Глава 14.

Отпуск пришелся как нельзя более вовремя. Трехлетний контракт Ланы скоро истекал, и лейтенант Дюпре уже начала мягко интересоваться, собирается ли капрал Дитц его продлевать. Отделавшись неопределенным: «Надо посоветоваться с па!», Лана действительно попыталась связаться с отцом. Попыталась, и не смогла. На вызовы Конрад Дитц не отвечал, на сообщения – тоже.
Не любившая (и не умевшая) пользоваться своими связями, Лана все-таки решила плюнуть на имеющуюся теперь субординацию и набрала личный номер майора Рипли. И одного взгляда на лицо старого знакомого хватило ей, чтобы сердце пропустило удар. Настолько фальшивой улыбки на лице командира базы «Лазарев» она не видела никогда.
- Что с па? – спросила Лана без обиняков, не давая собеседнику опомниться. – Вы никогда не врали мне, сэр, и не стоит начинать сейчас. Что с ним?
И бравый майор вдруг разом осунулся и постарел.
- Конрад умирает, девочка.
Пол казармы ощутимо качнулся под ногами девушки, и она почти прокричала:
- Что значит – умирает?! Что вы несете, сэр, па здоров, как…
Вокруг начали собираться привлеченные воплем сослуживцы, но Лане было не до того.
- Это Дарлинг, малыш. Чем-то он там надышался. Какая-то пыльца, что ли… столько лет все было в порядке, а тут вдруг эта дрянь проснулась и начала размножаться, забивая сосуды. Кровообращение уже почти по нулям, три инфаркта один за другим, его мозг снабжают кислородом иску…
- Так надо заменить сердце, и все!..
Она наскоро прикинула состояние счета, приятно изменившееся после призовых за «Стил Флауэр» и еще полудюжины по-настоящему прибыльных операций, в которых ей довелось поучаствовать за два с лишним года службы в Дивизионе. Ерунда, хватит на десяток новых сердец! На полсотни!
- Ты не поняла. Можно заменить сердце, почки, печень… всю систему кровообращения не заменишь. Конрад запретил тебе говорить, но раз уж ты сама… это конец, Лана.
- Я вылетаю, - бросила капрал Дитц, одновременно с разговором посылая запрос компании «Фредериксон и сыновья».
Здесь, на Иллирии, где базировался полк, в который входила рота капитана Рурка, именно эта фирма предоставляла услуги частного извоза по высшему разряду – и высшей ставке, конечно. Самого Фредериксона уже давненько не было в живых, как и сыновей, но внуки прекрасно справлялись с семейным бизнесом. Свободный курьер у них сейчас был, что позволяло избежать медлительных рейсовых кораблей и пересадки на Большом Шанхае.
- Не смей! – куда и делась скорбная растерянность первых минут разговора. – Думаешь, Зверюга просто так не захотел, чтобы ты знала? Тебя же убьют здесь, кретинка!
- Может, убьют. А может, и нет. Я прилечу в любом случае. Где он лежит?.. А, неважно. Объясните там всем, что если они посмеют отключить систему до моего прилета, я спалю эту лавочку. Поэтажно, начиная с верхнего.
- Лана…
- Довольно, сэр. У меня нет времени на пререкания, пришел запрос на оплату маршрута. Убьют – так убьют. Главное, чтобы убили после того, как я увижусь с па, а не до.
Лана отключила связь и только тут сообразила, что следовало бы перейти в приватный режим: вокруг столпился чуть ли не весь взвод. Отпускные свидетельства были выданы только три часа назад, и народ еще не успел разлететься кто куда. Впереди всех, прямо напротив девушки, стояла лейтенант Дюпре. И выражение ее лица не сулило подчиненной ничего хорошего.
- Кого убьют? – мягко поинтересовалась командир взвода. Теперь, после гибели капитана Рурка, именно она была самой вероятной кандидатурой на должность ротного. По слухам, приказ о производстве в звание и назначении будет подписан на днях… – Где убьют? Почему убьют? Кто убьет?
Врать не было никаких сил. И смысла тоже: чтобы Стерва – да не определила?!
- Меня. На Алайе. «Гиксосы».
Лейтенант потерла висок, утрясая в голове полученную информацию. Пальцы, покрытые после ожога новенькой, слишком розовой и блестящей, кожей странно выглядели рядом с черными полосами родовых знаков.
- И что же вчерашняя школьница успела натворить такого, что дома ее грохнет не кто-нибудь, а Жандармерия?
А, семи смертям не бывать…
- Услышала Зов.
- И что? Мы все его слышали.
- В девять лет.
Недоуменный гул, состоящий в основном из возгласов мринов «Бред!» и «Так не бывает!», пронесся над плотным кольцом слушателей и затих. Кстати, удивлены были, кажется, далеко не все. И у Ланы почему-то создалось впечатление, что как минимум лейтенант не услышала ничего нового.
- Подробнее, - уронила комвзвода, недвусмысленным жестом призывая собравшихся к тишине.
- Что – подробнее?! Мэм, ну некогда мне, как вы не понимаете! Вылет через час!
- Десять минут у тебя есть. Я жду. Если верить нашей науке, Зов после смены первого зуба – нонсенс. Так что?
Лана окинула взглядом стоящих вокруг товарищей и поняла, что отвертеться не удастся. Мрины, которых обсуждаемая тема касалась напрямую, проталкивались вперед, оттесняя людей.
- Вот и «гиксосы» сказали – нонсенс. Это эпилептический припадок был, или чем там никчемы болеют? Никчемой была – никчемой и останешься. Брысь с Алайи, если хочешь жить. Тут кое-кто интересовался, как меня занесло в «Сан-Квентин»… так и занесло. «Сан-Квентин» тогда принимал, а «Крыло» - нет. Все просто.
- Да уж, - пробормотал стоящий рядом с Эрнестиной Ходок. – Я, в целом, понимаю, чего они взъелись… но все равно, Зов – это классно! Неважно, когда!
- Классно? – прошипела Лана, чувствуя, как становится пустой и легкой голова. – Классно?! Для Ланы Кронберг – наверное. Лане Кронберг, которую насиловали собственные братья, а колотили все, кому она попадалась под руку… Лане Кронберг, которую попытались забить – не побить, а забить до смерти, Ходок, ощущаешь разницу? – за то, что, не жравши два дня, она сперла на кухне кусок хлеба… Лане Кронберг, которую продали соседу-вулгу, как ненужную вещь… да, ты прав, Лане Кронберг Зов был нужен. Я бы даже сказала, жизненно необходим.
Лана перевела дыхание и почти неслышно – для людей неслышно, мринам-то что? –  закончила:
- А на кой сдался Зов Лане Дитц? У меня было все: отец, друзья, какое-никакое положение в обществе, возможность выбирать, где служить и кем вообще быть... так нет же, приперся на мою голову! И теперь мне, видите ли, нельзя попрощаться с умирающим отцом, потому что если я сунусь на Алайю, меня могут убить. Убить за то же самое, что вас – всех вас! – делает полноценными и полноправными гражданами.
Она окинула взглядом застывшие лица окруживших ее мринов и безнадежно махнула рукой.
- Все, народ, мне некогда, пора собираться.
Что-то решившая для себя лейтенант шагнула вперед и осторожно положила ладонь на вздрогнувшее от прикосновения плечо.
- На этом твоем курьере ведь не одно пассажирское место, правда? Подбросишь командира? Давненько я на родине не была…
- … и за это время родина, похоже, преизрядно опаскудилась, - демонстративно вздохнул Ходок. – Возьмешь попутчика, Локи?

Такси с трудом пробиралось через запруженный машинами город. Эх, надо было заказывать «воздух»… да что уж теперь…
Лана, упершись головой в стекло, безучастно смотрела в окно. Она устала. Перелет оказался коротким, но предельно напряженным.
Пилот курьера, получивший в качестве надбавки за скорость месячное жалованье, подошел к делу со всей ответственностью и расстарался по полной. Выбранный им курс предполагал почти непрерывное выстраивание пространственных Врат, а этот процесс уж никак не добавлял хорошего самочувствия. Под конец путешествия девушке казалось, что у нее не осталось сил вообще ни на что, а вот поди ж ты – на удивление все-таки хватило.
Лазарев изменился за те три года, что она провела в Легионе. Столица Округа Зель-Гар словно усохла, стала тесной и темной. Сузились улицы, дома сделались ниже и грязнее. Иллюминация, украсившая город по случаю приближающегося Рождества – мрины не верили ни в Бога, ни в черта, но повеселиться любили, каков бы ни был повод – выглядела откровенно жалко. В настроении ли наблюдательницы дело? Или Алайя – действительно захолустье?
Наконец такси доползло до главного входа в «Лоранс Харт». Лана, не раздумывая, перебросила на счет водителя двойной счетчик и выпрыгнула из машины, не дожидаясь полной остановки. Промелькнул ярко освещенный козырек… раздвижные двери, едва успевшие убраться с дороги целеустремленно движущейся девушки… пустой вестибюль… стойка, за которой откровенно скучала пожилая мрина в безукоризненной белой форме…
- Куда это вы собрались? – ударил в спину скрипучий голос.
- Конрад Дитц?! – выдохнула Лана, притормозив и развернувшись на каблуках к оставшейся за спиной стойке.
- Секундочку… да, Конрад Дитц, у нас, палата 3021. Но к нему нельзя.
- Почему?
Матрона за стойкой оскорблено поджала губы:
- Время посещений давно закончилось. И в любом случае там сейчас и без вас тесно. Приходите завтра. Завтра, вы меня поняли?
- Но мой отец… сестра, я должна…
- Вы должны немедленно покинуть клинику, голубушка. Завтра. Все завтра.
Лана задохнулась, пытаясь найти аргументы, которые могли бы поколебать эту мегеру. И, пожалуй, не ее одну. Из неприметной двери за спиной непреклонной дамы выглянул один мрин в форме охранника… чуть посторонился… появилась голова второго…
Спокойный голос лейтенанта Дюпре прозвучал совсем рядом:
- Я уверена, сестра, все можно уладить. Мой капрал полгалактики пролетела, чтобы успеть увидеться с отцом до того, как он уйдет по Радуге… восемнадцать Врат за неполные сутки… неужели вы ее выгоните?
Первый охранник наконец показался во всей своей красе: лет двадцати пяти (алайских), худощавый, подтянутый, явная «армейская косточка»… плохо. Армия Алайи не слишком жаловала легионеров, в особенности местных уроженцев, полагая их предателями, бросившими родину ради сытного куска. То, что тех, кто вербовался в Легион, в родной армии отнюдь не ждали, в расчет не принималось. Однако испытующе прищурившийся мужик повел себя неожиданно:
- Восемнадцать Врат? Это на чем же их можно соорудить за такое время?
- Я наняла курьерский корабль, - пробормотала Лана, прикидывая, как бы все-таки прорваться к лифтам и с отчаянием понимая, что затея пустая. Станнер за поясом охранника убить не мог не при каких обстоятельствах, но приходить в себя пришлось бы не один час. Это не считая разборок с полицией.
- Ну-ну… - дядька вышел из-за стойки и остановился в шаге от девушки, разглядывая ее, как какую-нибудь диковину. – И вы еще стоите на ногах? А не пусти мы вас – небось, попробуете взобраться на тридцатый этаж по стене? Знаете, я даже не удивлюсь, если у вас получится. Лифт номер пять, джи, прошу вас. Сестра, я сам провожу капрала и ее спутников.
- Но как же?! – взвилась дама за стойкой
- Молча, сестра. Молча.

Бесконечный коридор был белым и пустым. Почти пустым и почти белым. Возле одной из дверей сгорбилась в нелепом пластиковом креслице фигура в черной форме Легиона, уткнувшаяся в черные ладони черным же лицом. Заслышав звук приближающихся шагов, человек отнял руки от лица, поднял голову и тут же распрямился, как отпущенная пружина.
- Лана!
- Дядя Джим… ой… виновата, сэр!
- Да иди ты со своей субординацией! – знакомые лапищи обхватили Лану, прижали к груди, стиснули. – Я проспорил, надо же!
- Проспорили?
- Мне пришлось признаться Зверюге, что ты все знаешь. Иначе не получалось, он требовал отключить его от системы, подписал все, что только можно. И Конрад сказал, что ты прилетишь сегодня. Я убеждал, доказывал, подсовывал расписание рейсов, но ты же знаешь своего отца? Ну-ка, посмотри на меня! Сколько Врат?
- Достаточно, - насупилась Лана. – Сюда?
Майор Рипли кивнул, коротко ответил на приветствие Ходока и Эрнестины и сделал шаг в сторону.
В большой палате царил мягкий полумрак. Оборудование, перемигивающееся разноцветными огоньками… несколько людей в штатском… все это Лана рассмотрела потом. В первую секунду она увидела только кровать и человека на ней. Незнакомого человека.
Серая кожа, обтянувшая череп была едва видна под мешаниной трубок и проводов. Рука поверх одеяла напоминала паучью лапу, ссохшуюся и страшную. Прозрачная маска, закрывала рот и ноздри, но смысл ее оставался тайной: судя по всему, за человека на кровати дышал один из приборов… неужели это – Конрад Дитц?
Бесцветные губы слегка шевельнулись под маской, измученные глаза заискрились. Сидящая на единственной табуретке справа заплаканная толстуха, похожая на содержательницу дешевого борделя, обернулась и неожиданно легко поднялась на тумбообразные ноги. Скомканные бумажные платки посыпались с подола безвкусного цветастого платья на пол, где уже валялась целая груда таких же.
- Садись, деточка. Садись. Говорить старик Конни не может, но может писать – видишь планшет?
Лана осторожно присела на табуретку и уловила в глазах отца вопрос, направленный… ну да, кто-то был так наивен, что думал – Стерва с Ходоком останутся в коридоре? Ага, сейчас.
- Сэр, - Эрнестина Дюпре отдала честь, неловко откашлялась и повторила: - Сэр! Я – лейтенант Дюпре, командир взвода, в котором служит капрал Дитц. Со всей ответственностью заявляю вам, что такой подчиненной и такой дочерью можно только гордиться. И заверяю вас, что мы с капралом Дерринджером проследим за тем, чтобы во время пребывания на Алайе ни один волос не упал с ее головы. С вашего позволения, сэр.
Она коротко склонила голову, поманила за собой Ходока и выскользнула за дверь. Мужчины – Рипли; высокий костистый джентльмен средних лет с безупречной выправкой, на котором гражданский костюм сидел, как на корове седло; и неопределенного возраста замызганный лохматый тип, похожий на портового забулдыгу, по случаю разжившегося почти чистой рубашкой – вслед за толстухой отошли подальше.
«Засранка» - извлекла из виртуальной клавиатуры подрагивающая рука Конрада Дитца.
- А ты что же, решил удрать, не попрощавшись? – деланно возмутилась Лана сквозь комок в горле. – Свинство это с твоей стороны, па!
«Не заводись».
- Не буду. И даже плакать не буду.
«Правильно. Плакать глупо. Жизнь это дорога, но и смерть – тоже дорога. Просто она ответвляется от жизни, вот и все».
- Да, па.
«И любая дорога начинается с обочины, запомни это. Когда-то я этого не знал. Потом знал, но забыл. А потом я увидел на обочине рыжую девчонку, и моя дорога сразу стала длиннее».
- Спасибо тебе, па.
«Не стоит. Сейчас я дошел до развилки. И мне не о чем сожалеть. Конечно, я хотел бы дождаться внуков и вывести их на дорогу, как тебя когда-то. Не судьба».
- Прости меня, па, я… я не успела…
«Мне не за что тебя прощать. Я могу только надеяться, что и тебе не за что прощать меня».
- Конечно, не за что!
«Хорошо. И вот что. Обещай мне, что если ты увидишь человека на обочине, ты поможешь ему выйти на дорогу».
- Обещаю, па.
«Молодец. А теперь давай споем. Сочельник, все-таки. Ты не забыла нашу песенку?».
- Не забыла, па. И не забуду.
Лана сглотнула. Первые слова дались с трудом, а потом голос набрал силу:

Колокольчики звенят радостно в пути.
Колокольчики звенят, чтобы веселей идти.
Грог по кружкам разольем и не ляжем спать.
На дорогу мы пойдем – Рождество встречать!

И люди в палате подхватили знакомый мотив:

Рождество встречать! Рождество встречать!
Санта, торопись, мы устали ждать!

Они пели, и человек на кровати улыбался, радостно и немного застенчиво, как хорошо воспитанный ребенок при виде подарков, грудой наваленных под елкой. А когда песня закончилась, он решительно взял правой, совсем не дрожащей сейчас, рукой ладонь Ланы, и прижал ее пальцы к красному рычажку под самым большим дисплеем. Многозначительно опустил веки.
Дочь Конрада Дитца на секунду зажмурилась, удерживая непослушные слезы. Выпрямилась. И перекинула рычажок.
Приборы взорвались какофонией зуммеров. Минуту спустя в палату быстро вошел дежурный врач, оценил обстановку одним взглядом и негромко произнес:
- Время смерти…
За окном палаты в черном ночном небе расцвели гроздья фейерверка: христиане Алайи и примкнувшие к ним мрины праздновали приход Рождества.