Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
В столице чудеса продолжались. Оказалось, что бояться было нечего. Даже наоборот, майор Павел Ницеевский был здесь знаменитостью – на него оглядывались, только услышав его имя. О его подвигах в Армении были, как оказалось, наслышаны министры из того самого «золотого» и «революционного» кабинета. Ему показывали статьи в «Złotych Stronach» и «Dzienniku Sejmowym», где «собственные корреспонденты в Закавказье» подробно описывали переход его отряда из Армении в Гянджу. «Подробно» – то есть с подробным описанием маршрута, «золотая» газета потрудилась даже приложить к статье карту «анабазиса капитана Ницеевского» с названиями городов, стрелками маршей и крестиками на местах сражений, на удивление точную. В описании «битвы при Вартинике» (ставшей в описании «собственных корреспондентов» чем-то вроде новых Фермопил) постоянно встречались такие эпитеты, как «слава христианства», «рыцари Цесарства» и «герои свободы». Последнюю формулировку можно было списать на общее либеральное направление, получившее преобладание при новом министерстве. В общем, если бы не прямо указанное имя, майор никогда бы даже и не подумал, что речь там шла именно о нём, обыкновенном земном Павле Ницеевском.
Всё начало проясняться сразу после церемонии награждения (то, что крест на его мундир повесил лично цесарь Ян III, стало ещё одним невероятным сюрпризом), во время разговора с москворусским комиссаром, начатого ещё до появления монарха. Павел понятия не имел, как именно он должен говорить с Великим Человеком, занимавшим в личной иерархии майора Ницеевского место сразу же за святым Георгием. Гетман оказался, впрочем, очень простым в общении, и после бокала крымского вина признался, что он сам, после всех рассказов об армянской эпопее, ожидал увидеть на месте майора если не Илью Муромца, то по крайней мере Завишу Чарного154. Прозвучало это достаточно иронически, но позже гетман прямо сказал, что о существовании Павла Ницеевского ему написали некие «значительные люди», советовавшие, между прочим, взять отставного капитана (Ермолов подчеркнул слово «отставного») в свою канцелярию. Гетман не любил когда «кто бы то ни было, да хоть бы и министр» пытается «продвинуть» ему своего протеже (здесь его лицо стало серьёзным и строгим), но майор пришёлся ему по нраву и посему он потребовал откровенности за откровенность – что именно связывает Павла Ницеевского и это «значительное лицо» (имени по-прежнему названо не было). Павел растерялся – ему не приходил в голову никто, кто мог бы «замолвить за него слово» перед москворусским комиссаром. Разве что генерал Госевский… но даже встань тот из могилы, вряд ли обычный строевой генерал бригады мог показаться комиссару, гетману и вообще живой легенде «значительным».
Обдумав всё, Павел ответил, что не имеет ни малейшего понятия о том, кого именно «господин гетман» может иметь в виду. «Господин гетман» же промолчал и посмотрел майору прямо в глаза долгим, тяжёлым и пронизывающим взглядом. Похоже, он остался удовлетворён ревизией тайников души Павла Ницеевского, так как сменил гнев на милость.
-----------------------
154 Завиша Чарный из Гарбува (1370-1428) – знаменитый польский рыцарь эпохи короля Владислава Ягелло.
– Ну что ж, господин майор, предлагаю тебе должность советника по особым поручениям в моей канцелярии в Москве. Берёшься?
Комиссар Ермолов явно ждал немедленного ответа, и Павел не колебался.
– Берусь, Ваше Превосходительство!
Именно киевский разговор с Ермоловым вспомнился Павлу по прочтении письма из Новгорода. Разумеется, именно Самсон Дружинко и был тем «значительным лицом», которое вытянуло безвестного пехотного капитана из грязи в князи. Естественно, найти нескольких газетчиков, которые вознесут до небес заслуги «героя Армянской войны», попросить нескольких чиновников Министерства Войны проследить, чтобы нужные бумаги вовремя попали на подпись к нужным людям, да и внушить нескольким чувствовавшим себя неуверенно генералам и некоторым пока ещё неуверенно себя чувствовавшим министрам, что для Цесарства вообще и для них в частности полезно будет представить некие события (такие, как прискорбный инцидент в Гяндже) в том, а не ином свете, не представляло трудности для хозяина крупнейшего банка в Новгороде (а значит и во всём Цесарстве).
Истинный католик, истинно и нелицемерно чтящий Матерь Божью, знал, что семья – основа всего, что члены Семьи должны держаться вместе, что врагов Семьи нужно карать, а друзей Семьи – награждать. И что кто же может в полной мере считаться другом Семьи, если не наставник, вернувший в Семью сына, на котором она уже было поставила крест? Теперь капитан Арсений Дружинко стал офицером Генерального Штаба, где медленно, но верно, обзаводился столь нужными Семье знакомыми и друзьями в военном ведомстве. А советник коллегии Павел Ницеевский вошёл в число друзей Самсона Дружинко, при личной встрече оказавшегося таким же массивным, неторопливым и значительным, как и принадлежавший ему банк.
Собственно, чин советника коллегии оказался ещё одним подарком – но на этот раз от комиссара. Алексей Ермолов считал, что военные уже в силу самого факта своей службы в войске превосходят цивильных. Поэтому все служившие у него в Москве отставные офицеры получали гражданские чины, на одну степень высшие от своих старых чинов в войске. И таким, как раз, образом майор Ницеевскому в должности советника получил гражданский чин, соответствующий подполковнику. Чин приходилось отрабатывать, разъезжая по всей комиссарии (а зачастую добираясь даже и до столицы) в связи с поручениями, действительно «особого» характера – такими, которые обычно не попадают на страницы газет.
Подкупы действительно высоких должностных лиц, хищения в исключительно крупных размерах, совершённые другими высокими лицами, шведские шпионы, костромские радетели «Великой России», с этими шпионами связанные, приезжие европейские нигилисты-террористы, наконец, самые опасные – держащиеся в тени посланцы из Киева, дёргающие за ниточки всех вышеперечисленных так, чтобы навредить «московскому царю» – вот те заботы, которыми приходилось отныне заниматься Павлу. Его новая служба приносила плоды – и комиссару, который мог писать в докладах на имя цесаря «во вверенной мне комиссарии всё спокойно», и самому Павлу, незадолго до праздника получившему новый чин государственного советника.
Тем не менее, при всём спокойствии в самой Москворуссии, у Ермолова множились враги в столице, против которых его советник был бессилен. В киевских салонах ходили разговоры, что Москворуссии нужен новый комиссар, и разговоры всё более громкие. Советник стоял за своего хозяина горой, но в глубине души понимал, что чему бывать, того не миновать. Как раз с этим и был связан сегодняшний приезд в Москву его бывшего вахмистра, а ныне – сенатора Куницкого.
За время своей службы по «особым поручениям» Павел научился связывать отдельные кусочки в целое. Это помогало ему понимать ход мысли неудачливых костромских «карбонариев», это помогло ему понять ход мыслей удачливого сибирийского сенатора.
Дождавшись отъезда капитана Ницеевского из Гянджи, Довгирд и Сибириец стали неограниченными хозяевами богатого города. Точнее, не столько «Довгирд и Сибириец», сколько «Сибириец и Довгирд» – простоватый майор служил только ширмой для оборотливого вахмистра, делившегося с тем крохами от огромного бесхозного имущества, появившегося в городе после его перехода под власть армян и которым он мог теперь бесконтрольно распоряжаться. Фидаины набрали себе столько добра, что попросту не знали, что с ним делать – и распродавали его по дешёвке тому. Кто мог за него заплатить. А Сибириец мог – он ещё до армянских событий накопил достаточно золота, чтобы пустить его в такой оборот. Скупленные таким образом вещи он отправлял под конвоем своих фидаинов в Кахетию, Украину, а даже иногда в Чечню и Дагестан, где с прибылью продавал. Часть «трофейного имущества» он продавал местным армянским купцам, которые сами сбывали его глубине Цесарства, естественно, не забывая взять с них плату за охрану каравана до границ Новой Армении.
Источником прибыли стали для внезапно ставшего хозяином золотой жилы вахмистра Куника и сами бежавшие из города мусульмане – те из них, кто не нашёл, куда бежать (армяне распоряжались, как хозяева, уже всей землёй от границ Картли и Кахетии вплоть до Апшерона на Каспийском море) и решился вернуться обратно на милость победителей. За эту милость победителям изрядно заплатить – тем золотом, что они успели забрать с собой. Тогда к ним проявлялось христианское милосердие – им позволялось вернуться в свои наполовину разграбленные дома. Разумеется, при условии их обращения в веру Христову, при том, что за обряд крещения тоже полагалась плата.
Исключения, впрочем, были – некоторые из беженцев были армянами, принявшими магометанство против воли (во всяком случае они так говорили – и говорили это по-армянски), и с них плата не взималась. Разумеется это не было какой бы то ни было «доброй волей» со стороны Сибирийца – просто когда до фидаинов дошло известие о поборах с возвращающихся в город армян, один из батальонов «фидаинов Христа» взбунтовался и чуть было не убил заместителя коменданта Гянджи, то есть того же Игнатия Куника. Бунт удалось погасить, раздав фидаинам жалование за месяц вперёд, благо серебро под рукой Сибирийца было всегда.
Свою потерю Сибириец попробовал компенсировать установлением сбора «на обновление городских укреплений».Положить в свой карман эту сумму вахмистру, впрочем, не удалось – «фидаины Христа», невзирая на все протесты пана Игнатия, выбрали из своей среды казначея, которому и потребовали передать собранные суммы. Памятуя о недавнем бунте, пан Игнатий счёл благоразумным согласиться с мнением своих людей. Довгирд же, несмотря на то, что Куник справедливо (в представлении самого Куника, разумеется) делился с ним собранными деньгами, не только не поддержал его, но, наоборот, начал говорить о ревизии дел своего формального заместителя.
К счастью для Сибирийца, до этого не дошло. Положение спас прибывший с Владимирского спуска пакет, содержавший документы о производстве Игнатия Куника в офицеры. Представление на его производство было отправлено Довгирдом в те времена, когда между майором и вахмистром царило ещё сердечное согласие. Теперь поручик Куник, отслуживший цесарю весь положенный для поручика срок, подать в отставку. Довгирд всё подписал, в надежде теперь-то уж получить Гянджу в своё единоличное владение. Поручик в отставке Игнатий Куник же уехал в свою сибирскую «землю обетованную» богатым человеком.
На сибирских просторах Куник (к этому времени успевший выправить себе документы на фамилию «Куницкий») своё вывезенное из Гянджи состояние ещё более приумножил, удачно вложив их в какие-то пароходы, заводы и газету «Słowo Syberii»155.
Газета печатала новости, статьи о пользе ничем неограниченной частной инициативы в развитии края, торговые и брачные объявления (главный редактор убеждал хозяина выпускать их отдельным приложением, но Сибириец всё не решался) и обзоры о «состоянии и перспективах железнодорожного строительства в азиатской части нашего Цесарства». Именно эти обзоры сделали «Słowo Syberii» самой популярной и массовой газетой Сибири, а Игнатия Куницкого – членом Сената.
-----------------------
155 «Слово Сибири» (польск.)
Издавна купцы перевозили свои товары по большим рекам. Большие реки имеют множество притоков, так что загрузив некий товар на берегу одного из таких притоков, можно в конечном счёте попасть в морской порт, перегрузить товар в морской корабль и отправить по морю куда угодно. Можно и не плыть так далеко, а выгрузить этот товар где-то по дороге, смотря что это такое и кто его покупатель.
Основные реки в Европейской части Цесарства: Висла, Буг, Бох156, Днепр, Дон, Двина, Волга. Между реками лежат водоразделы, через которые товары приходится перевозить по земле, чтобы потом снова отправить дальше уже по другой реке. Там, где две большие реки сближаются, можно построить канал – это, понятно, очень дорогое государственное предприятие, но оно окупается, так как теперь значительно снизится цена перевозимых по другой реке товаров. Так Обводной канал обеспечил судоходство на всём протяжении Днепра от Смоленска до Квиринова, а канал Бугско-Припятский позволил свободно плавать из Чёрного моря в Балтийское.
В Сибири тоже есть свои реки: Лена, Обь. Енисей. Но они, увы, текут с юга на север и впадают в Ледовитый океан, судоходство по которому невозможно. Получается, что с Запада на Восток (куда идёт основной поток переселенцев) и с Востока на Запад (куда идёт основной сбыт товаров быстро растущей сибирской промышленности) основную часть пути вплоть до границы Азии реки Яик приходится проделывать по суше, что резко взвинчивает цены товаров из Сибири, а также время их доставки.
Всё это (а ещё такие слова, как «бассейн реки», «транспортная связность» и «накладные расходы») Павел прочитал в газете «nowobogackiego z Syberii»157, который сделал его подписчиком «Słowa», притом совершенно бесплатно. Разумеется, недостаточная «транспортная связность» давала о себе знать – газета приходила с опозданием почти в месяц, так что все новости в ней успевали изрядно устареть. К примеру об избрании Игнатия Куницкого в Сенат Павел узнал из письма Сибирийца, которое тот отправил о специальным курьером. А зато его предвыборную программу, как кандидата, советник Ницеевский знал досконально – не только из газеты, сколько из многочисленных писем Сибирийца.
Некий инженер из Иркуцка, вдохновлённый успехами железнодорожного строительства, выдвинул идею постройки магистрали, которая должна была пройти через всю Сибирь – и в перспективе дойти до Тихого океана. Газета Сибирийца и её хозяин немедленно поддержал эту идею – из соображений повышения той самой «связности» и снижения тех самых «накладных расходов». Разумеется, перевоз товаров по железной дороге не станет таким так дешёвым, как сплав по реке, но он имеет то преимущество, что железную колею можно протянуть до любого места, независимо от наличия или отсутствия там реки. Таким образом, гласил постулат Игнатия Куницкого, можно будет освоить натуральные богатства в любом месте Сибири, те богатства, которые пока что лежат, дословно «закопанные в землю». Всегда, когда речь заходила о «богатствах», граждане Сибири начинали слушать с удвоенным вниманием. «Если видишь сибирийца, бьющегося головой о стену, немедленно вставай рядом с ним – в стене точно спрятано золото», – таково было расхожее мнение о жителях «Новой Земли», и в большинстве случаев оно не расходилось с правдой. Таким вот образом сограждане избрали своим представителем в Сенат пана Игнатия – под обещание склонить столицу к строительству «транссибирской железной магистрали».
-----------------------
156 или Южный Буг
157 «нового богача из Сибири» (польск.)
Отредактировано Московский гость (03-03-2013 22:40:39)
