Вот и заключительный фрагмент 42 главы:
Глава 42. Стихи, стихи…
42.3.
– Спасибо, Михаил Евграфович! – горячо благодарю его. – А то вот засело, понимаете ли, как заноза…
Когда дверь за отцом Лиды захлопнулась, томик стихов все так же оставался в моих руках.
– Послушай, Лида, – поворачиваюсь к ней, – закипяти-ка мне чайничек.
– Только что ведь чай пили! – недоумевает она.
– Очень тебя прошу. Ну, пожалуйста! – уговариваю ее возможно более ласковым тоном.
Пожав плечами, она идет на кухню, а я – следом.
Когда из носика чайника повалил пар, оторываюсь от поцелуя и, подхватив с кухонного столика книгу (совсем не помню – как она там оказалась? Вроде же не выпускал из рук…), раскрываю первый форзац и стараюсь держать место склейки точно над струей пара.
– Ты что творишь? – возмущается девушка, пытаясь выхватить книжку стихов у меня из рук. Уворачиваясь от нее, бормочу:
– Так надо… Очень надо! Погоди… сама увидишь…
Но вот, кажется, бумага форзаца начинает отставать от коленкора обложки. Пробую подцепить бумагу кончиком ножа… Нет, еще рано. Держу над паром еще. Лида уже не мешает, но смотрит недоумевающее, если не с осуждением. Так, попробуем еще раз… Есть! «Мраморная» бумага почти без усилия отклеивается и…
Так и думал! Письмо! Письмо на тоненькой папиросной бумаге, написанное мелким бисерным, но хорошо читаемым, почти каллиграфическим почерком. Осторожно извлекаю бумажку и расправляю ее на столе, а Лида прижимается к моему плечу, тоже стараясь прочитать текст записки. Прочитанное заставляет меня глубоко вздохнуть. Я непроизвольно судорожно сглатываю слюну. Письмо гласит:
«Поездку нашего человека в Швейцарию или хотя бы в Германию пока организовать не удается. Между тем Н. (пусть земля ему будет пухом, он подхватил тиф и скончался в апреле) настолько перемудрил с доступом к основному номерному счету, что нами принято решение перевести с него средства и рассредоточить все 123 420 673 швейцарских франка по трем известным тебе номерным счетам с более привычным порядком доступа. К счастью, Н. успел рассказать о придуманной им дурацкой процедуре пользования счетом.
Ключ к счету – часы, которые вместе с этим письмом доставит курьер. Номер часов – основной элемент ключа. Но, кроме того, и сами часы должны быть предъявлены для получения разрешения на операции со счетом.
Цифровой ключ к счету – переменный, и образуется по следующему правилу:
1. От номера часов отнимается номер текущего года.
2. Полученное число умножается на номер месяца.
3. В числе, полученном в п. 2, третья и четвертая цифры заменяются на номер текущей даты.
Например, если сегодня 3 сентября 1921 года, то от номера часов отнимаем 1921, затем умножаем это число на девять, и в полученном числе третью и четвертую цифры заменяем на ноль и тройку соответственно.
В банке проделают ту же процедуру, и если полученные числа совпадут, то можно распоряжаться счетом. Его следует закрыть полностью и окончательно, а выписки с тех счетов, куда будут переведены деньги, предоставить с первой же оказией мне. Кому в Германии можно доверить поездку в Швейцарию по этому делу – решай сам. Однако ответственность, как за успех дела, так и за абсолютное молчание твоего порученца – целиком на тебе.
16 мая 1920 года.
Андрей».
– Что это такое? – шепчет девушка, тыча пальцем в записку. – Откуда? Откуда это у тебя?
Пришлось отвести ее в гостиную, посадить на диван и обстоятельно рассказать о том, что приключилось в июне 1920 года в Себежском уезде.
– И что теперь делать? – растерянно спрашивает она.
– Тоже мне, чекистка! – шутливо хватаю ее двумя пальцами за нос и тут же отпускаю. – Кто должен первым сообразить?
Но шутливость тут же слетает с меня. Положение донельзя серьезное. Хотя я и не стал ей рассказывать про Машиниста–Ганецкого, Ноймарка и т.д., Лагутина и сама может догадаться, что в таком деле наверняка замешаны непростые люди.
– Самое разумное решение – пойти со всем этим напрямую к Дзержинскому, благо, такая возможность у меня есть. Кто знает, какие люди из ГПУ могут быть причастны к операциям с этими счетами в Швейцарии?
Лида, не произнося ни слова, согласно кивает, а потом внезапно крепко обнимает меня, – да так крепко, что я, совершенно не к месту, невольно вспоминаю о навыках рукопашного боя. Ох, и сильна девица!
– Задушишь! – сипло вырывается возглас из стиснутых легких. Хватка немного ослабевает, затем безвольно разжимается, и Лида утыкается лицом мне в грудь. Однако этот момент слабости длится недолго. Она вскидывает голову и, глядя мне прямо в глаза, твердым решительным голосом произносит:
– Да! Надо идти к Феликсу Эдмундовичу. Завтра же! Потому что мне очень не нравится та охота, которую пытаются вести за тобой. Теперь-то, пожалуй, ясно, из-за чего. И не спорь, – добавляет она, заранее отметая мои возражения, – ничего у меня на работе не случится, а за тобой надо будет присмотреть, пока все не закончится благополучно. И сегодня ты домой не пойдешь – останешься здесь.
– Помилуй, – восклицаю, – у меня ведь и пропуска в ВСНХ с собой нет. Как же я тогда завтра туда попаду?
– Зауэр у тебя с собой? Заряжен? – деловито спрашивает моя чекистка.
– Да. Только обойма боевых – одна. Последняя. В запасной – только четыре патрона.
– И у меня всего шесть штук осталось, – как-то по детски шмыгает носом Лида, выражая досаду. – «Дед» обещал достать, а сам после твоего отъезда на сборы так ни разу в динамовском тире и не встретился. Правда, для Вальтера мне пока патрончиков хватает. Ладно, – хлопнула она ладонью по колену после короткой паузы, – на один раз как-нибудь выкрутимся. Пошли, пока светло, съездим к тебе за пропуском – и что там еще может понадобиться? И от меня – ни на шаг!