Выкладываю заключительный фрагмент 32-й главы:

Глава 32. Ну, думаю, началось…

32.3.

Выхожу из бывшей резиденции страхового общества «Россия»,еще не перестроенного, и довольно сильно поэтому отличавшегося от привычного для меня – в моем то ли будущем, то ли прошлом. – облика. Теперь и на свидание можно отправиться, благо, тут недалеко. Ну, вы уже, наверное, догадались, где я свидания девушке назначаю. Да-да, именно там – в тире общества «Динамо».
Поскольку время свидания было рассчитано с запасом – а вдруг бы разговоры сразу в двух очень уважаемых конторах сильно затянулись? – то у меня даже и некоторый запас времени образовался. Поднимаю воротник пальто, поправляю вязаный шарф, – на улице метет, не переставая, – и торопливо сворачиваю на Лубянку. Пропустив лихача, который резво катит сквозь метель в санях, запряженных красивой вороной лошадкой, вниз, в сторону Охотного ряда, перехожу улицу, и спускаюсь в подвал, где размещается тир.
Ух, тут, после морозца, все-таки потеплее будет, хотя и не сказать, что жарко натоплено. Пристроив свое пальто на вешалку, под звуки пальбы оглядываю помещение, где витает сизый пороховой дымок. Кто это тут тренируется? Нет, не Лида – да и рановато еще для нее. Я на 19:30 свидание назначал, а сейчас только двадцать минут восьмого. У барьера видны три фигуры, причем одна из них в подозрительно знакомой потертой кожанке и с двумя Люгерами в руках. Ну, так и есть – «Дед»!
– Здорово, дед! Давненько не виделись! – трогаю его за плечо.
– А, Виктор Валентинович пожаловал! – оборачивается он. – Что это вы сегодня без дамы…
– Дама еще подойдет.
– Ну-ну. Не похвалитесь успехами, если, конечно, таковые в наличии?
Отчего же не похвалиться? Кое-что ведь уже получается. Выхватываю из-под пиджака свой Зауэр и делаю быструю серию из трех выстрелов.
– Так, поглядим… – «Дед», положив свои Люгеры на барьер, проверяет попадания. – Чуток получше, но все еще уводишь вверх и вправо. Руки слишком жестко держишь, отдача не гасится. Смотри, как надо! – И с этими словами «Дед» начинает поправлять мне стойку, подойдя со спины. – Да не зажимай же ты руки! Руки не должны быть расслаблены, но и не зажаты жестко, как деревянные. Они должны крепко удерживать оружие, но в то же время быть способными упруго гасить отдачу. Ну, давай еще раз!
Снова делаю быструю серию из трех выстрелов… А патрончики-то к концу идут. Те, что из Берлина приехали. Надо тут поискать, где их раздобыть можно.
– Уже лучше! – гулко раздается голос «Деда» под сводами подвала. – Но все равно, разброс у тебя великоват. Упражняться надо.
– Упражняться, это хорошо, – отвечаю ему. – Вот только патронов у меня в запасе отнюдь не вагон. Не знаете, где пополнить можно?
– Так патроны-то на дороге не валяются, – качает головой «Дед». – Обмозговать надо. – Почесав рукой нос, он бросает, – Ладно, что-нибудь придумаем.
В этот момент на лестнице, ведущей в тир, появляется моя комсомолка.
– О, «Дед» объявился! Ну, привет! – Надо же, знакомца нашего сразу приметила, и здороваться полезла. А на меня – ноль внимания.
Однако Лида сразу поворачивается ко мне, слегка прислоняется и целует в щеку:
– Здравствуй, Виктор! – и тут же интересуется, – А что это вы тут придумать собрались?
– Да вот, думаю, где бы патронов для тренировок раздобыть. Мой-то запас давно донышко показывает. Холостые, те вообще уже все расстреляли.
– Есть такая проблема, – соглашается она. – Я с работы понемножечку приношу, но это так, – слезы. Мы тут за один раз больше спалим, чем я за неделю натаскаю.
«Дед» энергично дергает головой:
– Нет, так не годится! Я же сказал – что-нибудь придумаем!
Этот «Дед» для меня так и остается загадочной фигурой. Неужели его интерес к нам (кстати – к нам, или к кому-то одному из нас? – тоже неясно) сводится к эпизодическим совместным тренировкам? Если принять во внимание его достаточно прозрачно проглядывающую ведомственную принадлежность, трудно поверить, что ему просто доставляет развлечение поучить нас стрелковому делу.
После тира, как всегда, провожаю Лиду домой, не отказавшись заглянуть на чай. После прогулки по морозцу перспектива похлебать горяченького весьма заманчива. Отец Лиды, тезка Салтыкова-Щедрина, уже дома, и уже успел отужинать, что, вообще-то, бывает нечасто – как правило, работа в Исполкоме Коминтерна задерживает его допоздна. Он устраивается пить чай вместе с нами, и тут, за разговором, удается узнать кое-какие новости по делам Коминтерна.
– После того, как выяснилось, что подготовка вооруженного восстания в Эстонии провалена, и тамошняя охранка готовится устроить коммунистам кровавую баню, пришлось все отменить. Это сильно ударило по Зиновьеву. Хотя теперь должность генерального секретаря ИККИ упразднена, он ведь по-прежнему член Исполкома и пользуется большим влиянием в аппарате. А это выступление в Эстонии было целиком его затеей, – рассказывает Михаил Евграфович.
– И что, там не было никаких шансов? – интересуется Лида, подняв голову от книжки. Она уже выпила свой чай, и теперь пристроилась на диване со старинным томиком французских стихов, который я ей как-то подарил. Впрочем, томик так и лежит нераскрытым у нее на коленях, а она внимательно прислушивается к нашему разговору.
– Никаких! – вздыхает ее отец. – Даже после отмены выступления охранка как с цепи сорвалась. До сих пор идут аресты, шестеро товарищей убиты при задержании, руководитель компартии ранен, но сумел скрыться.
– А как же наши кадры, которые должны были поддержать эстонских товарищей? – Михаил Евграфович, не задавая вопросов об источниках моей осведомленности, поясняет:
– Нашим-то всем удалось благополучно уйти. Но Берзин был страшно зол на Зиновьева, за то, что тот так подставил его кадры. Фрунзе и Уншлихт в ЦК по этому поводу небольшой скандал учинили. Ну, с Гриши, как с гуся вода, но репутация у него все-таки подмочена этим делом.
На Тверском бульваре, махнув рукой на расходы, останавливаю сани с извозчиком, и еду к себе в Малый Левшинский. Трамвайные пути более или менее расчищены, и санки летят довольно ходко. Сижу с некоторым комфортом, запахнув меховую полость. Надоело уже по морозу, да еще с метелью, пешком шляться. А вот Лиде, похоже, все было нипочем, пока мы от Лубянки до Страстной площади дотопали. Хотя ведь заметил я в конце концов, что она мерзнет, но виду моя спутница старалась не подавать и героически изображала наслаждение прогулкой по свежему воздуху. Чудная…
Дома, раздевшись, и подбросив дровишек в печку, сажусь за непременную чистку оружия. Вытаскиваю Зауэр из кобуры… и на пол, кружась, падает небольшой белый квадратик – сложенная вчетверо бумажка. Наклоняюсь, разворачиваю, читаю мелкий, каллиграфическим почерком выведенный текст:
«Виктор Валентинович! Убедительно прошу вас завтра, десятого, около двадцати часов, посетить ресторан в «Доме Герцена». С вами очень желает встретиться лицо, с коим вы как-то имели беседу в стрелковом клубе». Подписи нет.
Так-так-так! Лицо, значит. Имел беседу. Да к тому же «как-то». Тогда сам «Дед» отпадает, хотя могу голову поставить на кон, что это именно он записочку и подсунул. Стрелковый клуб – это, конечно, тир «Динамо». В других мне как-то бывать не доводилось. С кем же я там имел беседу?
Трилиссер, скорее всего, отпадает – он со мной уже не раз встречался и без этих шпионских штучек. Кто там еще был? Артузов и Мессинг. Мессинг сейчас в Питере, то есть в Ленинграде, и плохо могу себе представить, что ему от меня может быть надо. Хотя наездами он в Москве бывает и, наверное, не столь уж редко. Артузов? Возможно…
В конце концов, что я теряю? Возьму с собой Лиду для подстраховки. Зря она, что ли, в МЧК почти три году оттрубила? Да и Мессинг ее хорошо знает. Но Мессинг это, или Артузов, все равно – поговорим. Заодно поглядим на писательско-поэтический бомонд.

Уважаемый череп! Да, такое обращение (на Вы с заглавной буквы) было принято в документах, носивших, хотя бы в какой-то степени, официальный характер. В личном общении такое обращение обычно не употреблялось, за исключением обращения к малознакомым людям, с целью подчеркнуть уважение к собеседнику.
Таким образом, нельзя исключать применение в записке и того, и другого варианта (Вы и вы). Я решил, что записка совершенно не официозная, мериться уважением в ней совершенно ни к чему, поэтому предпочел вариант со строчной буквой.