Тайна для библиотекаря
Фантастический роман

Часть первая
«Пока ещё жива Гасконь…»

I
Ганноверский мышастый жеребец нервно перебрал передними ногами и заржал. Идущий впереди пехотинец в замызганном белом мундире с зелёными обшлагами и зелёными вставками на груди мундире, и кивере, укрытом от пыли парусиновым чехлом, шарахнулся в сторону и выругался с сильным голландским  акцентом. На его ранце, поверх свёрнутой в скатку шинели, была пристроена наполовину ощипанная курица.
д'Эрваль, лейтенант Пятого гусарского полка, легонько хлопнул жеребца сложенным вдвое поводом межу ушей – тот недовольно фыркнул, мотнул башкой, но дурить перестал. Коню, как и хозяину, не нравился этот город – не нравились неровные булыжники под копытами, не нравилась чахлая пыльная зелень в палисадниках, незнакомый облик деревянных домов и церквей с опостылевшими за это лето маковками, напоминающими луковицы. А ещё – пыль, теснота на улицах, нестихающий гомон и колышущаяся перед лошадиной мордой щетина штыков, о которые того и гляди, поранишь нежный замшевый, нос.
Великая Армия идёт через Москву. Кого здесь только нет, какой только язык не звучит сейчас на улицах азиатской столицы – французский, голландский, польский, итальянский, немецкий с его десятком непохожих одно на другое наречий. Испанцы – и те найдутся,  если хорошенько поискать…
- Никак,  Жанно, дружище? Чертовски рад видеть тебя живым и невредимым!
Знакомый голос вывел д'Эрваля из раздумий. Он обернулся – окликнувший его сержант  в мундире гвардейского гренадера, торопился навстречу, расталкивая идущих впереди голландских стрелков. Сержант широко улыбался, заранее раскинув для дружеских объятий лапищи - в правой была зажата немаленьких размеров бутыль из тёмного стекла, в которой что-то соблазнительно плескалось. Физиономия его лучилась неподдельной радостью  по случаю встречи со старым знакомцем.
- Адрио, ты ли это? – отозвался лейтенант, приняв вправо, к стене дома. – Так и знал, что не сегодня-завтра тебя встречу…
Он ловко спрыгнул с коня и сунул повод вместе с медной монеткой в пять су набежавшему мальчонке.  Судя по синей с красной тесьмой фуражной шапке-бонэ и курточке, перешитой из солдатского сюртука - сыну полкового маркитанта.
– Вижу, на этот раз о пули тебя не тронули – сказал он.  - Не то, что тогда, при Эслинге?
- Обошлось, как видишь… - прогудел в ответ сержант, заключая д'Эрваля в объятия, в которых невысокий, даже щуплый, как и полагается гусару, лейтенант совершенно утонул.  – Гвардия так и не была в деле, простояла весь день в резервах.  По мне, так зря – мы бы не дали не одному русскому уйти живым с того проклятого поля!
Он говорил о грандиозном сражении, состоявшемся неделю назад на подступах к городу Можайску. В отличие от Императорской гвардии, восьмая бригада лёгкой кавалерии генерала Бурте, была в самом пекле, и входивший в её состав  Пятый гусарский полк недосчитался ранеными и убитыми многих своих бойцов.
- Императору виднее, кого и когда посылать. – ответил д'Эрваль. Не переживай, в России на всех довольно будет  и славы, и сражений,  и трофеев!
С сержантом Бургонем они были знакомы уже три года. В сражении при Эслинге тот получил две пули, в бедро и шею, едва не истёк кровью – но чудом остался жив и с санитарным обозом отправился в тыловой госпиталь. В одной повозке с ним оказался и гусарский аджюдан  д'Эрваль, раненый в плечо, палашом австрийского кирасира. Молодые люди (Бургонь, тогда ходивший в капралах, был на год младше своего товарища по несчастью) разговорились – и в итоге, провели на соседних госпитальных койках следующие две недели. Молодость, свежие продукты с близлежащих австрийских ферм, и привычка к воинским тяготам быстро справились с последствиями ранений  - не самых, надо сказать, тяжёлых. Покинув по выздоровлении госпиталь, оба отправились к своим частям: Бургонь - в полк фузилёров-гренадёров Императорской гвардии, д'Эрваль, получивший после Эслинга эполеты су-лейтенанта – в свой Пятый гусарский.
С тех пор они встречались не раз, и всякий раз закатывали по случаю встречи попойку с воспоминаниями, низменным хвастовством новыми подвигами и обсуждением блестящего будущего, которое – никаких сомнений! – ждёт обоих под императорскими орлами.  Если, конечно, очередная пуля, штык или пушечное ядро не прервут этот славный путь.
- Да уж, чего-чего, а трофеев здесь хватает. – согласился сержант. – на вот, глотни.
И протянул приятелю бутылку, к которой тот немедленно и приложился.
- Настоящее бордо, и отменного урожая! Откуда оно в русской столице?
- Здесь чего только нет! Мы только сегодня вступили в Москву и  всего час, как встали биваком здесь, на площади. Ребята кинулись шарить по соседним домам и натащили кучу всякого барахла и провианта.  Да ты и сам видишь...
Он широким жестом обвёл площадь. В грудах добра, сваленных на повозки, а то и просто не земле, чего только не было: сахарные головы, крынки с мукой и маслом, бутылки с ликёрами, винами и водкой, корзины с окороками и свежей рыбой. Вокруг бродили туда-сюда солдаты, причём многие потехи ради нарядились в захваченную одежду.  Казачьи кафтаны, калмыцкие, татарские и персидские халаты с шёлковыми пёстрыми шальварами, придворное платье во французском вкусе, со шпагами при бедре, с блестящими, как алмазы, с рукоятками, набранными из гранёных стальных шариков…  Почти все успели приложиться к бутылкам, и оттого были веселы и добродушны. Тут же крутились маркитанты, почуявшие богатую поживу, и кое-что из добычи уже переходило из рук в руки. То тут, то там поднимались дымы костров, разложенных прямо на брусчатке – на дрова, недолго думая, пустили мебель из разграбленных домов. Голландские фузилеры, чья усталая колонна всё тянулась через площадь, косились на добычу с откровенной завистью, явно предвкушая, когда настанет их очередь пошарить в оставленном жителями городе.
- Вообще-то, нас поставили тут пикетом,  отлучаться с площади строго запрещено... – продолжал сержант. – Но как, скажи на милость, их удержишь?  Сколько сотен миль шагали к этой треклятой Москве, дышали пылью, жрали всякую дрянь, маялись поносами, потёртостями… А крови сколько пролили – не счесть!
Д'Эрваль пожал плечами, соглашаясь с приятелем. Три дня на разграбление захваченного города – священное право победителя, а Москва, купеческая столица этой неимоверно богатой и изобильной страны, сулила жирный куш всякому, кто успеет её ухватить.
- А вы-то где стоите? – осведомился сержант, в два молодецких глотка приканчивая бутылку. – А то приходи ближе к вечеру, закатим пирушку. Наш полк   обещали перевести в окрестности Кремля, но мне с моим взводом назначено ещё сутки сторожить дворец русского губернатора.
И он ткнул опустевшим сосудом в роскошное трёхэтажное зданием с портиком, чей фасад занимал всю правую сторону площади*. 
- Спасибо за приглашение дружище. Если управлюсь до вечера с делами – непременно загляну. – сказал лейтенант. – Наш полк встал на биваки возле Поклонной Горы, а меня от послали с пакетом к генералу Монбрёну**  от нашего старины Бурте – он, как мне сказали, сейчас с принцем Мюратом при ставке Императора.
- Ну, туда тебе до вечера не пробиться… - хмыкнул Бургонь. – Улицы, ведущие к Кремлю сплошь забиты войсками, ни пешему, ни верховому хода нет. Разве что…
Он ненадолго задумался.
- Давай-ка сделаем так. Ты сейчас отдохни, перекуси, горло промочи. Через час наш первый батальон выступает к Кремлю, вот ты с ними и отправишься. Гвардию – кто задержит? В Кремле сейчас поместился Император со своей свитой и штабом, Мюрат, надо полагать, тоже там. Доставишь свой пакет, а к вечеру, как заторы на улицах рассосутся, доберёшься и до нас. Куда тебе на ночь глядя, через чужой город, в одиночку – неприятностей на свою голову искать? Вон, когда мы сюда шли, видели русских с ружьями – прятались в палисадниках и за заборами. Ну, мы их догнали, отняли оружие, накостыляли хорошенько по шеям и прогнали прочь.  Представь себе – у них у всех вместо кремней в замках был трут!
- Трут, говоришь? - лейтенант покачал головой. - Его кладут всегда, когда ружья новы и стоят в козлах. Значит, недавно были взято из арсенала и ими ещё не успели воспользоваться. А может, просто не знали, что с ними делать. Что ж, если эти русские все такие стрелки – мне, пожалуй, в городе опасаться нечего.
- При Бородино они стреляли недурно. – возразил сержант. – Да и здесь всякое случается. Я слышал, сегодня днём едва не подстрелили   офицера из свиты Мюрата – слава богу, пуля пробила треуголку, а ему самому только поцарапала макушку. Так что не стоит рисковать, Жанно -  переночуешь у нас, а с утра поедешь к своим.

*Нынешнее здание Московской Мэрии.
** Генерал Монбрён командовал 2-м корпусом резервной кавалерии, в состав которой входила 2-я лёгкая бригада.

Отредактировано Ромей (08-07-2022 12:02:19)

II

Великая Армия, заняв Москву, оказалась в затруднительном положении, не имея возможности найти все необходимые припасы непосредственно в городе. Надежды на то, что крестьяне из подмосковных губерний массово повезут в город провиант для торговли быстро рассеялись; вместо этого вокруг Москвы плодились, как грибы после дождя, партизанские отряды, как военные, из казаков и армейских кавалеристов, так и крестьянские.  Для  фуражирования французы принуждены были отправлять сильные отряды, которые редко возвращались без потерь. Для облегчения сбора провизии и охраны путей сообщения приходилось держать крупные войсковые соединения далеко за пределами Москвы.
Авангард под командой Мюрата с 24-го сентября наблюдал за русской армией, располагаясь близ от села Тарутина на притоке Нары реке Чернишне, в девяноста верстах от Москвы. Имея сильную артиллерию  в сто девяносто семь стволов (которая, по мнению Клаузевица, скорее обременяла авангард, чем была ему полезна) и насчитывая более двадцати тысяч сабель и штыков, среди которых был и корпус Понятовского, Мюрат некоторое время  соседствовал со своими русскими визави без боевых действий. Как писал генерал Ермолов: «генералы и офицеры съезжались на передовых постах с изъявлением вежливости, что многим было поводом к заключению, что существует перемирие...

Я приподнялся на стременах. Из-за близкой рощицы, куда уходила жёлтая лента Старой Калужской дороги, поднимались жиденькие дымки.
- Как, вы говорите, поручик, называется деревня?
- Какая- то Левашовка. – отозвался Ростовцев, давая шпоры коню. Тот всхрапнул и пошёл крупной рысью в обгон колонны Селенгинского пехотного полка, неспешно пылящей по обочине. Вслед за солдатами тянулся полковой обоз – фургоны, телеги, зарядные ящики. Армия, как и предписывал ей неумолимый ход истории, двигалась к селу Тарутино, где светлейший князь Михайла Илларионович собирался встать воинским лагерем, состроив таким образом Буонапартию известную фигуру из трёх пальцев.
А впрочем, так ли неумолим этот самый «ход истории»? на календаре, между прочим, уже девятое октября, Кутузов только вчера покинул главную квартиру в Тарутино – при том, что в известном мне варианте истории он сделал это полутора неделями раньше. Вот и Бородинское сражение состоялось здесь на три дня позже, и в Москву французы вступили только девятнадцатого сентября, а не четырнадцатого. Это если не вспоминать о куда более ранних нестыковках – например с безвременной гибелью Веллингтона в Португалии, в 1810-м году. Что-то не так было со здешними шестерёнками всемирных часов, и вряд ли наши действия – мои и других попаданцев – имели к этому отношение.
Впрочем, как и было не раз сказано – наука умеет много гитик. А несуществующая наука хронофизика – так и в особенности…
- Я слышал, к светлейшему приезжал француз Лористон? – спросил я. Никакого секрета в этом не было, о визите посланника Наполеона в армии не судачил только ленивый.
- Да, третьего дня. – кивнул поручик. Пехота осталась позади, и мы снова перешли на шаг, давая отдых притомившимся лошадям. – Они беседовали с глазу на глаз, отчего недоброжелатели главнокомандующего, которых при армии хватает, принялись рассуждать о возможном сговоре. Но, как по мне,  всё это враки и досужие вымыслы. Светлейший – хитрая лиса и дипломат известный, наверняка собрался обдурить лягушатников. Недаром он спешно покинул ставку в Тарутино и обосновался в этой самой Левашовке, будь она трижды неладна…
Я кивнул. В ставку Кутузова нас вызвали пакетом;  доставивший его адъютант, совсем юный безусый гусарский корнет (мне сразу вспомнился то ли Петя Ростов, то ли Шурочка из «Гусарской баллады», которую упрекали в отсутствии этого обязательного для уважающего себя гусара украшения), по секрету сообщил, что светлейший князь собирает партизанских командиров для того, чтобы самолично поставить им новые задачи. И хотя  наш маленький отряд и числился под началом  Сеславина, прибыть к ставке  было велено и Ростовцеву – корнет прозрачно намекнул, что светлейший, прочтя донесение поручика о деле в селе Успенское, сильно обрадовался и теперь имеет на удачливого поручика какие-то свои виды. Я же не упустил случая напроситься вместе с ним, предвидя сюрпризы.
И, как вскоре оказалось, словно в воду глядел.

***
В Лопасне пришлось задержаться, хотя Ростовцев и планировал пройти за день не меньше половины  пути и заночевать где-нибудь в окрестностях Бронниц. По сведениям, полученным Ростовцевым при штабе Кутузова, неприятельские фуражирские команды появлялись и там, однако в окрестностях городка было достаточно дворянских поместий, куда французы добраться пока что не успели. Но – человек предполагает, а Бог располагает; на подъезде к Лопасне лошадь Ростовцева потеряла подкову, и нам волей-неволей пришлось сбавить темп. Остановились мы в имении Лопасня-Зачатьевское,  принадлежавшее старинному дворянскому роду Васильчиковых; пока искали ковался, пока тот возился с охромевшей скотинкой, а заодно менял побитые подковы другим лошадям – стал накрапывать дождь, очень быстро превратившийся в полноценный ливень. Пришлось задержаться до утра – плестись на ночь глядя по раскисшим глиняным просёлкам удовольствие ниже среднего. Действительно, к вечеру дождь стих и мы с поручиком, оставив на попечение Прокопыча наш четвероногий транспорт, приняли приглашение хозяйки имения – поужинать, чем бог послал, переночевать а с утречка пораньше, с первыми лучами солнца, двинуться в путь.
Наталья Петровна Васильчикова, статная, красивая дама лет сорока, приняла нас именно так, как это представлялось мне из многочисленных книг и фильмов о «грозе двенадцатого года». Стол ломящийся от наливок и вин из барского подвала, запечённый с яблоками поросёнок, простившийся с жизнью не больше двух часов назад, караси в сметане и какая-то дичь – то ли тетерева, то ли рябчики. Наталья Петровна вовсю расхваливала своего повара, крещёного татарина Артамошку (покойный Иван Николаевич триста пятьдесят рублей серебром за него отдал  и ни разу о том не пожалел!), а я слушал, жевал и нахваливал – в те редкие моменты, когда челюсти не были заняты пережёвыванием деревенских деликатесов. А когда всё-таки отвлекался, чтобы произнести очередной витиеватый тост, посвящённый хозяйке дома, то ловил брошенные на себя довольно-таки откровенные взгляды. Что ж, дело житейское – супруг Натальи Петровны, отставной бригадир Иван Николаевич Васильчиков оставил её вдовой десять лет назад, и с тех пор она почти не покидала имения, лишь  изредка выбираясь в близлежащий Серпухов. Крутить романы с кучерами и садовниками не позволяло воспитание, а естество далеко ещё не старой женщины настойчиво требовало того, что положено от природы. Ох, дождусь я сюрприза сегодняшней ночью – тем более, что Анна Петровна не раз уже упоминала о мягких перинах, которые она велела приготовить для дорогих гостей. В разных комнатах, что характерно – поручику во флигеле, а мне в большом барском доме, причём её собственную спальню отделяет от моей недлинный коридор…
Ростовцев, видимо, что-то такое заметил и постарался перевести разговор на сына хозяйки. Тот служил в кавалергардах, отличился в бородинском сражении и представлен, как нам с гордостью сообщила Анна Петровна, к ордену Анны третьей степени «За храбрость». Потом стали вспоминать общих знакомых и общую же родню – нашлась и такая. Беседа неспешно текла, и под её журчание я сам не заметил, как начал клевать носом – к вящему неудовольствию милейшей Натальи Петровны, то и дело постреливавшей  в мою сторону глазами самым недвусмысленным образом.

Отредактировано Ромей (10-07-2022 17:02:38)

Так они миновали один за другим три охваченных пожаром квартала и оказались на площади, где смогли, наконец, вздохнуть свободно. За пылающими крышами близлежащих зданий высились башни и колокольни Кремля, цели их вояжа, но как туда попасть, не поджарившись по пути и не растеряв уцелевших лошадей – лейтенант решительно не представлял. Он содрал с лица осточертевший платок и долго, мучительно откашливался – сплошь золой и чёрной слизью.
- О, Жанно! Опять мы с тобой встретились! Слышал, тебя послали гонять руских герильясов! Ну и как, есть, чем похвастать? Болтают, в здешних деревнях пейзанки – кровь с молоком, и всякая только и мечтает, как бы уединиться на сеновале с бравым французским солдатом? Небось не их грязные мужики у которых солома в волосах и капуста в бороде….
- Да, чтобы воткнуть вилы в бок. Или полоснуть  серпом по причиндалам.  –д'Эрваль отхаркнул последние комья сажи и мог теперь гооврить более-менее внятно.  - Не слушай досужих болтунов, дружище Адри, и благодари бога, что Гвардию не гоняют на фуражировки. Хотя, здесь, в проклятом городе, пожалуй немногим лучше – с тех пор как эти безумцы его подпалили…
- Твоя правда, Жанно. – вздохнул сержант Бургонь. – не припомню, чтобы в каком-то из взятых городов нас встречали таким вот образом.  В Испании и то было полегче. Нам-то ничего, сидим в Кремле и только иногда выходим за стены – прибарахлиться, раздобыть выпивки и провианта. В последнее время с этим стало неважно, и даже Старой Гвардии урезали выдачу риса…
- Скоро будете жрать овёс, как лошади. – посулил лейтенант. – Ты мне вот что лучше скажи: как вы ухитряетесь находить дорогу в этом аду? Мы уж часа три плутаем, едва не поджарились, сам видишь…
И он с отвращением ткнул пальцем в прожжённое сукно некогда щегольского, с золочёными шнурами,  офицерского ментика.
- Да я и сам порой не понимаю, как. – сержант пожал плечами. – Третьего дня четверо ребят из нашей роты отправились в город, и только их и видели! То ли местные их пристукнули, то ли заблудились и сгорели, бедняги. Такой смерти и врагу не пожелаешь! А мы рисковать не стали – заглянули в  еврейский квартал, и взяли проводника. Все так делают, и чёрт его знает, дружище Жанно, как эти сыны Израилевы ухитряются найти дорогу в этом Содоме с Гоморрою!
- Еврей-проводник, говоришь? - д'Эрваль удивлённо вздёрнул бровь. – И где же вы раздобыли эдакое сокровище?
- Недалеко от Кремля есть целый еврейский квартал. – принялся объяснять сержант. Туда ведёт улица со странным названием: «Varvarka». Ребята из нашей роты уже ходили туда, и знали дорогу. Правда, из-за огня они едва смогли найти верный путь, но всё же встретили на пепелище еврея – тот рвал на себе пейсы, глядя, как горит синагога, где он состоял учеником раввина. Он немного говорил по-немецки – вернее, на этой дикой смеси польских и немецких слов, которую евреи полагают своим языком, - и рассказал, что он и его родственники снесли в синагогу всё самое ценное, что у них было, рассчитывая, вероятно, что иудейский бог убережёт добро от огня. Но, видать, плохо они ему молились – ни добра он там после пожара найти не смог, ни родни. Ну, мы плеснули бедняге водки из манерки и посулили денег, если отведёт нас куда нам нужно. Услыхав о деньгах, он совершенно успокоился, повеселел и через некоторое время уже стал расспрашивать, не продаём ли мы чего-нибудь по сходной цене? Ребята, услыхав это, много смеялись. Что за народ такой,  только о прибытке и думают?
- У всякого народа свои обычаи, Адри. – наставительно сказал лейтенант.  – Евреи хотя бы свой  город не поджигают, как это делают русские. И в Смоленске, и здесь - право же, нация буйнопомешанных...
- Оно, конечно, так. - сержант поскрёб подбородок чёрными от золы пальцами. - Я его спросил:  как можно думать о прибытке, когда вся семья, возможно, сгинула в огне? Так он знаешь, что ответил? Сказал, что бог Израилев не допустит такого несчастья, а сгорело только то, что было сверху. Люди же спрятались в подземельях, которых тут, оказывается, видимо-невидимо и, скорее всего, остались невредимы.
- Ну, остались и остались, тебе-то что за забота?
- Да я вот думаю: может, в этих самых подземельях помимо еврейских семейств, спрятано что-нибудь ценное? Вот бы где пошарить, вдумчиво, не спеша…
- Кто ж тебе мешает? – удивился д'Эрваль. - Расспроси своего проводника, где спуск под землю, и шарь, сколько влезет. Только смотри, чтобы начальство не пронюхало, а то может и не одобрить. Сам знаешь, за грабёж населения полагается расстрел.
- Тогда одной половине армии придётся расстрелять другую. – ухмыльнулся Бургонь. - А потом и самим застрелиться.  Видать, ты давно не был в Москве, Жанно и не знаешь, что тут происходит….
- Да уж вижу, вы времени даром не теряете. – он кивнул на солдатские ранцы, из-под крышек которых вперемешку со свиными окороками и винными бутылками торчали позолоченные подсвечники и предметы церковной утвари. Вы, часом, не к Кремлю сейчас возвращаетесь? А то мы слегка заплутали…
- Так и есть, Жанно! – подтвердил сержант. – если хочешь, можете идти давайте с нами.  Только уж и вы нам подсобите:  ребята отыскали богатый дом, не тронутый огнём, набили дюжину тюков и корзин разным барахлом, а на себе тащить как-то несподручно. Может, навьючим на ваших лошадей, раз уж вы всё равно идёте пешими?