Большая половина большого объема уже есть ( Выкладку на днях начнем), а с этого рассказа начнется вторая, будущей огромной и мега великолепнейшей САГИ ))))

Если верить карте, то когда-то это было парком. Может, кто не согласится считать картой разворот тетрадных листков, небрежно «заламинированных» целлофаном проглаженным утюгом. Но до сих пор ошибок не было. Карта не врала. Как не врала мать, рисовавшая ее по памяти. Просто потому что не умела. Вот молчать – это да. Эта наука была освоена в совершенстве….
И Дмитрий Урусов, сержант «шмелей" по прозвищу Чауш, решил поверить еще один раз. Парк, так парк. По крайней мере, очень похоже. Несколько гектаров выжженной до пепла земли, без малейших признаков застроек. С редкими вкраплениями остатков дорожек …
Городу досталось очень не слабо. Все-таки - стратегически важный порт. И целых три огромных завода. Было... Вот и получил по мере, отпущенной сполна. Но не настолько же, чтобы стирать в пыль кварталы, при этом оставляя строгие ряды обгорелых пеньков? Не настолько ракето-бомбы умные. Значит, ошибки нет.
А парк - это хорошо. Даже лучше, чем могло быть. Не вынесла извилистая тропа к «Зеленстрою». Или какому другому темному пятну. Типа Центрального рынка, с очень вероятным лабиринтом ржавых контейнеров и прочих киосков. Значит, он почти на месте. Дошел, выходит. Сам не ожидал. Пара километров осталось. Если не меньше даже…

Урусов заходил в Город совсем не с той стороны, откуда пришел. С востока было не пройти. На заводы ракет не жалели. И теперь вставшие словно из-под земли джунгли из развороченного железа преграждали путь.
Чауш, по аналогии с полусотней пройденных городов, не рассчитывал тут кого-то живого встретить. Не выжить тут. Крыша над головой не так уж и важна, когда голодной судорогой сводит желудок. Даже крысы убегали из таких мест, устав впустую обыскивать развалины. Но как только он подошел настолько, что река видна стала, навстречу шарахнуло несколько стволов.
Пули легли в паре метров. Ровной строкой вставших в пыли фонтанчиков обозначив линию, которую лучше не пересекать. Стрелки явно намекали, что за первыми очередями могут быть и вторые. Но уже на поражение.
Дмитрий намек понял верно. Повыше подняв пустые руки, метров двести пятил, всем видом показывая, что белый и пушистый. До первых зарослей. А потом нырнул в них, и еще метров сто прополз на пузе.
Кто тех местных знает? Они еще до Последней Войны на весь Союз слыли ребятами резкими и на дело скорыми. А теперь, тем более. Не будешь же объяснять, что пришел сюда вовсе не как разведчик, а совсем по другой причине. Не поймут. А если даже и поймут, вряд ли поверят. Так что лучше приберечь слова до лучших времен. И ползти побыстрее, да стараться от земли не отрываться. Чтобы пулю не поймать. Ведь кому-кому, а пуле все равно, кто ты, и зачем сюда пришел….
С другой стороны, даже к лучшему, что отогнали от дороги. Чауш только потом понял, что пройти Город по-прямой, невозможно. Разве что, пригнать пару саперных армий завалы расчищать.
Только в наше время, после Войны то есть,  армии саперные сержант встречал только в отцовских книгах. Да и другие армии тоже….

Книги мать принесла. После того, как в восемь лет маленький Димка спросил, почему у него нет отца. Нет, в принципе, удивительного в этом не было ничего. На «Заимке», дай Бог, если в одной семье из десяти отец был. После окончания Войны стрельба не прекращалась ни на день, слегка замирая только зимой, когда от звенящего мороза лопались стволы деревьев, и дыбом вставал покореженный асфальт дорог….
А накрепко зацепившиеся за склады Н-ской мотострелковой дивизии, «шмели» полковника Пчелинцева слишком у многих вызывали вполне понятную ненависть. И желание до этих складов добраться.
Мужчины, как им и положено, всегда шли в бой первыми. И первыми погибали. Потому и странного ничего не было в отсутствии отцов. Но, вопрос прозвучал. И был ответ.
«Ушел. Потому что себя любил больше нас» - только и сказала мать. А когда малыш в сердцах проклял ушедшего отца, схватилась за ремень. Хороший такой, офицерский. Настоящей кожи, с литой пряжкой, из мобзапасов. «Если не понимаешь, лучше молчать! А ты не понимаешь». Но, это она потом сказала, когда исхлестанная Димкина задница слегка зажила. И он снова ходить смог.
Тогда мать положила на стол кусок вяленной оленины, буханку хлеба, открыла банку тушенки и ушла. Куда не сказав. Надолго. Целых четыре дня.
Потом, когда вернулась, поставила перед Чаушем большой плотно набитый рюкзак.
- Отец просил тебе передать. Когда начнешь взрослеть. А ты уже взрослый. Если умеешь ненавидеть.
И расплакалась, неумело пытаясь спрятать слезы. Первый раз за все время, сколько Дмитрий себя помнил. Мать лечила всех, на сотню километров окрест. И свои шли, и чужие, кто по окрестным селам выжить сумел. Кроме «желтых». Может и за них взялась бы, по доброте нездоровой, вот только не доходили они. То на пулю нарывались, то на мину. За спиной шептались в народе, что и с нечистой силой знается. Поглядывали с опаской. Но шли непрерывной волной. Да как не идти, если кроме Влады Марьяновны никто не поможет? Пара врачей у «шмелей» была. И врачей неплохих даже по довоенному времени. Даже хороших. Когда лекарства есть. И операционная. А не пригоршня трижды просроченных таблеток.
Вот и приходилось ей быть подобием статуи цельнокаменной. А что в душе творилось – так это в душе. Никто ведь не видит, правда?
В рюкзаке, с самого верху, лежал берет. Когда-то зеленый, но уже выгоревший почти до серости. С маленьким желто-синим флажком сбоку. Еще - всякие непонятные железки и свертки. И были книги. Много. И не обычный хлам, про всякую жизнь до Войны, а учебники. Стрельба, тактика, разведка. На одной даже фамилия автора напечатана, совсем как у них. Да и книга была вроде как на русском, но некоторых букв малыш и не видел никогда. Когда Димка фамилию на обложке матери показал, заранее готовый рассмеяться от такого неожиданного совпадения, та снова расплакалась.
А еще, потребовала книги не показывать никому. Чтобы не отобрали. После трех лет Черного Неба с бумагой было туго. Могли не разобравшись и на самокрутки раздергать. Еще в рюкзаке лежал, завернутый в промасленную ветошь, револьвер. И две бумажные пачечки патронов. Но оружие мать сразу прибрала подальше.
- Сперва теория, потом практика. – И вытащила из стопки самую толстую.
- Нас-тав-ле-ни-е по стрель-бе… - По слогам, водя пальцем по строчкам, прочел Димка. – А это как? - И уставился на рисунок солдата с автоматом.
- Вот когда поймешь, и наставишься, тогда и отдам. Спички детям не игрушки, шалите лучше с коньячком. – Привычно-непонятной присказкой закончила разговор мать.

Вот и старался Димка,«наставлялся» по полной. Удивляя порой не только сослуживцев, но и главного «шмеля» - полковника Пчелинцева. Человека огромного не только телом, но и душой. А уж про руки, в которые мячи прятались баскетбольные, и говорить не стоит. 
Пока, наконец, полковник не спросил прямо, откуда некоему сержанту известно про превышение прицельной линии, и откуда сержант вышеупомянутый про силу Кориолиса знает, если сам полковник, человек многих знаний и еще большего количества печалей, в неведении насчет силы той загадочной зело. Урусов-младший решился и, притащив рюкзак, вывалил книги на полковничьий стол, свалив попутно на пол котелок с остывающим обедом.
Пчелинцев, мягко говоря, очень удивился. И почему-то, обозвал всех Урусовых мужского рода хитромудрыми сволочами. А старшего - еще и недобитком хохляцко-кулацкого махновского движения. И, мягко, но непреклонно, книги реквизировал для последующего копирования. Оставив, впрочем, за Чаушем право на внеочередное пользование оригиналами.

- Понимаешь, товарищ сержант. – Объяснил полковник свое поведение и злоупотребление служебным положением. – Оружия у нас - дохрена и маленькая тележка, с прицепчиком. До Войны, по всем расчетам, этих запасов на пару дивизий хватало, да еще оставалось. Для нашей «усиленной» роты в двести штыков - с харрошим перебором. И с едой проблем не будет, вон, которое поле уже засеваем, да и мяса «дикого соя» еще не одна тонна лежит. И, вроде как, стрелять есть кому. Да одна беда, учить никто не может. От старого состава всего ничего осталось. Кто еще до Войны служил, те да, еще чего умеют. А мы перемрем, и все. А опыт нынешний, он-то опыт, не спорю. Но! – Полковник почесал затылок. – Это все от банд хорошо. А придет кто организованный хоть чуточку лучше, и все. Опыт ваш – до места одного, не при еде вспоминаемого. Да и наш, честно говоря. И, кто ж знал, что какой Устав Полевой, может оказаться полезнее пары лишних автоматов. Однако же, видишь, как получилось…
- Там еще кое-кто было. – Чауш достал из разгрузки револьвер. – Ничего сказать не можете?
Пчелинцев катнул пальцем мягко вращающийся барабан. - Ишь, ты, сохранил, контра… - Полковник открыл высокий, с двумя отделениями, сейф, и вытащил из несгораемого нутра бутылку и два стакана. – Наган это. Тридцать пятый год выпуска. Чекистская модель. Хотя, ты же не это узнавать пришел? Отцу твоему, ливорверт сей, я на свадьбу их с Кошкой дарил. Долго он меня, гад, упрашивал. Думал, с ним и сгинул. Ан - нет…
-С Кошкой? – Переспросил Чауш, не сообразивший сразу, что к чему.
- С матерью твоей, балбес! – Мутная жидкость разлита была точно по краешкам стаканов. Даже с горочкой маленькой - «по-спецназовски». – Полжизни прожил, а не знаешь, что мать тебя в звании хорошо старше. Куда катимся…. Ну, будем! - Пчелинцев отсалютовал емкостью
- Тарищ полковник….
-Ты мне «товарищей», Дым, для плаца оставь, – выдохнул полковник, и поставил пустой стакан на стол. – А Седьмой, когда в жены Кошку брал, очень парился, что он старший сержант всего, а она – старший лейтенант. Вот только я тебе, малый, ничего не говорил.
Вроде бы стакан самогона и малая доза на сто с лишним килограмм полковничьих, однако, Пчелинцев захмелел. Воспоминания, наверное…
- Там берет был еще.
- Зеленый? Тоже его, не сомневайся. Носился с ним, как дурень с писаной торбой. Как ни зайдешь, так на самом видном месте торчит. То на глобус натянет, то на полке живописно расположит. Пограничные Войска, как же…
Полковник сплюнуть хотел, но передумал, и подмигнул Чаушу. –Внимания особо не обращай. Мы с ним постоянно фаллосометрией занимались, вот осадок и остался. Внимания не обращай. На чем я там остановился? – Пчелинцев расплескал еще по пол стакана, и с сожалением поставил бутылку обратно в сейф
- Вот только, как притащил он тебя с мамкой сюда, да мне на руки сдал, так сразу на Украину свою и сорвался. Придурок, батя твой, но человек отличный. Мы с ним такого наворотить успели… Он у тебя, хоть трепло то еще, да и хвастать мастак, но с одним ножом на пяток «желтых» выходил. Сам видел.
-И что? - Спросил Чауш, уже немного отупевший. И информацию воспринимающий с трудом. Самогона почти триста грамм, да про отца такое…. Смесь убойная.
- Да ничего. Прошел сквозь них, финку об штанину вытер, да дальше пошел. – Полковник замолчал, явно с памятью собираясь. – Хоть и мелкий был. Если со мной мерять, конечно. Да что там говорить. - Пчелинцев махнул рукой. – Не те люди нынче пошли. Да и откуда вам взяться, если с сотню Чернобылей жахнуло…
- А вообще, как все получилось? - Тема Войны особо закрытой не была. Не вспоминали ее и все. Потеряно слишком многое и слишком многие. А в ранах копаться любителей находилось мало. Так, разве кто во хмелю пару слов обронить мог. Поэтому и ловило молодое поколение каждое слово о прошлом….
Самым словоохотливым, как ни странно, из всех рассказчиков оказался Пчелинцев. Особенно, после второго стакана получаться начало.
- Да что там рассказывать, Дым»! Одни обнаглели до края, вторые в отказ пошли. А третьи глянули на все это и решили сработать на опережение. А потом цепная реакция как пошла….
-И что?
- А что могло быть? – Удивился полковник. – Северная Корея по Южной, Китай по Тайваню и Вьетнаму, Индия с Пакистаном – по друг дружке. Про наших с янкесами вообще молчу. Как из ведра сыпали. Сработали на «отлично». Все по классике - «Весь мир в труху!». Вот только, как до основания все разрушили, никто и не почесался что-то новое делать. Не до того было. Папашка твой умно поступил, вас с матерью в машину загрузил, с вещами вместе. Кошку за руль, тебя на пол, сам карабин в зубы, бронники на окна. И ко мне, в бригаду, на всех парах. А там, как завертелось все….
Полковник вертел карандаш. А тот хрустел, ломаясь в сильных пальцах.
- У нас «желтые» главная беда, по Югу – «черные». Жили беднее, попривычнее, да и не попало по ним столько…. Вот и лезут как тараканы. А ни бригады больше нет, ни ни нас. Так, доживаем.
Короткий хруст. И полковник озадаченно смотрит на остатки карандаша. – Вот же гадство какое. Хорошую вещь поломал. Дым, как идти будешь, свистни на камбуз, пусть пожрать чего принесут. А то ты мне весь обед испоганил пьянкой своей….

А потом случилась беда…
Планета не простила человеку сотни взрывов и ответила в своей излюбленной манере. Климатом. Летом - выжаривая напрочь, а зимой - все сидели по своим углам, боясь, лишний раз, нос высунуть, чтобы не отмерз. А осень «радовала» затяжными недельными дождями. Дороги превращались в реки. А реки становились похожими на Волгу в районе дельты….
До этого все атаки на склады летом были. Или весной поздней. Когда немного подсыхало болото, посреди которого «Заимка» стояла. Давнее попадание ракеты в плотину создало замечательный крепостной ров, по весне разливающийся еще обширнее, оставляя только узкую полосу земли, больше похожую на слоеный пирог из мин и прочих фугасов. И старательно пристрелянную. Банда обычно пыталась проскочить ее на полном ходу. Взлетали в воздух несколько машин, и по очумевшим от страха придуркам, начинали работать пулеметы и снайперские винтовки. В лучшем случае, выживал один из десяти. Если, конечно, к местным жителям в руки не попадал. А руки у тех добрые. С творческим подходом и наличием свободного времени.
Чауш как-то попал на казнь. Блевал далеко и долго. Но жалости не испытывал. Не тех людей заживо закапывали по голову, посреди свиного загона, чтобы чувства какие-то были. А свинины, на "Заимке" и так в раскладке пищевой не было…

« Желтые» пришли весной. Тогда, когда их никто не ждал. Но среди врага появился кто-то умный. И знающий не только о возможной добыче, но и представляющий уровень риска. И знающий, как его снизить. Как бы не из тех «умник» этот оказался, кто в НОАК лямку тянул не один год, да не в пехотном полку. «Желтых» собралось тысячи четыре, что по нынешним временам получалось чуть ли не армией Чингиз-хана. Притом, с того направления, где ни постов особо не ставили, ни местные не жили. Заболоченная пустошь, тянувшаяся километров на пятнадцать. От самой старой границы, а может еще и из более дальних мест, притащили полтора десятка «БТРов» и две установки РСЗО. И несколько глушилок хитрых, что перед самой Войной в войска пошли. Глушилки те напрочь любую электронику вырубали. Для примитивных датчиков, собранных на коленке, хватило с головой. И, вдобавок, загнали в ледяную воду начавшегося паводка несколько сотен пехоты. Тех, кто по прикидкам не помещались ни на броню БТРов, ни на один из плотов, что караванами по пять-шесть штук за каждой «коробочкой» шли на буксире. Невезучие пошли первыми. По пояс, а где и по горло в воде. Часто уходя с головой. С оружием на вытянутых к небу рукам. Небу, затянутому черными дождевыми тучами… Скольким из них удалось дойти, наверное, даже самый главный «желтый» не знал. Но часть дошла, растворившись по территории, старательно обходя десятой дорогой редкие беспечные патрули.
И в шесть утра «желтые» ударили. Удар был всего один, но стал смертельным. Сначала залп РСЗО накрыл жилые казармы, попутно смешав с землей и бетоном половину комендантского взвода на плацу… А потом вдруг оказалось, что за каждым кустом сидит по десятку «желтых». Напрочь замерзших и готовых рвать благополучных и сытых «белых» зубами. И пусть у них один автомат на троих, но в твоем магазине патроны кончаются очень быстро, а перезарядить, когда на тебя несется воющая стая, можно и не успеть. И входит в живот нож, и понимаешь, что умираешь - а «желтый» ублюдок радостно щерит редкие зубы и скалится.
А с севера широким фронтом заходят БТРы с основным десантом на броне и плотах. А встречать их уже почти и некому…

«Десятикратное преимущество в живой силе, помноженное на внезапность, шансов на выживание не дает. А ты про победу….»
Это Пчелинцев сумел прохрипеть, когда близкий разрыв гранаты, влетевшей в разбитое окно, откинул его в угол, подрав в лохмотья камуфляж, и щедро разукрасив кровью. А потом, полковник швырнул в Чауша разгрузкой с пятком магазинов, поудобнее расположился в ворохе битого стекла, и начал выцеливать низенькие фигуры, перебегающие в дыму.
- Уходи! Найди Кошку и вали на хер отсюда!
- А…
- На хер вали! - Обернулся Пчелинцев, щерясь в злобном оскале. – Приказ, сержант! Мне сектыш! Ее вытащи! На выход, самка собаки!!!
Урусов молча подхватил полковничью разгрузку и побежал. Не на выход. В другую сторону. Прямо по коридору, до упора. Там - десять пролетов, деревянная лестница наверх, на крышу. А на крыше «Утес» стоит, в точке пулеметной, по периметру мешками с землей обложенной. До которого штатный расчет добраться так и не сумел. Потому что взлетел на воздух вместе с бетонным блоком казармы. Или может, где еще смерть нашел не вовремя. Вот и дрожит в нетерпении пулемет, подрагивая хищным длинным стволом.
Так, сдернуть к чертям масксеть, вставить ленту в приемник, затвор... «Прицел пятнадцать, трубка пять! Или как там говорили в старых фильмах о прошлой войне?». Спуск выжался на удивление легко. Прогрохотала, перекрывая все шумы близкого боя, длинная очередь, разорвав в кровавые клочья нескольких особо везучих «черных». Особо везучих, потому что 12,7 мм раненных не оставляет. Разве что, поцарапанных. Так что, самое то для черных, которые «тяжелых» своих добивают и едят. С соевым соусом. От удовольствия причмокивая, и в зубах палочкой ковыряясь.
Снизу откуда-то ударил автомат, вплетая свой басок в хриплый рев пулемета. «Живой» - мелькнула радостная мысль. И тут же вылетела. Не время думать - время ленту менять.
Примерно через минут сорок - пятьдесят, стрельба на территории помалу начала стихать. Так, кое-где еще звучали короткие очереди, да трещало пламя многочисленных пожарищ. И стоял непрекращающийся крик со стороны двух уцелевших казарм. Одна – семейная. Чауш, расстреливая остатки боекомплекта, дал в ту сторону несколько очередей на «расплав ствола», целя по окнам. В надежде хоть кому-то помочь. Быстрой и легкой смертью.
«Желтые», вычислив пулеметную точку, долбили по крыше из всего, что под рукой оказалось. Хорошо хоть, что кроме разномастного легкого стрелкового, больше под рукой и не было ничего. Чауш прополз под парапетом, хоронясь от крошки, выбиваемой неприцельной, но частой стрельбой. Выглянул краем глаза, вернее, куском зеркальца на шомполе.
С фасада – человек сорок безостановочно поливают огнем крышу. Случайная пуля прошелестела надо головой, полностью отбив желание высовываться.
Патронов на «Утес» больше нет. Смысла тут сидеть тоже. «Желтые» скоро додавят отдельные очаги сопротивления и более легкие цели, и вплотную займутся им. Подгонят БТР с автоматической пушкой и разберут крышу по кирпичику.
Самое время уходить. Подпихнуть под пулемет ворох масксети, кинуть сверху кусок доски, издавна на крыше валяющейся. Доска в хлам прогнившая, но для дела сгодится. Пулемет как можно выше, задранным стволом в зенит практически. И в узкую щель получившуюся – РГД с вырванным кольцом. На память подарок. Тварям узкоглазым. Пулемет дернут, граната и выкатится, граната выкатится – чека отлетит. И взорвется к чертям собачьим.
«Желтые» продолжали крошить парапет с передней части штаба. А вот с тыла - и не было никого. Там пустырь начинался, кое – где небрежно вырубленный. И заботливо засаженный ежевикой пополам с шиповником. И окна только с третьего этажа начинаются. Вот «желтые» и решили, что никуда пулеметчик не денется. Не с крыши же прыгать будет.
А вот будет. Потому что два дня назад проводились на штабной крыше занятия по альпинизму. И так и остались в укромном уголке, под навесом, четыре бухты веревки-«десятки». И прочее снаряжение положенное.
Конец на вентиляционную шахту накинуть, булинь завязать, кинуть две контрольки. Разбежавшись, метнуть неприцельно две гранаты, стараясь, впрочем, угадать поближе к «желтым» стрелкам.
Натянуть систему страховочную, «восьмеркой», истертой до «иголки», ввязаться в веревку. Широко размахнувшись, еще одну гранату через парапет запустить, эффекту пущего для. И чтобы подумали еще немного.
И вниз, пролетев пять этажей в два касания за несколько секунд, не жалея сгоревших ладоней. Не выстегиваясь, ножом по натянутой еще веревке рубануть, сорвать с себя систему, АКС в руки и бежать. Стена колючих зарослей для чужих непроходима, а у своих всегда тропки нахоженные имеются. Как можно быстрее. Домой не пройти. Если от дома что осталось, то там орды сейчас узкоглазые….
Сами собой навернулись слезы. Мать всегда ругала за них, называя дурацким наследством отцовским…. Мать… Чауш сбился с бега. А ноги сами понесли в сторону городка. Пока не ударила в левое плечо пуля, чуть было не кинув на землю. Урусов вскинул правой АКС… Патрон был в стволе, затвор взведен… В грязной луже остались лежать изломанными манекенами двое «желтых». Подхватить вражеское оружие, выдернуть из брезентовых подсумков пару рожков, ухватить ближайший рюкзак…
Раненный сержант ужом скользнул в свежие развалины, бывшие когда-то зданием вспомогательной котельной, молясь всем богам, кого помнил, чтобы дали пережить этот день. Не ему. Матери….

Сержант рискнул вылезти из ненадежного укрытия через часов десять. Когда сумел все-таки, в тесной каменной норе, стащить мокрую от крови куртку и замотать рану кое-как. Магазин-то, можно и одной рукой поменять… А с перевязкой сложнее. Хорошо хоть, кость не разворотило только мышцу задев. Касательным отделался.
Потом, хлебнуть дрянного картофельно-рисового самогона, из фляжки, оказавшейся в рюкзаке «желтого», прислониться к стене, закрыть на секунду глаза, и очнуться, когда Солнце уже пряталось за горизонтом, подсвечивая, на прощание, облака темно-багряным, обещая на завтра ветер….
За всем этим и прошли те часы…. И на «Заимку» опустилась ночь, старательно пряча под своим покрывалом смертельные раны разгромленной базы. «Желтые» только за полночь угомонились. Да и то, по всей базе горели костры, ходили по кругу бутылки и фляжки, отмечая кровавую победу. И шатались победители, пьяные от спирта и крови.
То, что искал, Чауш нашел быстро. Один из тех БТРов, под прикрытием чьей брони шли на штурм «желтые». Первый не подошел по всем параметрам. Практически пустые баки. От двух колес по правому борту - только ошметки корда вперемешку с горелой резиной. Да и проржавевший чуть ли не насквозь. Со вторым лучше вышло. Из всех минусов самым заметным стала только кровь мехвода, неудачно плеснувшаяся на оптику. К счастью, основная часть в шлемофоне осталась. Как там оно звучит в оригинале? «Шомполами в ухи перетыкать?» А тут не шомпол, а самая обычная «черная вишня». Но, не хуже шомпола работает.
Кровь протереть недолго. Да и легкую тушку ни разу в жизни не евшего досыта «желтого» оттащить в глубь бронетранспортера, не намного дольше. Зато боекомплект почти нетронут. И залит под завязку бак, и несколько канистр в десантном отделении лежит. Километров на пятьсот должно хватить. «Километров на пятьсот? – Бежать собрался? Да, собрался. И почему же? Да потому что!!!! «Заимки» нет, «шмели» погибли.… Все погибли? Или может быть кто сидит сейчас, как ты, пару часов назад, и ждет помощи.… От меня ждет? Один человек – один ствол? Один ствол? Так сразу и скажи, что трус.… Которого не известно за что, звали Камышовым Котом…».
Взревел застоявшийся КАМАЗовский двигатель, чуть не поперхнувшись черными хлопьями сажи. Почти четырнадцать тонн стали, дернулись вперед, под руками неумелого водителя, проскочив одним прыжком метров пять. Передние колеса наехали на нескольких «желтых», расположившихся у костра. Шум двигателя заглушил визги и крики неудавшегося экипажа.
Где-то поблизости заверещали на китайском, непонятно, но противно. По броне защелкали пули, отзываясь легким звоном.
Так, а теперь - просочиться сквозь углы и выступающие механизмы к башне, вспомнить пару коротких занятий, и найти нужные ручки и маховики. В приемнике куцый огрызок ленты. Патронов на двадцать пять. Бронебойно-зажигательные. Хватит? С головой!
В темноту, уже начавшую пробуждаться от грохота, ушел огненный росчерк. Дмитрий не целился. С «ночником» разбираться времени нет, да и смысла в том немного. Основная задача – шума навести побольше. Пока «желтые» будут его гонять, у выживших «шмелей» есть шанс уйти из ставшей ловушкой «Заимки».
Да и в Края Вечной охоты пару десятков «желтых» отправить не помешает. Чтобы помнили, сволочи, и детей нами пугали. Если будут дети у них.
БТР метался по всей территории, давя всех, кто под колеса подвернется. Иногда останавливался, и, замерев на пару долгих мгновений, начинал стегать по сторонам смертельным бичом крупнокалиберного пулемета.
А потом, уже под самый рассвет, взбесившийся БТР вдруг пропал. Похмельные «желтые», многие из которых, дорвавшись до дармового спирта, так до конца протрезветь и не успели, целый день обыскивали «Заимку», найдя в итоге только десяток растяжек на свою голову и прочие части тела. И полуразмытые следы от колес, уходящие в воду…

Тучи обманули. Ветер пришел не вчерашним утром, а только на следующий день. Разогнал тяжелые тучи, что так и не разродились дождем. Осторожно выглянуло Солнце, щедро даря земле теплые лучи. Где-то в траве застрекотали первые кузнечики. Двое, сидящие на БТРе, дернулись, услышав непривычный звук. Парень машинально схватился за автомат, лежащий на коленях. Кузнечик застрекотал совсем близко, чуть ли не под колесами.
- Дымок… - Маленькая ладонь прошлась по волосам, привычно взъерошив.
- Да, мам? – Высокий парень, в грязном камуфляже, подался навстречу руке.
- Ты знаешь, что сейчас скажу? – Женщина замолчала, нервно закусив травинку.
- Нет. Но догадываюсь. – Лицо парня искривилось в вымученной улыбке. Он был готов загнать подальше боль. – А еще знаю, что все равно догадываюсь неправильно.
-Молодец. Весь в отца. – Теперь уже женщина улыбнулась. По-настоящему. Не полуулыбкой-полуоскалом. – Тот тоже всегда догадывался, но всегда неправильно. Найди его. Обязательно. Как встретишь, передай привет. И что он дурак. Любимый.
Чауш чуть не поперхнулся.
- Найти? – Переспросил он на всякий случай. Дмитрий многого ожидал, но никак не такого.
- Ага. Найти. Ты сможешь. Ты такой же, как он. Точь-в-точь. И тоже сержант! – Мать вытащила из недр БТРа свою сумку, и начала в ней копаться.
На броню посыпались мелкие женские штуки в стиле матери: несколько магазинов к ПМу, бинокль, ворох «двухверстовок», нож…
- Да где же она запропала, за ноги ее да об пень совой…. Вот! - Мать положила толстую тетрадку в плотном переплете сверху на автомат. – Тут план-схема примерная набросана, в середине. И кое-какие заметки есть. По мелким нюансам тех краев. Где что, как, кого и сколько раз. Я-то на родине Урусова, только пару раз была, да и то недолго. Особо советов дать не могу. Перед Войной самой. Да и не до того нам было. Мы же туда мной хвастаться приехали! – Чауш все понять не мог, с каким чувством мать отца вспоминает. Вроде, как и любви нет уже. Вроде и ненавидеть должна, за то, что ушел. И вообще... Но, вот потаенное что-то, в самые глубины спрятанное, вспыхивало в глазах…
- А ты? Вернее, вы? – Сержант кивнул в сторону тех, кто остался в живых. Те лежали на траве, чуть в отдалении, чтобы разговору не мешать. Мало у кого хватило удачи пережить первый день, и вовремя выскочить навстречу разъяренному металлическому чудовищу, заляпанному кровью чуть ли не по самую башню. Повезло семерым. Два «шмеля» и пятеро гражданских. Три женщины, два ребенка. Оба бойца - ранены. Один в ногу, второму хорошо бок раскурочило осколком.
-Что «мы»? Горючки, как понимаю, еще километров на двести хватит. Ты не всю выкатал. Рация вроде как рабочая, будем на подъезде к Грачу трезвонить по всем волнам. Он услышит. А расходиться надо тут. Тебе на запад, нам на восток путь.
- До Грача не двести километров. А триста пятьдесят. И к нему Пчелинцев за четыре года не послал ни одной группы. Потому что не дошли бы. И никуда я не пойду. – Чауш и представить себе не мог, что на мать голос повысит. Но получилось. А она даже не удивилась, не говоря уже об обиде.
- Тогда бы не дошли. Даже всем составом. А сейчас – сможем. Все «желтые», на верст триста кругом, сейчас на «Заимке». И будут там, пока все не сожрут и загадят.
- На триста… Но еще пятьдесят есть. Не забыла?
- А у нас на БТРе еще полторы тысячи патронов на «Владимирова». И на ПК – цинков десять. Не забыл? И кто-то умный еще насобирал с десяток «калашей». Не подскажешь, кто такой? – Чауш за сегодня уже устал удивляться.
- Ну, я насобирал. Знаешь же.
- Знаю. И что? Уже запрещаешь родной матери сына похвалить? - Мать искренне веселилась. А Урусов не узнавал ее в этой радостной девчонке, с огромным «Стечкиным» в «оперативной» кобуре поверх куртки.
- Не смотри так. Я с ума не сошла. – Поняла, видно, она что-то. Или в удивленных глазах сына прочитала. – Мы дойдем. Не волнуйся. Что со мной случиться может. Да и больше некуда. Сам прикинь. А тебе надо идти сейчас. Считай глупой просьбой выжившей из ума старухи.
- Ма... – Протянул Чауш. – Не гони, пожалуйста.
- Не гоню, не парься. Я собиралась уходить, когда была чуть-чуть старше тебя. Но, тогда Урусов нарисовался, да так что стереть не смогла. Он же, сволочь, со службы и забрал, гад. За спиной, сговорившись со всеми, до кого дотянуться смог. А руки длинные. И язык подвешен. – Мать опять улыбнулась чему-то своему.
-А идти тебе нужно сейчас. – Снова повторила она. – И ты пойдешь. И найдешь этого балбеса. И передашь все, что я сказала.
Оба на броне замолчали. Сын все не мог придумать, что же сказать, а мать просто сидела, подставив лицо солнцу и слушая тишину. Даже обнаглевшие кузнечики почти замолчали.
Первым не выдержал Чауш.
- Ну, я пошел? - И спрыгнул на землю. Коротко стрельнуло в раненной руке. Придется лямки перенастраивать…
-Иди. Ты сможешь. Все взял?
Чауш кивнул.
-Молодец. Берет не забудь. Урусов не поймет, если он потеряется. Иди, сынок.
Дмитрий с трудом закинул на спину рюкзак. От неудачного движения снова резануло по руке.
- Мам, правда, что тебя Кошкой звали? Раньше? - Голову Чауш так и не поднял, упорно рассматривая грязное колесо.
- И последнее звание перед Войной – старший лейтенант. Правда. Все правда. А Пчелинцев – трепло. То-то они с Урусовым так сошлись быстро. И береги себя.
Раненый в ногу «шмель» проводил уходящего сержанта мутным от боли взглядом.
-Он дойдет. Обязательно. Он же наш сын или чей, в самом-то деле? – Ни к кому не обращаясь, сказала маленькая женщина, сидящая на броне, пытаясь удержать слезы. И пропала куда-то бесследно девочка с огромным пистолетом...

А вот теперь самое время включить осторожность на максимум, прикинуться ветошью и проскочить крайние два километра через остатки парка. Обидно будет получить пулю именно сейчас. На последних шагах дороги в пять тысяч километров. И не хочется пускать коту под хвост два года пути. И не один десяток жизней тех, кто рискнул эту дорогу заступить….
Но, судя по всему, местных выжженный парк не интересовал. Или считали бессмысленным рыться в окружающих его домах, опасаясь радиации, то ли все давно прошерстили мелким бреднем, выбирая съестное и полезные в хозяйстве вещи.
И это только на руку. Мать, которую Чауш в долгих разговорах с самим собой, все чаще называл вслед за Пчелинцевым, Кошкой, писала, чтобы обязательно проверил квартиру. «Урусов постоянно туда возвращался. Кто его бродячую душу знает, может там и сидит. Он такой».
Нужный дом как раз выходил на окончание парка. Промахнуться сложно. На удивление целый, словно деревья весь удар на себя приняли, сберегая одинокую девятиэтажку. Стекла, конечно, повылетали все, да скособочилась она, но, в целом, очень даже неплохо сохранилась. Хоть бетонируй окна нижних этажей, ставь на крышу пулемет и сиди. Пока не помрешь. От голода - на всю жизнь не натаскаешь. Не хомяк. Или от удачного выстрела с соседнего дома.
Металлическая подъездная дверь тихонько скрипела на единственной петле. От деревянной внутренней обивки остались только жалкие ошметки. То ли ударная волна постаралась, то ли на дрова пошла. Второе вероятнее. У взрывной волны ломика нет. Чауш осторожно вошел внутрь. «Калаш» пусть пока за спиной отдохнет. В ограниченном пространстве «Каштан» удобнее. А что рукоять бинтом натуго перемотана, так это мелочь несущественная. Не клинит, и то хлеб. О хлебе, кстати. Предательски заурчало в животе. Ладно, поднимусь – перекушу. Вроде как завалялось что на дне рюкзака, пара банок консервятины и раскрошенный в пыль, сухарь.
Первые два лестничных пролета Чауш чуть ли не ползком преодолел, со скоростью беговой черепахи двигаясь. Но слишком дом казался мертвым. Даже крысиных следов никаких не было. Люди давно ушли. А вероятность того, что какой идиот в засаде сидит…. Не смешно. Кого тут охотить? Призраков, разве что. Если те с тоски не передохли.
Вот и дверь нужная. Взломана, естественно. Но осторожно. Видно, что не очередь в замок засадили, а аккуратно отжали чем-то на монтировку похожим. «Каштан» к плечу, левой помалу отвести дверь так, чтобы протиснуться можно было. Но ни щелкнула растяжка, начиная отсчитывать краткие доли жизни, ни грохнул в непрошенного гостя самострел из чего охотничьего да крупнокалиберного.
Слой пыли на полу. Хороший такой слой, надежный, сантиметра в полтора-два. И следов никаких. Чауш устало присел у двери, положив пистолет-пулемет на колени. Дошел, называется. И нашел. Только вот что нашел? Отца нет. Следов его тоже. И хрен с ними, со всеми! Стреляться не собираюсь, не дождетесь. Будем контрольной точкой считать. Успешно пройденной. Как там Пчелинцев говорил, когда кого мордой в потрескавшийся асфальт плаца ронял на занятиях? «Отрицательный результат – тоже результат! А теперь – побежали, мои молодые чумаданы!». А пока что особо отрицательного и нет ничего.
Никто не обещал, что Урусов-старший будет сидеть именно тут, заботливо охлаждая бутылку в проточной воде, подведенной с крыши из дождевого стока, и неторопливо строгать нехитрую закусь, готовя все под искренний разговор с сыном.
Только сил нету пока идти дальше. И в желудке – революция. Прямо там же, сидя у двери, Дмитрий вскрыл консервную банку без этикетки. Осмотр подождет. Пыль не убежит никуда. А больше тут и нет ничего.
В слегка поржавевшей банке оказалась фасоль в томатном соусе. «Блин, прям янкес какой. Бобы и бекон. Виски не хватает». Чауш улыбнулся этой мысли. А потом удивился. Не его она была. Да и «пиндосами» амеров никто не называл ни на «Заимке», ни в тех местах, где сержант проходил. Их там матерно, в основном, поминали. И свечки заупокой ставили.
Квартира, наверное, влияет. Или Город…
Дмитрий натужно встал, растирая затекшие ноги. Все, надо останавливаться хоть на пару дней. Пока не загнулся как та лошадь. Банку засунул под скомканный половик, валящийся посреди коридора. Лесная привычка не оставлять следов не раз выручала. Хотя бы, Воронеж вспомнить…
Оказалось, что не прав был. Кроме пыли многое уцелело. Как бы, кроме отца, тут и не было никого за все годы. Сколько там прошло, получается? Мать с отцом женились в двенадцатом, свадьбу в Городе отгуляли, да и на новое место службы уехали. Я в четырнадцатом родился. В Сибири уже. В мае пятнадцатого все началось. Через день и закончилась.
Потом три года черного Неба. «Ядерной Зимы», если по-ученому. Лет тринадцать относительно «спокойного» житья-бытья на «Заимке», два года в пути… Ого. Это сколько же выходит? Почти двадцать лет прошло…
Чего пожрать, можно даже не искать. Если крысы не съели, значит, сгнило до пыли. А вот фотографии могли и уцелеть. Они невкусные.
Чауш с сомнением посмотрел на респиратор. Одевать? Да ну нафиг. Руками не размахивать, ногами не топать, и обойдется. А в лепестке дышать тяжело. Вывод? Правильно – обойдемся. Пусть легкие привыкают к постиндустриальному воздуху, не век же по лесам да полям скитаться.
Медленно, как по битому стеклу, с носка на пятку опуская ступню, Дмитрий обошел квартиру. Первый вывод оказался правильным. Ее не грабили. А вот отец тут жил. Не один день , и даже не один месяц. На закрытой лоджии нашлась небольшая залежь пустых банок, в комнате с заложенными окнами, стояла маленькая «буржуйка». С дымовой трубой, выведенной в общедомовую вентиляционную систему. В той же комнате, лежала пара продавленных матрасов. Больше мебели не было. Явно в «буржуйке» все и сгорело.
Чауш поворошил матрасы стволом, каждую секунду ожидая щелчка отлетевшей чеки. Чисто. Вернее, грязно, но больше нет ничего. Потом очередь книг пришла, сложенных аккуратной стопкой возле самодельного светильника. Из одной вывалился толстый конверт.
Мысленно перекрестившись, Дмитрий раскрыл его. Есть! Приз за отличное время. Штук сорок фотографий. Красивая, темноволосая женщина, очень на Чауша похожая. Наверное, мать отца. Еще несколько фотографий, Друзья отца, похоже. Здоровенный облом рядом с женщиной с первой фотографии. Брат, скорее всего…. Блин, ну что за невезение такое! Все не то…. Есть! Пчелинцев рядом с Кошкой. А мать обнимает кто-то совсем незнакомый, но…. Перед глазами все расплылось. Вот он какой, Урусов-старший. Пчелинцев не раз мать ругал, за то, что ни одной фотографии не сохранила, порвав все, когда отец ушел. Так и не знал Чауш, действительно, они с отцом - одно лицо. Или очередная полковничья байка.
Дмитрий бережно сложил фотографии обратно, и засунул конверт за пазуху, в нагрудный карман анорака. Там надежнее, чем в рюкзаке.
Скрип он не услышал. Почувствовал неизвестным органом. Внизу неосторожно дернули дверь подъезда.
Чауш беззвучно подскочил к выходу из квартиры. Да, чутье не подвело. Кто-то медленно поднимался по лестничному маршу, стараясь быть незаметным. Только еще дышал бы не так громко, и все бы получилось. И прикладом не надо перила задевать так часто. И, если прислушаться, поднимается не один человек. Минимум трое-четверо.
Надо уходить. Квартира западней станет в момент. Огнем прижмут, гранатами закидают. И привет.
Урусов мысленно засмеялся. Опять судьба на крышу загнать хочет. Болт ей на пятьдесят восемь, с левой резьбой. Тут встретим.
Шажок за шажком, сержант поднялся на пару пролетов выше. Снова уши навострил. Идут. Уже не заботясь о тишине. Торопятся.
- Мужики! – Заорал Чауш. Они знают, что он где-то здесь. И стрелять будут раньше слов. Поэтому, лучше первым ход сделать. Чем черт не шутит. – Я свой! Отец тут до Войны жил! Урусов Андрей, помните такого?
В ответ непрошенные гости ускорили бег, заклацали взводимые затворы. Самоуверенные. Хозяева города, блин… И отца, похоже что помнили. Но памятью плохой. Дождавшись, пока первый окажется всего на этаж ниже, Дмитрий кинул вниз гранату. Даже слабая, в общем-то, РГД-5, в замкнутом пространстве взрывается громко. И осколки даром не разбрасывает.
Фигура в серо-черном балахоне растянулась на первых ступеньках, выронив обрез вертикалки. Не посмотрев даже, живой их товарищ или нет, наверх побежали остальные. Навстречу АКСу.
Кислый пороховой дым висел плотным облаком. Вот где «лепесток» пригодился бы. Но возвращаться за вещами не хотелось. Хотелось воздуха глотнуть. Относительно чистого. Если его засекли не только те, которые валяются возле мусоропровода, то все окрестные кучи уже обсели внимательные стрелки. И живым отсюда не уйти.
А если все преследователи мертвы, то тем более спешить некуда. А на Город хоть сверху глянуть надо. Когда еще доведется.
Чауш сбил замок на люке, пару раз приложив прикладом трофейного АКМа, и вылез на крышу. Несмазанная и приржавевшая решетка с трудом приподнялась сантиметров на сорок, и намертво застопорилась. Пришлось вниз спускаться, а потом сооружать распорку из обреза. Дмитрий протиснулся в узкую шель, и вылез на залитую Солнцем крышу. И сел, как стоял. На покрытой трещинами стене лифтовой шахты, широкими мазками черной краски надпись - « Ты придешь. Знаю». И вместо подписи - улыбающаяся рожица в берете….

Отредактировано Чекист (04-11-2011 20:51:36)