь пытается выбраться.
  Лекарь-целитель Клод… с восьмируком... бред. Где ваши знания, лекарь? Сосредоточьтесь. Сформулируйте симптомы.
  Формулировать не дали – опять за плечо трясут.
- Ты что-то ел? Пил? Отче Лисий тебе что-то давал? Парень, очнись!
- Нет…
- А что ты у него делал?
  В мозгу вяло затрепыхалось воспоминание, как Лисий запрещает рассказывать… ну и пусть. – Оживлял.
  Кажется, опекун был в курсе странных  желаний орденца. Он крепко выругался, но не отстал.
- Слышь, парень… ты того… не подумай, конечно…  но он тебя целовать не пробовал?
  Комната зло крутнулась – изумленный Клод инстинктивно поднял голову и попробовал посмотреть на опекуна. Не вышло. Пол пошел волнами. Стены закружились. Кровать тут же вздыбилась, и Клод, чтоб не упасть, ухватился за гладкие деревянные прутья. Юноша поспешно уткнулся в подушку.
- Один раз, – буркнул он в набитую свежим сеном наволочку. – В лоб. В благодарность  вроде как.
- Да к *** такую благодарность! – рычат над головой. – Лежи, не вставай.
  Дверь затворяется.
  Куда я денусь.
  Сосредоточься, Клод, ну же. Симптомы. Охлаждение кожных покровов, головокружение. Восьмирук. Голова как сеном набита.
  Как же он встанет? Он же должен… Сегодня в обеденную пору у него наконец получилось задуманное. Он должен. Надо встать.
- Лежишь? Правильно, парень. Давай, Анелька.
  Кто?
  Лежанка прогибается под чьим-то весом – небольшим. Чья-то рука касается щеки. Потом – губы. Губы? Клод пытается отстраниться, но теплые руки уже обвили шею, гладят по волосам, и тело отзывается, и куда-то девается слабость. У нее волосы пахнут ромашкой…
- Ты того… спокойней, в общем. Анелька тебя подлечит. Через час бегать будешь.
  Он что, будет тут сидеть?
  И от чего лечить?
  Лекарь в Клоде невольно проснулся и принялся задавать вопросы. Но девушка поцеловала его крепче… горячее тело приникло, прижалось…со смуглых плеч соскользнула рубаха…
  И лекарь отступил, на прощание буркнув что-то насчет замечательной  грудной клетки…

  Двор сегодня тихий-тихий. Клоду наконец удалось исхитриться и подбросить в вечерний чай голубоватую пыль – растертые цветки медвяницы. Это не снотворное, строго говоря. Сильное успокоительное. Притупляет  мысли, лишает энергии… и человек предпочитает прилечь отдохнуть. И засыпает.
  Крепость спит.
  Спит и синеглазая Анелька. Спасибо ей. И Стимию спасибо… Он потом приходил…
- Слышь, парень, ты поосторожней. Лисий у тебя, считай, месяц жизни отнял. Они там совсем… рехнулись на своем продлении жизни. В следующий раз знай: захочет тебя «отблагодарить» кто-то – сразу ко мне. Или сразу к Анельке – она поможет восстановиться. Нравишься ты ей… Не думай, ей-то ничего не будет – наоборот даже.
  Спасибо, опекун. Я запомню. И прости. Я не могу тут оставаться.

- Тир? Тир, спишь?
  Темнота. Тишина… А если вдруг среди орденцев нашелся кто-то добрый и дал пленному магу чая?
- Тир?
  Что-то звякнуло. Прошуршала цепь. Наконец за решеткой показывается лицо…
- Ты все-таки здесь…
- Здесь. Держи вот это. Цепь разомкнешь.
  Молчание. Рыцарь не двигается. Даже руку не протягивает.
- Не стой. Выбирайся отсюда. Я присмотрел для нас лодку. Ну что ты стоишь?
- Оглянись… - странным голосом говорит лиддиец.
  Что? Клод машинально поворачивает голову… и цепенеет.
- Неплохо ты мне поморочил голову, маленький лекарь, - светло улыбается отче Лисий.

  Волна плеснула о сапоги. Дан машинально отодвинулся и оценивающим взглядом окинул крепость. Ничего так стены. Ничего себе ворота… и совсем неплохие бойницы. Крепость Ордена никого в гости не приглашала.
  Ничего, он не гордый. Он и так заглянет, незваным…

- А я-то думал, ты пластом лежишь. А ты, оказывается, шустрый… - Лисий двигался странно плавно для полного человека. – Крепкий, наверное? И вовсе не дурачок… не так ли?
  Клод сглотнул. Никогда в жизни никого так не боялся…
- Похоже, самый большой дурак тут Стимий. И опора крепости, который ему позволил творить такие глупости. А дураки такого подарка недостойны. Не правда ли?
  Белая рука тянется к щеке…
- Я заберу тебя в столицу, малыш…Ты быстро научишься правильно служить Ордену. И мне, – мягкие пальцы смыкаются на запястьях. Будто кандалы. Железно.
- Отпустите.
- Ты шутишь… - глаза Лисия блестели, он словно снова взял в руки бокал с ядом и наслаждался, играя со смертью. – Ты и сам не знаешь еще, какой ты подарок. Юный маг… с вкусной жизнью…
- Отпусти-меня-ты!
  Он пытается отступить, но некуда. За спиной стена и решетка.
- Отпусти!
  Он не понял, что произошло. Просто запястья вдруг обожгло, и Лисий сразу умолк. Постоял пушинку, удивленно глядя блестящими глазами… и грузно осел на камень двора.
- Парень…- откуда-то появившийся Стимий поднимает голову Лисия. Опускает. Сглатывает.
- Я не хотел.
  Это все, что удалось сказать Клоду. Убил… Первый раз убил…
- Парень, не стой столбом. Давай того… собирайся. Надо вам уносить отсюда ноги. Да и мне, похоже.
 
  Лиддия. Прибежище Ордена Опоры.
  Обитель бессрочных.

  Имя ей сменили. Милле Маритой теперь звали другую девушку. Именно она послезавтра выходит замуж…
  Нет, Рита, как теперь звали бывшую дочь Лижбет, на свою замену не злилась. Что-то (быть может, проснувшийся дар) подсказывало ей – жизнь новой Мариты не будет счастливой. И, похоже, долгой тоже. На семью также особой злобы не было. Давным-давно Марита поняла, что для матери она не дочь, а что-то вроде породистого коня или ценного манускрипта. Его можно продемонстрировать гостям, завести изящную беседу. А если подарить кому-то более знатному, то вполне возможно исполнение заветного чаяния истинно благородного человека – завязать полезное, исполненное надежд,  знакомство.
  Полезный инструмент. Вещь ценная…
  За вещь дали дорогую замену – отчего бы не сменять с хорошей придачей? Это целесообразно.
  Нет, злости на мать не было. Почти.
  Отче Домит… отче Домит – тоже в конце концов, всего лишь исполнял свой долг. Не Рите судить его. Рита исполнена послушания и покорности…
  Девушка сложила руки и воззрилась на золотистые фигуры-горельефы на стене Храма. Переплетя пальцы, бог и богиня возлагали руки на витой столб – стилизованное изображение Ордена Опоры. Да стоит он нерушимо…
  На плечо легла чужая рука. Одобрительно потрепала. Девушка не шевельнулась. Она покорна.  Послушна. Она даже не смотрит на мага - товарища по несчастью. Он, как и она сама, стоит на коленях, ожидая, пока поводыри наговорятся. 
  Магам в Храме можно только на коленях. Орден добрый, позволяет нечистым вознести молитвы богам. Нужно только преклонить колени. И молиться тихо, не мешая поводырю (опекуну, опекуну, затверди, наконец). А она тихая…
- Рита, довольно.
  Натянулась цепочка, заставляя встать. Девушка послушно встала, привычно сотворила на прощание знак двойного поклонения и побрела за поводырем – тихая, почти незаметная. Поводырь провел ее почти через всю обитель.
  Все не нарадуется, что у него, наконец, появился свой маг.
  Рита поспешно заставила внутренний голос помалкивать, они еще не отошли на достаточное расстояние от Храма, а в Храме опять торчит (тьфу, Злишевы козни!) изволит пребывать отче Стасень со своим телепатом. Подслушает мысли, и ей опять достанется. Как в первые дни…
  Хотя дар подсказывает, что вечер будет спокойный. То есть не спокойный, а бестревожный – без наказаний.
- Фроний!
  Поводырь, отче Фроний, молодой еще орденец, был родичем кого-то из Вышнего круга. То ли племянник, то ли сын непризнанный. А посему он страшно драл нос и требовал себе все, до чего мог дотянуться.
  Вот и получил Мариту. И не замечал, что над их «поводом» посмеиваются все орденцы, не только обладающие собственными магами, но даже послушники и низкородная  прислуга. Прислуга была особенно изобретательна: у Фрония интересовались, не будет ли в ближайшее время дождя с градом и сухариками, завидовали его великому будущему и сочувствовали, что такого наиспособнейшего и многообещающего юношу до сих пор не призвали на службу в Круг Вышний. А Фроний… поводырь… словно и не замечал этих насмешек. Или правда не замечал?
  Ее поводырь… теперь, немного успокоившись, Марита готова была признать, что Фроний не столь уж печальный вариант. Заносчивый, глупый… но это как ни странно, было почти милостью богини.  Высокомерие  поводыря держало его подальше от остальных… а значит, и ее тоже. А глупость – и вовсе божий дар.
  Малоумным свойственно считать глупыми других. После первого знакомства, когда поводырь продемонстрировал свою «силу характера», он сразу поверил в ее покорность и преданность, поэтому не дрессировал всерьез. Тревожил по незначительным поводам, как-то: недостаточно низко поклонилась, высказала прогноз недостаточно почтительным тоном, посмела смотреть на его, поводыря, личную колбасу, имела вид, недостойный такого значительного лица, как он, отче Фроний. Услышав последнюю претензию, Марита растерялась, не зная, что и думать. Ведь ни  душеспасители, ни их инструменты-маги не имели права избирать себе одежду. Она была предопределена на всю жизнь. Синяя ряса для орденцев (здесь ее называли покровом), серая для магов, строго определенного покроя, одинакового для всех. Разве что у опор и столпов Вышнего Круга рясы были иных цветов. Что именно должна предпринять «Рита», чтобы соответствовать достойному виду значительного лица – то есть своего поводыря?
  Очевидно, ее собственное лицо достаточно красноречиво отразило непонимание девушки – потому что значительное лицо велело ей удалиться в комнату и довольно быстро удалилось само. А утром гордо вручило ей сверток. Марита нерешительно протянула руки. От легкой «увязки» знакомо пахнуло ароматом нового полотна. Как привет из прошлого. В свертке была та же ряса… но сшитая из дорогой южной ткани, иблика, и потому куда красивее, наряднее.
  Марита невольно вспомнила вызывающе-глупую выходку столичной барышни, милле  Алитэ. Ее соперница, милле Эвгуста, как-то явилась на вечерние танцы в необычайно изящном наряде и долго распространялась о том, как он дорог… А через день Алитэ вышла на прогулку в сопровождении трех служанок, одетых в точно такие же платья.
  Похоже. У самого опекуна, кстати, покров тоже дорогой. И перстни он носит недешевые. И обувь у него на каблуках. Как у Вышних.
  Значит, Фроний настолько глуп, что хочет подразнить остальных своим богатством? Что ж, не Марите указывать ему на его ошибки. Ее дело – принять новые вещи и поблагодарить. Она и в самом деле была благодарна – неведомая швея вложила в «увязку» еще и белье: две тонкие рубашки и пару нижних поясков. И даже штаны нижние, от холода. В ордене о таких удобствах не думали, душеспасители в магах не видели ни мужчин, ни женщин… вообще людей. И было бы куда хуже, если бы она досталась, например, отче Димитрию или отче Домиту. При одном взгляде на них падало сердце и хотелось спрятаться, забиться в тихий уголок, стать незаметной.
  Почему отче Домит отдал ее? Бездоходный дар? Видеть будущее не слишком выгодное дело. Если б еще на несколько лет, а то, смешно сказать, пока ее высшим достижением было предсказание о хорьке, что собирался влезть на птичий двор обители. И это огромное событие отстояло от настоящего всего на свечку. Нет, она невыгодная добыча…
  Только зачем она тогда отче Домиту? Она была ему нужна – если судить по жертвам на дороге, по договору с матерью. Не знал, что за дар у нее? Или надеялся на что-то еще? На развитие способности к предсказанию? И почему он все-таки ее отдал?
  Марита-Рита шла по серым плитам двора – массивным гладким плитам, словно только что из королевского дворца. Прямая спина, склоненная голова, глаза не отрываются от стелющейся под ноги дороги… Все до последней детали соответствует «Канону о магов должном поведении». Все, до длины шага – не слишком скорого, не слишком длинного, не слишком суетливого. Она постарается не давать поводов себя наказать.
  Довольно.
  Она всю жизнь была покорной и благовоспитанной. Всю жизнь подчинялась, подчинялась, подчинялась. Забавно, но ей даже не пришлось прикладывать больших усилий, чтобы приспособиться к суровым порядкам. Одиночество и послушание были сутью жизни, сколько она вообще себя помнит.
  И что это принесло? Цепочку и обруч на шею. Навечно.
  Хватит.
  Больше не хочу.
  Благодарю тебя, божья пара, за глупость моего поводыря.  Благодарю за его высокомерие, за нежелание вслушиваться в чужие советы, за его поистине дивное стремление производить на всех впечатление. И прошу вас, елико возможно, продлить эти его качества. Ибо я намерена все-таки его покинуть.
  А убежать от напыщенного дурака все-таки легче.
  Марита тихо шла по двору – не быстрей, не медленней, чем нужно, - и ее лицо было кукольно-безмятежным, равнодушным… как раз таким, чтобы прятать мысли.

Отредактировано Елена Белова (24-01-2011 12:50:10)

Сырожа
Ой!!!! Мчусь исправлять!

Булат Шакиров, спасибо.

Лиддия. Близ селища Пригорки.
  На спине дракона.

- Теперь поднимись к гребню. Разведи пластины...
- Какие?
- Что?
- Какие пластины? Их тут много же… - Латка была вся в мыслях о брошенном огороде и покинутых братиках… поэтому в голове у нее был сумбур, а голос то и дело срывался. Вдобавок пластины – каждая ей почти по плечо – то и дело расплывались от слез. Как тут выбирать, а? А тут  еще и  кот, который считал, что приличным мышеловам нечего делать на спине у дракона, и голосил, точно плакальщица... Латка попробовала утешить Пушка, взяла на руки  и довольно ломким голосом пообещала, что они сейчас полетят.
  Ага. Прямо сразу.
  Кот пришел в ужас. Он как раз путешествовать не планировал, летать и вовсе не хотел, тем более вот так, не попрощавшись с кошками и не позавтракав! И, раз хозяйка не понимала кошачьего, старался донести до нее эти мысли дополнительными методами - рывками и царапаньем. Так что слова дракона она понимала в лучшем случае через раз.
- Любые. Желательно ближе к центру.
- К чему?
- Мрррррррррряу!
- Между крыльями, ближе к шее,  – терпеливо пояснил дракон. И беспокойно покосился на розовеющее солнце. Оно уже выбралось из облаков, и потихоньку наливалось светом, расталкивая в невидимость последние звезды.
- Поторопись, деяница. Еще немного, и будет поздно. Садись на спину. Между пластинами. Там есть такой выступ, он удобный.
  Между пластинами – они раздвинулись легко, как молоденькие деревца, - и правда нашелся выступ. Он был чуть пониже табуретки, но совсем не такой ровный и если честно, узковатый. Потрогав «табуреточку», Латка потянула из мешка зимние вязаные штаны. Кот снова запротестовал – кажется, решил, что мешок достали ради него и собираются запихать туда на смену штанам.
- Быстрее, деяница.  Быстрее.
Латка поспешно плюхнулась на выступ, не застелив его как следует… и очень об этом пожалела, когда «табуретка» увесисто врезала по ее попе – дракон пошел на взлет. Широко взмахнули крылья, похолодавший воздух толкнулся в лицо, верхушки лип и крыша дома резко ушли вниз, будто морковь, выдернутая подземным зверем…
- Мряяяяяяяяяя! – Пушок перестал вырываться и в панике запустил в платье хозяйки все двадесять когтей. И не зря.
- Мамочка! – охнула девушка, крепко вцепившись во что попало. Оказалось – в пластину перед собой. Пластина была вся в костяных наростах, если не смотреть, можно представить, что сидишь на пеньке и держится за дерево… старое шершавое дерево… ой мама-а…  Латка всего на пару пушинок открыла глаза – и в ужасе закрыла, не заорав только потому, что голос пропал начисто. 
  Одновременно со взлетом дракон стал менять цвет, по шкуре прокатилась радужная волна, а теперь радуга делась неизвестно куда, вместе со шкурой и драконом. Нет, пластина была на месте – пальцы ее ощущали по-прежнему,  ноги упирались в чешую спины, да и жесткая «табуретка» тоже была на месте. Но самого дракона не было! Глаза Латки упрямо утверждали, что сидит она на ветре, держится за воздух, а верхушки деревьев приплясывают прямо под ногами.
  Мамочка… ой, мама… Латка никогда не боялась высоты… Раньше не боялась. Раньше она никогда не была на такой высоте. Спасите…
  Кто именно должен спасать ее с драконьей спины, она не подумала – не до того. Голова нещадно кружилась, во рту пересохло, будто от соленых рыбок, а гребень дракона был самой прекрасной вещью на свете. Латка не представляла себе, как раньше могла без него жить, и не мыслила расставания с этим сокровищем.
  Мамочка…
- Не бойся, - выдохнул голос дракона, - Я просто маскируюсь. Нам нельзя попадаться на глаза. Если пойдут слухи, нас отыщут. Это необходимость. Понимаешь?
- А-а… - Латка глянула вниз… и поняла, что лучше б не глядела. Так что голос послушался только с третьего раза, - А.. ага, то есть…
- Мяу, - жалобно подтвердил кот.
  Хотя им Орден вряд ли заинтересовался бы.

Аранция. Крепость Лицита.
  Прибежище ордена Опоры.

  Засов на железной двери еле слышно брякнул под руками Стимия, щелкнул, поворачиваясь, дополнительный запор –  орденцы явно береглись огневика Тира. Клод облизнул губы – он уже второй раз убедился, какими наивными были его планы помочь товарищу по несчастью и сбежать из крепости. Без Стимия ничего бы не вышло. Без опекуна он бы смог только отодвинуть засов – о существовании второй скрепы, механического замка-запора, не знал даже сам Тир. И уж тем более не знал, где искать ключ от него.
  Дверь скрипнула и отворилась.
  Запахло тюрьмой. Отсыревшей соломой, нечистотами, мышами… В лунный квадрат на полу шмыгнула одна мышь, испуганно пискнула, завидев людей, и скрылась. Тир не шевельнулся.
- Выходи, парень, - хрипловато проговорил Стимий.
  Ответа не было.
- Поторопись! До свету не так много времени осталось!
  Молчание.
- Да что ж такое… - Стимий шагнул ближе, и рыцарь отшатнулся.
- Не трогай! – успел вскрикнуть Клод сам не зная кому. И напрасно. Стимий ловко ухватил пленного мага повыше запястий, а тот… тот не выпустил огня. Ни искры… смотрел куда-то поверх их голов и неловко щурился, точно не видел их. Что с ним такое? Клод торопливо шагнул поближе, на ходу встряхивая руки и разминая пальцы. Он же лечил Тира вечером, уже после столба. Что потом произошло? И что Лисий делал здесь, у подземелья? Неужели…
- Ах ты, Злишево копыто! Кто тебя, огневик?
  Рыцарь попытался вырваться. Не вышло. Слишком плохо его слушалось собственное тело. Орденец сноровисто перехватил его покрепче.
- Тихо ты. Да тихо же! Не рвись, я тебе не Лисий.
- Все вы одинаковы, - голос алтийца был совсем бесцветным. Неживым. - Крысы синие… Отпусти меня.
- Нет уж. Уходить из этого змеюшника – так всем вместе. А ну, стой смирно, я…
  Тир вдруг рванулся всем телом.
- Смирно? Смирно тебе?! ***! Убери руки, падаль! Убери…
  Он отчаянно пнул Стимия по ноге, попал, тот повалился на пол, но мага не выпустил… сцепившиеся фигуры закопошились на подстилке, полетели соломинки. Тир был рыцарем и судя по снам, драться умел, но орденец явно был сильнее, во всяком случае, сейчас. Он подмял Тира быстро и довольно легко – Клод только и успел, что подскочить к ним и протянуть руки. Какая муха укусила алтийца? Хотя, кажется, ясно, какая. Целый шершень. Лисием зовут…
  Лекарь повалился на колени.
- Тир…
- Не трогай его, Клод! То есть держи, но не лечи пока. Держи! Вот так, к полу прижми.
  Держать? Но… Ладно… Клод неловко наклонился над пленным, получил удар плечом в подбородок, охнул и навалился сильнее. 
- Держишь? Ага…
- Пусти…- ненавидяще прошептал рыцарь.
- Да погоди ты! Мы помочь хотим!
- Пусти!
  Но в следующую пушинку даже Клод засомневался в своих собственных намерениях. По шее скользнули жесткие пальцы, непривычная свобода овеяла горло ветерком… и ошейник – его ошейник! – защелкнулся на шее Тира.
  Тот вскрикнул – яростно, глухо-безнадежно, так отчаянно, что у Клода задрожали руки. Вскрик, почти всхлип, без слов, по-звериному…
  Я же хотел помочь… я же только…
- Все, можешь отпустить, - выдохнул голос Стимия. – Притихнет.
  Он и правда притих. Не шевелится… совсем.
- Что вы сделали?
- Потом объяснять буду, парень. Если выберемся. Или если нас таки отловят и посадят вместе на… пошли, короче. Эй… как тебя, Тир? Встань. Клод, помоги. Осторожно. Стой тут, Тир. Не двигайся. И молчи, ни звука.
  Он тоже поднимает алтийца на ноги. Как куклу. Как…
- Пошли со мной, Клод.
- Куда?
- Затащим сюда этого… падальщика.
  Бывший отче Лисий еще не успел остыть. Клод с дрожью взял тяжелую, по-живому теплую руку. Тусклые глаза еще, кажется, смотрят на убийцу.
- За ноги бери. – Стимий уже вцепился в жирные плечи. – Заноси…
  Зачем? Но он не спорил. Он уже привык слушаться своего опекуна, уже привык. Тело пропихнули  в дверь, с облегчением уронили  на пол. Тир молча замер на прежнем месте. Глаза смотрели в пустоту.
- Ну а теперь пора сжечь тут все ко всем пустошам… Пусть разбираются, кто кого и как.

Сырожа,
Так ведь как ее еще забрать...