Всем спасибо за тапки! Выкладываю заключительный фрагмент:
Глава 50. Домашние животные – дело хлопотное
50.3.
Во вторник, 26 мая, мне на работу позвонил Лазарь Шацкин и с гордостью сообщил:
– У меня сегодня в «Комсомолке» большая статья вышла! Как раз на одну из твоих любимых тем – о подготовке кадров для социалистического строительства.
– Хорошо, обязательно посмотрю! – Вот ведь хитрец: ничего мне заранее не сказал, и даже ничего не обсудил предварительно.
– Всю субботу и воскресенье над ней сидел, – продолжал рассказывать Лазарь. – Меня в пятницу в ЦК РКСМ Коля Чаплин поймал, и говорит: Сырцов из Агитпропотдела звонил и просил дать статью для комсомольцев о новой установке последней партконференции, насчет того, чтобы поднажать на дело воспитания новых кадров – а у тебя, мол, перо бойкое, да и зря, что ли, мы тебя в Комакадемию учиться посылали. Пришлось срочно писать.
Раз такое дело, зря я его поспешил в хитрецы записать. Пойду в наш читальный зал, взгляну, что он там сочинил.
Получив свежий, еще не подшитый номер «Комсомольской правды», листаю страницы. Сначала глаз цепляется за информацию о пуске в понедельник в Москве первой в СССР государственной фабрики канцелярских принадлежностей «Союз». Затем, на развороте, обнаруживаю большой «подвал» под несколько выспренним заголовком: «Битва за знания – битва за социализм». Так и есть, подписано Шацкиным. И что же тут у нас?
«При царизме привилегии имущих классов позволяли выходцам из этой среды получать самое лучшее образование. Напротив, гнет эксплуатации бросал трудящиеся классы в бездну темноты и невежества. Почему образование в руках господствующих классов являлось средством порабощения трудящихся? Потому, что обладающий знаниями техник, инженер, управляющий, подкупленный капиталом, неизбежно стоял выше не обладающего знаниями простого рабочего, а рабочему отсутствие знаний мешало скинуть со своей шеи этих агентов капитала и взять управление производством в свои руки.
Социалистическая революция свергла гнет эксплуататоров, но она не может моментально изменить неравное распределение знаний. Поэтому невозможно ставить перед собой задачи социалистического строительства, если одновременно не задаваться целью вырвать монополию на знания из рук представителей прежних господствующих классов. Недаром Владимир Ильич Ленин в своей речи на III съезде РКСМ уделил такое внимание необходимости учиться, овладевать знаниями настоящим образом. Наша важнейшая цель, цель коммунистической молодежи – овладеть знаниями и превратить их из орудия эксплуатации в орудие социалистического строительства!».
Никак не привыкну к нынешнему стилю пропагандистских материалов. По существу все верно, но оставляет привкус политической трескотни. Что же еще Шацкин написал?
«Из того неоспоримого факта, что образование было инструментом господства в руках эксплуататорских классов, некоторые наши излишне ретивые товарищи делают совершенно нелепые выводы. Если их послушать, то все старые специалисты: инженеры, профессура, школьные работники – есть лишь носители буржуазной и мелкобуржуазной идеологии, а потому бесполезны и даже вредны для дела строительства социализма. Эти товарищи забывают о том, что, независимо от того, какую идеологию исповедуют старые специалисты (да хотя бы даже и монархическую), только от них мы можем получить те знания, без которых нам не войти в социалистическое будущее. Слишком мало пока, к сожалению, прослойка специалистов, проникнутых коммунистическим духом, чтобы мы могли презрительно повернуться спиной к старорежимной интеллигенции. Наша задача – не третировать их, соревнуясь в высокомерном комчванстве, а усвоить с их помощью те знания, которые необходимы для построения прочного материального фундамента социализма на основе самой новейшей техники. А пока мы не добились этого результата, на нас лежит обязанность не только учиться у этих специалистов, но и суметь втянуть их самих в решение задач социалистического строительства».
И здесь он, на мой вкус, перехлестывает через край с идеологическими штампами, однако ориентирует комсомольцев в правильном направлении. А, вот тут и конкретные предложения пошли:
«Нам надо покончить с самомнением многих наших товарищей-комсомольцев, которые смотрят на комсомольский билет вкупе с дипломом вуза как на ступеньку в карьерной лестнице, а потому думают не столько о приобретении знаний, сколько о скорейшем обзаведении дипломом. Именно от таких шкурнических, карьеристских элементов исходит «спецеедство», травля старой профессуры и школьных работников. Нам будет принадлежать грядущее, если мы будем опирать свое движение вперед на прочные знания, а не прикрываемое лозунгами верхоглядство. Поэтому считаю своевременным поставить вопрос о резком ужесточении контроля над уровнем реального усвоения знаний учащейся молодежью. Это предполагает отказ от системы коллективной безответственности при сдаче зачетов и экзаменов, и возврат к индивидуальной оценке успеваемости учащихся, как в школе, так и в вузе».
Смотри-ка, решился! А ведь стоило заикнуться о чем-то подобном среди деятелей Наркомпроса, как меня чуть не затоптали. Даже Крупская не поддержала, хотя во многих вопросах ее удавалось склонить к разумной точке зрения. Ну-ну, посмотрим, как на выпад Щацкина отреагируют комсомольцы и нынешние вершители судеб в педагогическом сообществе. Думаю, буря поднимется нешуточная.
Вечером, когда Лазарь заглянул к нам на Гнездниковский, мои опасения успели полностью подтвердиться.
– В редакции «Комсомолки» и в ЦК РКСМ телефоны оборвали после выхода моей статьи, – рассказывал Шацкин. – Но это пустяки! Это и ожидалось. Любителей драть глотку насчет выдержанной классовой линии, и под этот крик обделывать свои делишки, у нас хватает.
– Пустяки? – что-то меня берут сомнения. – А не заклюют?
– Куда им! Наши ребята в ЦК РКСМ, даже если они со мной и не согласны, в обиду меня не дадут. А если кто попытается привлечь к вопросу об оценках в школе более высокие инстанции, сам поставит себя в смешное положение перед ними. Меня другое беспокоит. Все партконференция из головы не идет…
Лазарь имел гостевой билет на XIV партконференцию, и, конечно, лучше меня был осведомлен о том, что там делалось. Но что же его обеспокоило?
– Явно между нашими вождями в Политбюро черная кошка пробежала. Кажется, только-только утихомирили страсти вокруг Троцкого и «письма 46-ти», как новая напасть. Товарищ Зиновьев волком смотрит на товарища Сталина, а товарищ Сталин по-тигриному зыркает на Зиновьева. О, на словах они очень вежливы и обходительны, но даже и в речах нет-нет да и проскочит нечто эдакое… – комсомольский вожак сделал неопределенный жест кистью руки.
– Что, они решили, наконец, выяснить, кто из них главнее и кто по праву должен носить мантию самого верного ленинца? – рублю напрямик, без дипломатии.
– Нет… – задумчиво проговорил Шацкин, – нет… Думаю, еще не решили. Но они очень быстро идут к такому решению.
– Значит, будет драка, – вывод напрашивается сам. – На съезде или еще до съезда?
– Это очевидно! – восклицает мой собеседник. – Чтобы драться на съезде, надо укрепить свои позиции до него. И Зиновьев, кажется, уже начал. В Ленинграде на партийных собраниях по итогам партконференции произносят речи, где ЦК порицают за примиренческое отношение к децистам и «рабочей оппозиции», намекают на «национальную ограниченность», содержащуюся в тезисе о возможности построения социализма в СССР своими силами, говорят о недооценке кулацкой опасности, и кивают на то, что Бухаринский лозунг «обогащайтесь!», обращенный ко всем слоям деревни, это и есть линия нынешнего партийного руководства.
Да-а, каша заваривается горяченькая. Если сопоставить слова Шацкина с тем, что я узнал от Рязанова, и вынес из нескольких вскользь брошенных фраз Манцева, то Зиновьев действует одновременно и решительнее, и менее самонадеянно, нежели в известной мне истории. Он начал пропагандистскую кампанию сразу после партконференции и не ограничивается Ленинградом. Именно об этом говорят слухи насчет резко обострившихся конфликтов в Оргбюро и Секретариате ЦК, где Зиновьев через верных ему людей – Евдокимова, Крупскую, Николаеву – пытается проталкивать своих сторонников в руководство местных парторганизаций. Впрочем, Сталин отвечает ему тем же, и перетягивание каната идет с переменным успехом. Похоже, не все члены Секретариата и Оргбюро до конца определились, на кого ставить.
– А какова была позиция делегатов конференции? – интересуюсь у комсомольского вожака. Ведь эту позицию во многом можно спроецировать и на предстоящий XIV съезд.
– Очень многие плывут по течению, – с досадой бросает Лазарь. Закрыв глаза, идут за большинством, или голосуют, как секретарь губернской парторганизации скажет. Хотя там и неплохие, искренние ребята есть. Вообще, на местах все же поменьше развелось того бюрократического, угодничества которое процветает в Москве и Ленинграде. – Он ненадолго замолчал, потом продолжил:
– Я заходил к нашим товарищам с Украины, они вместе со всеми делегатами разместились в Каретном ряду, в 3-м Доме Советов, это где раньше Московская духовная семинария была. Вот там никакого следа начальственного чванства не было и в помине. Все вместе спали вповалку, на одних нарах. Помню, некоторые делегаты вовсю упражнялись в шутках над секретарем Киевского губкома Постышевым, который там спал вместе остальными, а рядом – его жена. Правда, я таких скабрезных шуточек не понимаю. Вроде взрослые уже мужики…
– Но все же, как настроение у делегатов? – прерываю его воспоминания.
– Разные настроения, – посерьезнел Шацкин. – Проблем-то у нас хватает. Экономика на подъеме, но ни товарный голод мы до конца не преодолели, ни безработицу. Цены стоят выше довоенных, а производительность – выше. Среди безработных недавно чуть волнения не вспыхнули.
– Не слышал, – замечаю с некоторым недоумением.
– Да это прямо тут, в Москве, на Замоскворецкой бирже труда, – пояснил мне Лазарь. – Там в основном чернорабочие и строители. Бузу подняли по поводу малой оплаты общественных работ и высоких норм, многие от такой работы отказывались. Хотя их понять можно – вон, женщины, которых поставили на выкорчевку пней, всего по двадцать копеек в день вырабатывали. Так там потребовали созвать общее собрание безработных и учредить от него контроль над деятельностью биржи. И понятное дело, под этот шумок кое-кто пытался вести агитацию против Советский власти, да и антисемитской болтовни хватало…
Тут в нашу беседу влезла моя жена:
– В такой обстановке всякие там децисты и «рабочая оппозиция чувствуют себя как рыба в воде, – подхватила она последние слова Шацкина, – и находят себе немало благодарных слушателей. Даже анархисты зашевелились, – Лида покачала головой. – Среди наших студентов пытались агитировать, на заводах воду мутили, а на Первое Мая вообще листовки расклеивали и разбрасывали с призывом объединяться для борьбы с большевиками!
– Пока мы не вырвемся из сегодняшних трудностей, недовольных будет предостаточно, и желающих воду мутить тоже найдется немало, – что поделаешь, такова реальность. – Тут не воздевать очи горе нужно, а тащить наше дело вперед, несмотря ни на что.
– Да знаю я! – досадливо машет рукой комсомольский вожак. – Только у многих эти трудности вызывают желание шашку наголо и на прорыв, не считаясь ни с чем. Нахрапом хотят из нынешних затруднений выскочить.
– И много таких?
– Хватает. И мнится мне, товарищ Зиновьев как раз публику такого сорта и рассчитывает за собой повести. Но если так, не того они себе вождя выбрали, не того. Зиновьев о трудности лоб расшибет, и сбежит, а эти недоумки останутся у разбитого корыта, – рубанул Щацкин, не стесняясь.
– Нам только очередной партийной бузы не хватает! – восклицаю в сердцах. – Как бы ее плоды слишком горькими не оказались.
– Вот, и я том же, – невесело бросил Шацкин, и на сем мы прекратили политические дебаты, перейдя к чаепитию.