Сейчас как раз почти уже 01:00... 

Комиссия-то не такие великие шишки, чтобы им персональный салон-вагон подавали. Так что мимо. Едут в обычном курьерском. А во на самом Дальнем Востоке возможны варианты...

Выкладываю 2-ю часть 25 главы (будет и третья, заключительная).

Глава 25. Снова командировка

25.2.

В воскресенье, несмотря на не слишком прохладную, но сырую погоду, мы с Лидой, как и договаривались, с утра отправились на трамвае до Калужской заставы, а оттуда, наняв извозчика – на Воробьевы горы. Найдя в перелесках, недалеко от дороги, хорошую, ровную поляну, мы приготовились к тренировкам. Нарезав из прямых ветвей орешника несколько шестов, я прикрепил к ним обычными канцелярскими кнопками загодя вырезанные из оберточной бумаги силуэты в виде некоего подобия грудной фигуры (ну, как умел, так и вырезал!). Расставив эти мишени по поляне самым простым способом – воткнув заостренные концы шестов во влажную землю – приступаем к делу. Сначала – выхватывание оружия из кобуры на скорость и принятие правильной стойки с захватом мишени глазами так, чтобы и ствол пистолета смотрел в цель. Затем – перемещение по поляне с переносом прицела от одной мишени к другой, стараясь правильно нажать на спуск концевой фалангой указательного пальца так, чтобы не сбить направление ствола на мишень.
Сразу обнаружилось, что тренировка на природе отличается от занятий в тире. Перемещаясь по поляне, неожиданно цепляюсь ногой за какую-то кочку и, под сдерживаемый смешок Лиды, шлепаюсь на сырую после недавних дождей траву, испачкав свой твидовый пиджак. Правда, мои тренировки по рукопашному бою не прошли даром – упав, тут же перекатываюсь через плечо и вскакиваю на полусогнутые ноги. Но от этого гимнастического упражнения пиджак пострадал еще больше. На зависть мне, комсомолка (она же спортсменка и красавица…) передвигается куда как более уверенно. И – но, может быть, это только кажется? – значительно увереннее, чем динамовском тире. Возникает даже впечатление, что эти упражнения для нее не внове…
Пока в ЦКК-РКИ утрясали график нашей поездки, погода в Москве переменилась. Прекратились дожди, выглянуло солнце, и столбик термометра понемногу полез вверх. Наконец, в четверг, 25 сентября, мне пришла телефонограмма из ЦКК: отъезд комиссии на Дальний Восток назначен, на 29 сентября. Мы выезжаем в понедельник курьерским поездом №2 с Северного вокзала.
Последний выходной перед отъездом встретил нас не бабьим летом, а настоящей летней жарой. Уже с самого утра температура перевалила за 20 градусов по Цельсию, и жаркое солнце, светившее с ясного безоблачного неба, недвусмысленно обещало, что это еще далеко не предел. Поэтому твидовый пиджак, бриджи, и ботинки с крагами, которые я надевал для предыдущего выезда на природу, так и остались висеть в шкафу. Теперь на мне были ботиночки полегче, светлые летние брюки, и такой же легкий пиджачок, накинутый сверху на рубашку «апаш», чтобы скрыть наплечную кобуру.
Лида так же сменила свою кожаную куртку, гимнастерку, юбку защитного цвета и ладные хромовые сапожки на летнее платье, и легкие парусиновые туфельки. А вот темные фильдеперсовые чулки смотрелись на ней каким-то диссонансом, да и в такую жару вполне можно было бы обойтись и без них. Хотя… взгляд они притянуть уж точно были способны. Обратил же я на них внимание сразу, как только увидел девушку?
Березовые и кленовые рощи на Воробьевых горах встретили нас настоящей золотой осенью. Деревья пестрели зеленоватой, желтой и красной листвой самых разнообразных оттенков, и такая же листва, но уже опавшая, мягким ковром стелилась под ноги. Это буйство красок под ярко-голубым не по-осеннему небом, и точно так же не по-осеннему под палящим солнцем радовало взгляд, и наполняло душу каким-то безудержным оптимизмом. Ну и что, что впереди холодные осенние дожди и пронизывающие сырые ветра, слякоть, а затем и пришествие зимней стужи, грозящей выморозить до мозга костей? За зимой снова придет весна, и расцветут буйные краски лета, чтобы приходящая им на смену золотая осень могла радовать нас так, как это она делает сегодня! Но даже и не в вере в вечное возрождение природы дело, а в том, что сейчас твоя собственная душа открылась нараспашку навстречу всему этому великолепию, и согласна только радоваться и радоваться без конца…
Однако же дело, ради которого мы очутились среди красот осенней природы, все-таки напоминало о себе неясным тревожащим ощущением на самом донышке сознания, как холодный ключ, бьющий в глубине прогретом солнцем озера. По привычке вздохнув, прерываю созерцание, и приступаю к расстановке мишеней. На этот раз у Лиды в сумочке оказалась россыпь холостых патронов, и мы снаряжаем ими по две обоймы своих пистолетов, а затем начинаем танцы вокруг мишеней, азартно сотрясая прозрачный чистый воздух грохотом выстрелов и наполняя его запахом сгоревшего пороха.
Набегавшись по поляне, как с выстрелами, так и без оных, переводим дух. Привычно ставлю свой Зауэр на предохранитель, прячу его в кобуру и слежу за теми же действиями, которые совершает моя спутница. Конечно, когда мы будем возвращаться домой, наплечную кобуру она снимет и уберет в сумочку… И тут меня осеняет:
– Послушай, Лида, – обращаюсь я к ней, – а как поживает твой Вальтер?
На лице у девушки появляется вызывающее и одновременно слегка смущенное выражение, подчеркнутое легким румянцем, проступившим на ее щеках. Она пристально смотрит на меня своими карими, почти черными глазами, а ее левая рука, подхватив подол короткого, едва закрывающего колени, платьица, медленно тянет его вверх, открывая сначала левое колено, обтянутое фильдеперсом, затем ползет все выше, позволяя увидеть широкую черную подвязку… Смотрю, как завороженный, не в силах сразу отвести взгляд, хотя и понимаю, что вот так пялиться вроде бы и не совсем прилично. И в тот самый момент, когда, сделав над собой усилие, все же отвожу глаза в сторону, Лида делает молниеносное движение правой рукой, и вот уже эта рука, согнутая в локте и слегка прижатая к телу, держит пистолет, а левая поддерживает правую снизу.
Молодец, однако. Удержалась от искушения изобразить из себя опасную валькирию, направив на меня ствол. Да, гражданская война и служба в МЧК выковали из нее бойца, а не барышню, ради развлечения со своим кавалером балующуюся оружием.
– Молодец, – повторяю свою мысль вслух, – но есть небольшая недоработка.
– Какая? – удивляется девушка.
– Зауэром ты работаешь правой, и кобуру надеваешь под правую руку. Поэтому Вальтер лучше держать под левой рукой, и левой же тренироваться им работать. Да и стрельбы с левой руки противник будет ждать меньше, чем с правой.
– Надо попробовать, – не стала возражать Лида, и принялась отстегивать маленькую полуоткрытую кобуру, прижатую резинкой подвязки к ноге. Быстро справившись с этой задачей, она начала прикреплять кобуру к левому бедру, но вот вдеть резинку подвязки, охватывающую ногу, в прорези на кобуре, оказалось не так просто. Я опустился на колено, чтобы помочь ей, но моя помощь, в конечном счете, затянула этот процесс очень надолго. Впрочем, ни она, ни я не сожалели о потраченном времени.
Когда боевая комсомолка прощалась со мной у Страстной площади, с ее уст слетела так часто повторяемая в этом мире фраза:
– Береги себя!
Видя мое немного недоуменное пожатие плечами, она добавляет:
– Предчувствия у меня какие-то… нехорошие… насчет этой твоей командировки.
Черт! Ведь ни слова же ей не говорил про ту кашу, которая у меня заварилась в Берлине с людьми Ягоды – а она как-то почуяла неладное. Ограничиваюсь обещанием:
– Зауэр у меня будет с собой, и по-глупому никуда голову совать не буду. Честно, не буду! Слишком уж хочу сюда вернуться. – И тут я ни капельки не лукавил. Действительно, хочу. Да и дел невпроворот. Начал – надо идти до конца.
Вечером в понедельник беру извозчика у Пречистенских ворот, еду к себе в Малый Левшинский, там гружу в пролетку чемодан и отправляюсь на Северный вокзал, в прежнем моем времени известный мне как Ярославский. В начале платформы, куда еще не подали наш состав, уже стоит несколько человек – вроде бы узнаю кой-кого из членов комиссии. Бегут минута за минутой, и постепенно нас становится больше. Под тусклый свет ночных фонарей из вечерних сумерек, наконец, выкатывается наш состав. Проходит еще несколько минут и появляется Фридрих Вильгельмович Ленгник со своим помощником, у которого в руках появляется пачка билетов.
Шествуя со всей честной компанией вдоль поезда, автоматически фиксирую наличие в составе вагонов I и II классов, причем разных. Бросаются в глаза четыре вагона так называемого Владикавказского типа (а точнее, типа Эрнесто Полонсо), характерной чертой которых является несущий металлический полукузов (до уровня окон) толщиной 5 мм на хорошо различимых заклепках – вместо обычных вагонов на швеллерной раме и с деревянным корпусом, лишь у некоторых моделей обшитым сверху тонкими металлическими листами.
Но нам достался и не первый класс, и не второй, и не «Владикавказец», – билеты нам были выписаны в вагон СВПС-микст. Под этим замысловатым обозначением скрывался «спальный вагон прямого сообщения», располагавший равным числом купе I и II классов – по четыре каждого. При прежнем режиме вагоны первого класса окрашивались в желтый цвет, а второго – в синий. Вагоны же микст были пестрыми – одна половина желтая, а другая – синяя. Однако вагоны нашего курьерского поезда все окрашены в одинаковый зеленый цвет – прежний цвет самого демократичного III класса. Чтобы, значит, не кичились своим отличием.
Члены комиссии один за другим поднимаются по трехступенчатой лесенке, проходят в тамбур и распределяются по своим купе. Вагон не только снаружи, но и внутри оказался приличной сохранности. Редкие потолочные плафоны давали все же достаточно света (что есть большая привилегия – только первые два класса имели автономное электроснабжение вагонов), чтобы разглядеть благородное полированное красное дерево отделки, бронзовые ручки и замочки на дверях, ярко-синюю шелковую обивку стен с косым клетчатым узором. Внутри доставшегося мне двухместного купе первого класса – цветной витраж в верхней, не открывающейся части оконной рамы, мягкий спальный диванчик с толстой пружинящей спинкой, обитый синим велюром в тон стенной обивки, не менее мягкая откидная полка, кресло у противоположной стены, и столик у окна, снабженный настольной лампой с конусовидным абажуром.
Видимо, при распределении мест в соответствии с должностными рангами я оказался в составе комиссии на достаточно высоком иерархическом уровне, чтобы ехать в первом классе. Моим соседом по купе стал Сергей Иванович Сырцов, сразу, как молодой, уступивший мне нижнюю полку. Глядя на его грузноватую фигуру, тут же отказываюсь от предложенной мне любезности, и категорически заявляю, что поеду наверху. Возраст возрастом, но подвижностью и гибкостью ему со мной не тягаться.
До отхода еще не менее двадцати минут, и, закинув свой чемодан на багажную полку (увы, прошли те времена, когда пассажиры I и II классов могли сдать большую часть своих вещей в багажный вагон), отправляюсь прогуляться вдоль состава. Да, это действительно не прежний «Сибирский экспресс». Впрочем, вагон-ресторан в составе все-таки есть, а вот салон-вагон, позволявший пассажирам развлечься во время долгого путешествия, здесь отсутствует. В этот момент к поезду подают локомотив. Пышущее паром черная туша медленно выползает из темноты… Короткий удар буферов друг о друга, отдающийся содроганием по всему составу – и сцепщики деловито соединяют передний почтовый вагон с паровозом. Подхожу поближе. Оказывается, нас повезет новенький, едва ли не первый из выпущенных Коломенским паровозостроительным заводом и уж во всяком случае, первый пассажирский паровоз советской разработки СУ.
Но вот настала пора отправляться. Проводник приглашает всех в вагон, и вскоре над перронами Сверного вокзала разносится протяжный гудок нашего паровоза, вагон ощутимо дергается, и мимо нас начинает медленно плыть тускло освещенный перрон…