Mefo-стофель
В 1933 г. Шахт вновь стал главой Рейхсбанка, а с середины 1934 г. фактически стал руководить всей германской хозяйственной системой, получив в придачу к старому своему посту еще и должность министра экономики.
Шахт был абсолютно чужд радикальным социалистическим подходам, и в течение какого-то времени это вполне сочеталось с позицией Гитлера, желавшего ликвидировать огромную безработицу, а потому пользовавшегося услугами "буржуазных специалистов". Фюрер на первых порах практически безгранично доверял Шахту, и тот использовал это доверие для того, чтобы бороться с радикальными элементами, столь распространенными в нацистской партии.
В частности, Шахт вступил в жесткое столкновение с аграрным авторитетом нацистов Вальтером Дарре, делавшим ставку на утопический путь развития крестьянских хозяйств. Но Шахт прекрасно понимал, что Германия может быть только индустриальной страной, как бы ни хотелось романтически настроенным идеологам партии вернуть времена древних германских общин. Вступал Шахт в столкновение и с Робертом Леем, выстраивавшим тоталитарную систему единого трудового фронта.
В Германии была введена трудовая повинность для мужчин от 18 до 25 лет: с 1933 г. - на добровольной основе, а с 1935 г. - на принудительной. К 1938 г. государство стало распоряжаться рабочими руками практически всех граждан. Начал воплощаться в жизнь лозунг: "Каждый рабочий - солдат экономического фронта". Люди могли быть принудительно отправлены в промышленность, сельское хозяйство или, скажем, на строительство укрепленных сооружений линии Зигфрида. Естественно, макроэкономические подходы Шахта вступали в противоречие с тоталитарными подходами Лея.
Но при этом Шахт не оправдал ожидания многих сторонников либерализма, полагавших, что автор знаменитой финансовой стабилизации, вернувшей Германию к твердой валюте, уменьшит участие государства в экономике. Шахт, напротив, увеличил масштабы государственного интервенционизма.
Промышленность нуждалась в займах, и глава Рейхсбанка дал их ей в довольно большом объеме. В частности, его "экономическим открытием" стала эмиссия своеобразной "параллельной валюты" - специальных векселей "Mefo", с помощью которых в экономику был направлен мощный финансовый поток. По имеющимся оценкам, в 1934-1935 гг. эти векселя обеспечивали порядка 50% всех расходов на перевооружение Германии. Разъясняя однажды Гитлеру их функции, министр финансов граф Шверин фон Крозиг заметил, что они были всего лишь способом печатать деньги.
Шахт шел по узкой тропе между двумя пропастями. Интенсивная денежная накачка экономики сильно противоречила тому, что сам он делал в прошлом. Но, похоже, искусством проведения монетарной политики глава Рейхсбанка овладел неплохо. Как сам он впоследствии отмечал, вплоть до 1937 г., т.е. до того момента, когда Шахта фактически отстранили от власти, инфляция в Германии находилась под твердым контролем. И объем денежной массы в сентябре 1936 г., и объем производства соответствовали уровню 1928 г. Можно сказать, что Шахт стал ведущим практиком кейнсианства еще до появления классической работы Кейнса.
Примерно таким же был курс Шахта и во внешнеэкономической области, где он активно использовал государственный интервенционизм, но сторонился социализма. Шахт ввел полный контроль за импортом. В результате вплоть до 1938 г. Германии удавалось сохранять положительный торговый баланс, несмотря на рост ввоза товаров, имеющих стратегическое значение.
Таким образом, можно сказать, что Шахт сумел обеспечить макроэкономическую сбалансированность, но при этом именно он начал радикальным образом менять структуру экономики. Стратегия Шахта при всей своей внешней цивилизованности закладывала основы нацистской хозяйственной системы, в которой потребление народа сводится до минимума ради изготовления вооружений. Сам Шахт не перешел грань дозволенного в "приличном обществе", но явно поспособствовал общему "упадку экономических нравов".
"Бесшумные финансы"
Сумев соблюсти меру в финансовой политике, Шахт не сумел удержать равновесие в политике как таковой. В конечном счете, сказались принципиальные различия в подходах банкира и фюрера. Сначала они были попутчиками. В дальнейшем же, по мере того как укреплялось стремление Гитлера к милитаризации экономики, для усиления государственного интервенционизма оказались приняты меры принципиально иного типа, чем те, которые устраивали Шахта.
Организация оплаты труда теперь очень походила на разработку советской тарифной сетки. Для каждой отрасли фиксировалась базисная зарплата по восьми основным группам - в соответствии с квалификацией работника. Самая высокая зарплата оказалась в отраслях тяжелой промышленности, самая низкая - в производстве товаров народного потребления. К 1938 г. под предлогом нехватки рабочей силы заработная плата вообще была зафиксирована и в дальнейшем оставалась на неизменном уровне.
Тем не менее, обществом, настрадавшимся от недавнего экономического кризиса, абсолютно не осознавался факт ухудшения своего материального положения. Немцам казалось, что их доходы - благодаря этатистским действиям нацистов - только увеличиваются. "В 1936 г., - отмечал один американский журналист, - приходилось слышать, как рабочие, лишенные права создавать профсоюзы, шутили после сытного обеда: при Гитлере право на голод отменено".
Помимо фиксации зарплаты, в октябре 1936 г. были установлены фиксированные цены на основные группы товаров. Особое внимание уделялось поддержанию цен на продовольствие. В основном, этого удалось достигнуть, но нехватка продуктов, несмотря на бурный рост экономики, скоро стала очевидной.
Похожим образом были решены проблемы и в валютной сфере: к 1938 г. государство установило множество нерыночных обменных курсов, ограничивавших импорт той продукции, которая не считалась приоритетной.
Наконец, с помощью высоких налогов, а также серии добровольных и принудительных займов в государственный бюджет изымались средства, имевшиеся у населения и предприятий. Если в 1938 г. такого рода займы уже покрывали расходы бюджета на 40%, то к 1943 г. они составляли целых 55%.
Германское руководство осуществляло стратегию так называемых "бесшумных финансов". Для функционирования экономики большее значение имели даже не широко разрекламированные акции, при которых домохозяйки под громкие звуки фанфар отдавали государству свои с трудом сбереженные пфенинги, а проходившие в тиши кабинетов переговоры, на которых банкиров разными способами убеждали конвертировать краткосрочные займы в долгосрочные.
"Основной причиной стабильности нашей валюты, - заявил как-то Гитлер в беседе с Шахтом, - являются концентрационные лагеря". А в беседе с Раушнингом добавил: "Я обеспечу стабильность цен. Для этого у меня есть СА".
Несмотря на некоторую образность данных выражений, они, по сути, были вполне верны. За стабильность цен и валютного курса боролись абсолютно неэкономическими методами. Задачи были решены, но экономика на этой основе могла развиваться только в том направлении, которое определялось целями милитаризации.
Все эти меры в совокупности позволили удержать на низком уровне частное потребление и расширить потребление государственное, что было столь важно в свете проводимой Гитлером политики ускоренной милитаризации экономики. К концу войны доля потребительских товаров снизилась в общем объеме германского промышленного производства до 28%, по сравнению с 53% в 1932 г.
Из-за нехватки товаров потребительского назначения в одном лишь Берлине к ноябрю 1939 г. закрылись 10 тысяч магазинов. Неудивительно, что гитлеровская экономика, если смотреть на нее с формальной точки зрения, демонстрировала высокие темпы роста и не знала кризисов. Ведь к потребностям населения не приходилось приспосабливаться. Нацистские стратеги просто ставили "на поток" то, что требовалось фюреру для реализации его милитаристских планов.
Самый яркий и самый невинный
В этой экономике Ялмару Шахту уже делать было нечего. Возвышение Германа Геринга, ставшего во главе так называемого "четырехлетнего плана" и переводившего значительную часть германской хозяйственной системы на откровенно административные рельсы, стало одновременно и падением Шахта. В ноябре 1937 г. он оставил Вальтеру Функу свой пост в безвластном министерстве экономики. В начале 1939 г. Шахт ушел и из Рейхсбанка, поскольку в абсолютно милитаризированной системе даже роль монетарной политики теперь мало что значила. В это время он перешел в оппозицию к Гитлеру, причем поначалу играл в ней, по-видимому, ведущую роль.
Шахт в самом начале новой мировой войны осудил вторжение вермахта в Польшу. А уже в 1942 г. окончательно разошелся с нацистским режимом, поняв, что он неизбежно проиграет в конфронтации со всем миром.
Конец карьеры Шахта был весьма печальным и в то же время весьма символичным для судеб германского либерализма, увязнувшего в системе сложных компромиссов. В 1944 г., через три дня после знаменитого покушения на фюрера, Шахт был арестован нацистами как один из предполагавшихся лидеров постгитлеровского Рейха. А когда в Германию пришли союзники, "оппозиционер" сам превратился в "нацистского преступника" и вновь оказался за решеткой. Ему пришлось пройти через Нюрнбергский трибунал наряду с теми, кто действительно стоял у руля нацистской системы.
Впрочем, банкир считал себя самым ярким и самым невинным человеком из всех находившихся в заключении. Превратности судьбы не изменили характера "спасителя отечества образца 1923-1924 гг." и не сломили его. В конечном счете, Ялмар Шахт оказался оправдан трибуналом. После войны он прожил еще четверть века и скончался в 1970 г. глубоким старцем.