Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Вадима Мельнюшкина » Белый вальс Смерти. (Затерявшийся 2)
Есть пятьдесят восемь семидесятимиллиметровых снаряда.
семидесятипяти(или шести)милиметровых снарядов
- Хорошо, значит, имеем шанс получить часть мин обратно, если конечно третьей роте таскать их туда обратно не в лом будет.
вместо первого - назад, через дефис
- Смотреть будем по обстановке. Кроме того встретился с товарищами из Залесья. По этому вопросу я хотел бы лично поговорить с командиром отряда. Вообще, работы впереди очень много.
- А что со связью с Большой землёй?
- Я представлю вам шифровки после совещания.
Не хочешь говорить при всех, не надо.
- Ещё есть какие-то вопросы, требующие общего внимания? Нет? Тогда всех, кроме товарища Зиновьева прошу заняться своими обязанностями.
- Товарищ младший лейтенант госбезопасности, хочу напомнить, я уже заявлял, что никогда не занимался дознанием ранее, - начал старшина, когда дверь закрылась.
- А я раньше никогда не командовал партизанским отрядом. И что?
- Я не владею методиками. Если мне и удастся распознать ложь, то только очень очевидную. Подготовленного агента раскрыть, таким образом, не удастся.
- Павел, не думаю, что сейчас в отряде есть специально внедрённые агенты, кроме тебя и твоих людей. Агенту противника здесь просто неоткуда взяться. Но возможно скоро в отряде начнут появляться новые люди. Только в тех деревнях и сёлах, что мы относительно контролируем, более восьмидесяти человек бывших военнослужащих Красной армии, и это только те, о которых мы знаем. Некоторые из них вполне могут попытаться попасть в отряд. Сейчас не пытаются, потому что ждут окончания войны, но когда поймут, что всё это надолго… Когда до них дойдёт что Красная армия вернётся и придётся отвечать на неприятные вопросы, вот тогда они будут пытаться влиться в отряд. Может быть не в наш, может даже захотят организовать свой, но и тогда с ними придётся сотрудничать.
- Не поздно ли будет – возвращаться.
- Думаю, войны на всех хватит, и мало кто сможет от неё спрятаться. До немцев тоже скоро дойдёт. А вот как они тогда начнут действовать? Будут пытаться вести политику умиротворения – возможно так и будем здесь бегать в одиночку, начнут затягивать гайки, а то и устроят террор – получат тоже в ответ. Партизанская борьба у нашего народа в крови. И в том и в другом случае надо ждать внедрения агентов. Сложнее даже другое – могут заставить, лаской или таской, работать на себя тех, кому мы уже доверяем.
- Вот я и хотел поговорить насчёт Фефера.
- Происхождение не нравится?
- Не только. Темнит он что-то.
- В чём темнит?
- Стал его о Полоцке спрашивать, ну знакомства там, и прочее, а он крутит, явно что-то скрывает.
- Правильно скрывает. Задание у него – выйти на городское подполье. И вроде как есть намётки, но как-то всё криво там и неубедительно. Раз собираешься проверять людей, забрось-ка запросец на некоего бывшего пограничного капитана по фамилии Лиховей, имя и отчества, извини, не знаю. До войны работал где-то в системе образования в Витебске.
- Выход на подполье через него?
- Да.
- А что смущает?
- Утверждает, что взрыв в Полоцке его рук дело. Взрыв был давно, а сам он в городе, скорее всего недавно, если не был нелегальном положении конечно.
- Хорошо, сделаю. Но за Фефером, этим тоже надо последить.
- Надо, следи, только лучше лишний раз его не нервировать, задание у него не из лёгких. Что с шифровками?
- Вот две.
Так, посмотрим, чем нас порадуют. Передать данные всех военнослужащих, а так же гражданских лиц числящихся в отряде. Этим Зиновьев уже занимается. Ого, провести аттестацию на подтверждение званий красноармейцев и командиров. Интересно, как это делается? Хорошо, Нефёдова озабочу – он должен разбираться. Активизировать деятельность по уничтожению немецко-фашистских оккупантов и предателей. Будем считать активизировали. Активизировать борьбу на коммуникациях противника. Тут и да, и нет, но отпишемся что да, но если не подкинут взрывчатки…
Вторая шифровка. Вот, наконец, что-то конкретное: подготовить площадку для приёма грузов. Бла-бла-бла – костры, сигналы и прочее. Главное чтобы опять на два десятка километров не промахнулись.
- Старшина, отправь заявку на доставку грузов с посадкой. У нас тяжелораненые, они выживают, хорошо, если каждый второй, да и реабилитации нормальной здесь для них нет. Нужна эвакуация, на пустом же месте людей теряем.
- Вы же видели прошлую шифровку, там это было указано. Раз командование не может, я-то что?
- Напиши, что неплохо бы их вывезти, как дополнительные источники информации об отряде.
- Ну, не знаю.
- Пиши, может сработает. Вдруг, какой начальник захочет отчитаться, что были проведены дополнительные мероприятия по агентурной работе.
- Попробую.
- Надо, следи, только лучше лишний раз его не нервировать
Может, лучше "надо - следи", через тире?
Только в тех деревнях и сёлах, что мы относительно контролируем, более восьмидесяти человек бывших военнослужащих Красной армии, и это только те, о которых мы знаем.
вместо второго - лишь
- Не поздно ли будет – возвращаться.
вопросительный в конце
До прибытия самолёта ещё три дня, но это в первом приближении, а так всё будет зависеть от погоды. Точка та же что и при приёме группы Зиновьева. Будем ждать подарков. А пока стоит к Вальтеру сходить – вчера, когда разоружали немцев, точнее латышей, заметил у них несколько интересных стволов.
Вот, как мог забыть.
- С пленными кто-нибудь работает?
- Да. Мои Либава и Гравин латышей допрашивают, а Тихвинский немцев.
Тихвинский, прямо Фигаро какой-то – везде успевает.
- Они где, в лагере третьей роты?
- Да.
- Если нужен буду, зовите. Спасибо, больше не задерживаю.
Старшина козырнул и был таков. Мне тоже сиднем сидеть смысла нет. Выйдя из землянки, увидел Байстрюка. Хотел окликнуть, но вдруг заметил, что разговаривает он не с кем-то из бойцов, а с Машей. Вот, чего я, один до мастерской не дойду? Вполне, зато, если повезёт, одной проблемой и точкой давления на усталый мозг, станет меньше.
Наш немец без дела не сидел, что, в общем-то, было для него характерно. Сегодня на подхвате у него было шесть человек, занятых, в основном, тушами «максимов», снятых с бронепоезда. Один как раз ставили на самодельный деревянный станок, напоминающий те, что делали для крупнокалиберных пулемётов, но хлипче. Сам Вальтер занимался с зенитным строенным пулемётом. Его сняли только с половиной станка - верхней частью, потому как нижняя была наглухо то ли приклёпана, то ли приварена к бронеполу.
- Здравствуй, Вальтер. Как агрегат?
- Здравствуйте, товарищ командир, - последнее время немец перестал называть всех господами и переключился на «камрадов». – Надёжный, хоть и устаревший. Зато износ минимальный – из него почти и не стреляли.
- А бортовые как?
- Тоже нормальные, вот только отсутствие станков, сильно снижает их полезность.
- Станки и щиты мы вроде ещё со склада увезли, вместе с тобой.
- Да, щитов много, а те два колёсных станка и треногу уже раньше в дело определили.
- Насколько имеет смысл сейчас этими заниматься?
- Этого я не знаю. Плотники ругаются - требуют, чтобы их от работы не отвлекали. Они всё ещё лыжами занимаются. Мы, может быть, пока металлические детали подготовим, а после уже сборку станков произведём.
- Хорошо. Я чего зашёл – автоматы вчера странные заметил. Их тебе передали или как?
- Да, два «Суоми», два французских «МАС» тридцать восемь, и пять чешских «Брно» триста восемьдесят третьих. Будете смотреть?
Прямо как в магазине.
- Буду.
Хоть на улице и было морозно, но лезть в тёмную землянку не имело смысла, потому Мельер вытащил три автомата, разложив их на верстаке под навесом. Первым бросился в глаза автомат, как брат, хоть и не близнец, похожий на мой ППД, причём рядом лежал почти такой же дисковый магазин.
- Это финский «Суоми», - начал лекцию Вальтер. – Патрон стандартный Люгер, что и в наших автоматах. Свободный затвор. Оригинальная вакуумная система торможения затвора, считается, что это даёт преимущество в точности. Ничего по этому поводу сказать не могу. Достаточно тяжёл, на уровне наших тридцать восьмых и сороковых, и примерно на килограмм тяжелее вашего пистолета-пулемёта. В целом неплохое изделие, а главное не под дефицитный патрон, как вот этот «француз».
Лектор взял в руки следующий экспонат. Этот агрегат казался каким-то несуразным. Если бы не приклад, то он своим тонким стволом скорее напомнил бы комиссарский маузер, только увеличенный раза в полтора.
- Очень лёгкий, опять же, почти на килограмм легче вашего. Огонь только автоматический. Эффективность огня, из-за слабого патрона метров пятьдесят, максимум сто.
- Что за патрон?
- Французский трёхлинейный, но значительно слабее маузеровского, применяемого в ваших пистолетах-пулемётах.
- Патронов к нему много?
- Не знаю, мне дали шесть штук для проверки. Вы же знаете, - грустно улыбнулся немец. – Патроны мне не доверяют. Мне вообще мало доверяют.
- Ой, вот только не надо ныть. Меньше соблазнов – крепче спишь. Третий – что за чудо с сошками?
- Это как раз «Брно». Делают, как я и говорил, чехи. Всё тот же свободный затвор, кстати, как и у «француза», но его можно утяжелять. Вероятно, для экономии патронов, так как при этом уменьшается скорострельность. Никогда не слышал, чтобы это кто-то делал. Расположение магазина боковое, как и на двадцать восьмом «Шмайсере», что был у вас до того. Они вообще похожи, даже кожухом ствола. Есть сошки, для использования как лёгкого пулемёта. Не знаю, какова его эффективность в этой роли, так как использование стандартного люгеровского патрона, для пулемёта странно. Тяжёлый. Больше ничего особенного сказать не могу.
- Вот ещё чего хотел узнать – зачем ваши патроны в лентах переворачивают?
Немец, похоже, не сразу понял о чём я, но оглянувшись на бойцов, возящихся с пулемётом, смекнул.
- Разная система извлечения патронов из ленты. У нас гильзы с проточкой, а у вас с фланцем. Система захвата другая, но если ленту перевернуть, то и ваши патроны ваш пулемёт из нашей ленты нормально извлекает. Вряд ли это специально так сделали, просто так получилось.
Ну, вряд ли, не вряд ли – кто его знает. Нефёдов мне сам рассказывал, что у нас ротные миномёты специально сделаны с большим калибром, чтобы вражескими минами могли стрелять, а враг нашими нет. Когда я его спросил, почему пятидесятки так не сделали, плечами пожал. Тогда предположил, что по его логике наши трёхдюймовые пушки тоже так специально сделаны, чтобы могли немецкими семидесятипятимиллиметровыми снарядами стрелять, а наоборот нет. Тут он сначала рассмеялся, начал объяснять, почему это невозможно, но на середине объяснения сам задумался. Потом уже заявил, что может и случайно так получилось, но удобно. По этой же логике получалось, что немцы создали свой миномёт калибром восемьдесят один и ещё чуть-чуть миллиметр, для того, чтобы использовать мины британского трёхдюймового миномёта Стокса. На самом деле скорее скопировали французский восьмидесятиоднамиллиметровый миномёт, поступивший на вооружение на семь лет раньше. Короче, с этими легендами голову сломишь.
Оказалось таких баек гуляет много – народ сравнивал диаметр папиросных гильз с калибрами стрелкового оружия, тем более что и там и там есть название «гильза», и некоторые утверждали, что папиросные фабрики специально делались так, чтобы могли выпускать патроны. Некоторые умудрялись даже, измерив всё, что попадалось под руку, подогнать под эти мифы вплоть до стаканов, бутылок и детских сосок. Много бывает всяких разных интересных совпадений.
Побеседовав с Вальтером, ещё минут десять, ушёл, загруженный проблемами нашего производственного цеха. По словам Мельера у нас не хватало всего, правда девять десятых из этого «всего» удавалось заменить тем, чего хватало, хотя и не без геморроя. В течение следующего часа выслушал, что «всего» не хватает у фельдшера и поваров. Но хоть накормили.
Затем, встав на лыжи, уже в сопровождении Георгия, посетил пошивочное предприятие. Ничего нового – оказалось у них этого «всего» не хватает ещё больше. Слава богу, кое-что из этого, я видел на рынке в Полоцке. Затребовал список и тут же получил, правда, уже в процессе получения список изрядно подрос. Вот, например, зачем в швейном деле гусиный жир? Понимаю сало, хотя нет – евреи вроде его не едят. Ладно, удастся найти – будет им жир.
Встретил Цаплина, порадовался, что вот ему-то зимой, наверное, ничего не надо. Размечтался. Оказалось, что наши землянки во всех лагерях делались по временной схеме, и если сейчас, пока не навалило много снега, и грунт не промёрз насквозь, чего-то такого не сделать, то весной нас затопит. А для этого нужны люди и материалы. Инструмент, слав аллаху есть. Почему раньше не докладывал? Ах, докладывал, рапорт писал? Разберёмся!
В лагере третьей роты было пустынно. После ухода в рейд, остался только караул, который кроме лагеря охранял и полтора десятка пленных. Одного из них сейчас и выволакивали из землянки. Вид у того был непрезентабельный – с разбитого лица на снег падали ярко красные капли, из окровавленного рта слышалось мычание, вследствие чего на губах вздувались кровавые пузыри.
- Вы чего тут за опричнину развели? - спросил, не здороваясь, двух парашютистов находившихся в землянке. Один, вроде как Гравин, как раз держал правую руку в деревянной шайке заполненной снегом. – А вот это можно как самострел записать – самостоятельное нанесение себе травмы, затрудняющей дальнейшее несение службы. Что за организация процесса? Где дыба, кнут, батога? Кстати, как правильно: батога или батоги?
Эти мордовороты даже не засмущались, только пострадавший вытянул руку из снега и, неодобрительно посмотрев на сбитые костяшки, вздохнул.
- Чего молчим, вам, кажется, командир вопрос задал?
- Извините, товарищ младший лейтенант госбезопасности, проводили допрос изменника Родины.
- А чего он ещё ходит? Забили бы на хрен насмерть.
- Да чего его насмерть бить, - вмешался второй. – Пару плюх получил и раскололся до самой жопы. Мразь. Вот вы знаете, кто это такие?
- Батальон «Арайс», или я ошибаюсь?
- Ну да, они, - Либава удивлённо глянул на меня. – А занимаются знаете чем?
- Каратели, уничтожение евреев, коммунистов, сочувствующих.
- И после этого с ними политесы разводить? Этот просто сопляк. Федор не об него руку разбил. Есть тут один – Юрис Стейнс, вот это крепкий орешек, вражина каких поискать. Про него двое других много чего рассказали, а тот не колется, говорит, фамилия не позволяет.
Фамилия? А ну да Стейнс, это же от немецкого «камень».
- И что интересного рассказали?
- Они такого наговорили, мы сначала даже поверить не могли. Хватали людей и убивали без всякого разбирательства и суда. Достаточно доноса, что это евреи или сочувствующие советской власти. Первые дни, говорят, собирали в кучу прямо в поле. Кормить их никто не кормил. Через несколько дней, когда люди за проволоку уже не лезли, просто приказали всех убить. Детей и раненых после расстрела штыками добивали. Потом уже и не стали много собирать – привозили, заставляли копать яму, и тут же у ямы кончали. Затем за следующими ехали. Это не люди, звери какие-то. Причём если у Стейнса забрали отца и ещё кого-то из родственников, они в основном в старой полиции работали, то у других двоих никого не трогали. Они просто пошли людей убивать. Как это вообще можно понять?
Да, похоже, сорвались осназовцы. И правда, как они их вообще не забили после услышанного?
- Так, оставить лирику. Что удалось узнать о том сколько их здесь, чем должны заниматься и прочие конкретные вещи?
Инструмент, слав аллаху есть.
слава
- Это первая рота батальона, - начал докладывать Либава. – В роте девяносто шесть человек, ещё около десятка это командование батальона, включая самого Арайса, и хозяйственники. До конца года должна прибыть вторая рота. Им, такому количеству, дома теперь заниматься нечем. Сюда ехали, думали тоже самое будет – убийства, изнасилования, грабёж имущества, а их на охоту бросили. На нас. Пока они по мордасам ещё не получали, хорошенько, но до вчерашнего дня один труп и пару раненых уже имели. В вагоне поезда их было два десятка, так что остальные теперь, наверно, прочувствуют, куда, гады, попали.
И ещё попробуем их группу, что в Жарцах сидит, если не уничтожить, чего хотелось бы, то хорошо потрепать. Там уже минус один, надеюсь, будет больше.
- Узнали, почему так пёстро вооружены?
- Да, их вооружали эсэсовцы, говорят, что те вооружены так же.
- Да, мы с эсэсовцами уже встречались, у них, и правда, сплошная экзотика. Ещё что-нибудь говорят?
- Двое болтают о чём спросишь, только толку мало. Вон сколько исписал, - парашютист показал ученическую тетрадь заполненную почти полностью. – Всё больше описание их подвигов, но это скорее трибуналу интересно. Читать будете?
- Нет, старшине своему отдайте, - ответил и быстро вышел на воздух, дух в землянке был тяжёлый – пахло не только кровью, но и ещё смесью блевотины, мочи и прочих неэстетичных выделений организма.
В землянке, где процессом руководил Тихвинский, всё было обставлено культурней. Неприятных запахов не было, допрос, на первый взгляд, шёл корректно. Дождался пока наш юрист снял показания с немецкого стрелка и того вывели.
- Привет, Евгений.
- Здравствуйте.
- Есть чего интересного для нас?
- Не особо. Немцы у нас двух типов. Первый, это экипаж бронепоезда, среди них и единственный офицер – лейтенант. Эти ничего нужного сказать не могут – так, кое какие сведения по железнодорожной станции Полоцка, да о дорогах вокруг. Многое мы и сами знаем. Второй, охранники и засадники, что против нас действовали. От этих толку чуть больше: рассказали о постах, засадах, режиме несения службы, но тоже ничего неординарного. Я тут кое-что записал, в том числе фамилии и звания командиров, может пригодится.
- Хорошо. Да, ты вроде летуна подслушал. Может он что-нибудь ценное сболтнул.
- Нет, кроме того что завтра опять прилетит, ему это надоело, и в этом свинячим лесу ни дерьма не видать.
- Ладно, может завтра чего и высмотрит – Калиничев обещал.
Зал был какой-то странный. Белый-белый, но в тоже время, не светлый, а непонятно мрачный. Вокруг всё дышало какой-то опасностью, что ли. Нет, скорее предчувствием опасности, или даже не так. Вот – это было преддверие опасности, не чувство, что может что-то неприятное случится, а знание, что это неприятное и опасное Нечто уже за порогом и обязательно придёт. Вдоль стен стояли белые ели. Опять же не покрытые снегом, инеем или грязновато-белой ватой, их олицетворяющей – они были белыми целиком: хвоя, ветви, стволы… И белыми они были не только снаружи, но и изнутри. Откуда я это знаю. Ниоткуда, просто уверен, что если сломать ветку, спилить ствол или разгрызть хвоинку, то внутри они окажутся такими же ослепительно-белыми, как и снаружи.
Эти ничего нужного сказать не могут – так, кое какие сведения по железнодорожной станции Полоцка
через дефис
ему это надоело, и в этом свинячим лесу ни дерьма не видать.
свинячьем
Откуда я это знаю.
вопросительный в конце
Пол был зеркальным, но не скользким. Он будто был подёрнут изморозью, которая пробившись снизу, застыла тончайшим прозрачнейшим слоем, будто навек заморозившим эту зеркальность. А ещё вокруг было холодно. Отстранённо холодно. Сам я этого холода не чувствовал, выдыхаемый воздух не застывал моментально как в сказках, хотел даже плюнуть, чтобы проверить – не замёрзнет ли на лету, да постеснялся, но шестым чувством ощущал, что кругом стоит ужасная стужа. Задрав голову, увидел северное сияние – никогда не видел такого раньше, но судя по картинкам, это было именно оно. Вообще-то на картинах и фотографиях полярное сияние видно как бы сбоку, а это висело прямо надо мной. Оно состояло не из полотнищ, как я раньше считал, а было сплошное, только яркие сполохи прокатывались в будто бы промороженном и заледенелом воздухе.
Решил осмотреть себя. Хм, оригинальненько. Чёрные смокинг, брюки, туфли, бабочка… Задрал брючину, затем скосил глаза, оттянув борт пиджака – чёрные носки ещё ладно, но антрацитовая в искру рубашка, это по моему перебор, прямо ворон какой-то. Ага, вьющийся.
Дзынь-нь-нь! Ого, только сейчас понял, что вокруг стояла оглушительная тишина, теперь нарушенная звуком разорванной струны. Звук шёл сзади. Обернувшись, увидел белоснежную арку в матово-зеркальной стене. А из арки всё отчетливее раздавался
шелест и щелчки с тихим позвякиванием, будто кто-то равномерно, но неглубоко вбивал в лёд тонкий шип ледоруба.
Её фигура образовалась в арке как-то неожиданно: вот только что было пусто, только нарастающий приближающийся звук, тихий, но оглушающий одновременно – и вот она уже входит в зал. Оделась она явно в противофазу мне, то есть во всё белое. Снежно-блестящее длинное, без лишних элементов, облегающее, только немного расклешённое ниже колен платье, обрамлённое понизу широким шелестящим воланом, прикрывающим открытые хрустальные туфли на высоченном тонком серебряном каблуке. Вот чем она так цокала! Короткие рукава почти не дают увидеть кожу рук, так – только совсем тонкую полоску, потому что остальное скрывают длинные атласные перчатки. Не хватает только длинного мундштука со слабо дымящейся сигаретой, но она не курит, да и терпеть не может, когда при ней это делают другие – я знаю! Странно, при её профессии, всё, что сокращает срок жизни человека, должно было бы приветствоваться, но такой у неё лёгкий бзик. В придачу к массе более тяжёлых.
Явным контрастом выделяется чёрное каре волос с косой чёлкой. Сегодня волосы выглядят нормально, хотя лака она, наверное, извела немало. А вот косметики самый минимум, даже помада какого-то телесно-розоватого оттенка. Пока она идёт, а я решил не двигаться – хоть это слегка некультурно, на мой взгляд, но сломает всю выстроенную ею мизансцену. Да, в этот раз она выглядит почти как человек, даже эта походка хищницы, которая став чуть более свободной, станет выглядеть вульгарно, очеловечивает её. Если бы не жёлтый взгляд рассечённых вертикальным зрачком глаз – просто светская львица на собственном приёме. Ещё портит этот образ отсутствие ювелирных украшений. Странно, второй раз подряд вижу её без ювелирки, а ведь она это дело если не обожает, то, по крайней мере, не обходит вниманием.
Сейчас она опять, как и в прошлый раз, застывает в полушаге.
- Здравствуй!
Не отвечая, она кладёт руки на мои плечи, огромные каблуки компенсирую нашу разницу в росте, и совсем слегка касается губами моей щеки. Вот тут стужа, наконец, пробирает до самой глубины внутренностей, даже сердце пропускает удар. Вот оно – чувство близости смерти.
- А можно, без твоих шуточек, Мара?
Она заразительно смеется. Наверно, так умеют смеяться только молодые девушки или даже девочки-подростки, не встречавшиеся пока с болью жизни.
- Зачем звала?
Она опять по-детски надувает губы, но взгляд уже холодный.
- А если соскучилась? Может мне внимания не хватает.
- Знаешь, привлекать твоё внимание, это как-то…
- Знаю. Не любите вы меня, не цените, не уважаете… Только боитесь. Это я не о тебе…
Она замолчала, вглядываясь мне в глаза.
- Ладно, проехали. Ты не ответил на моё прошлое предложение, а я так давно не танцевала. Я танцевать хочу, бука!
- Ты же знаешь как я танцую, а ты опять будешь пытаться вести.
- Это отказ?
- Ни в коей мере! Что я себе враг?
- То-то же! Полонез, танго, твист?
- Не умею.
- Знаю. Тогда как всегда? Белый танец – дамы приглашают кавалеров!
Зал наполнился вступительными тактами вальса. Какого? В музыке я всё же профан и Шуберта от Шумана не отличу. Мара положила руку мне на плечо, я приобнял её за талию… Первое, ещё слегка скованное движение ног, и вот уже двигаюсь в нужном темпе. Вальс это единственный танец, который, с горем пополам, я освоил на «троечку».
- Почему Хель, ты же его не любишь? – я киваю на промороженные ели.
- Ещё меньше я люблю шеол. Только люди, живущие в Синайской пустыне, могут представить себе преисподнюю, как раскаленную сковордку. Жуткий холод норманнов, конечно, тоже мне не сильно близок, это не родная Навь, но сегодня Хель как-то лучше передаёт сложившиеся обстоятельства.
Очередной оборот, вдруг замечаю, что что-то изменилось. Под белыми, промороженными насквозь, елями мелькнуло что-то темное. Ещё один оборот и я встречаюсь глазами с человеком. Он одет в серую шинель, почти на самые глаза надвинута характерная немецкая каска, кожа лица пепельно-серая, но глаза живые, только подёрнутые плёнкой, но в глубине их видна мука. Вот ещё один, сжимающий в окоченевших руках «маузер» с расколотым прикладом. Следующим был офицер в фуражке с зажатым в ладони тридцать восьмым «вальтером». А вот это не так – боец был одет в белый маскхалат, а в руках у него была «светка».
- Это не правильно, - я сбился с темпа и чуть не наступил Маране на ногу. – Ему здесь не место!
- Знаю, его место в Светлой Нави, как и любому защищающему свою Родину, но старые грехи сюда потянули.
- Неужели настолько страшные, что защитник родного очага может попасть в Хель?
- Он отрёкся от Рода!
Да, это грех страшный – лучше убить, чем отречься.
- Может раньше он и был слаб, но сейчас искупил, неужели Род за него не просил даже? Не простил?
- Они простили, но это не значит, что простила я. Пусть осознает.
- Потом отпустишь?
- Будет сильным - отпущу, сломается - останется здесь. Даже этим, - она кивнула в сторону офицера. – Далеко не всем здесь место, но отвечать придётся. Да, кстати, у тебя есть полтора десятка их – тебе не нужны, отдай.
- Ты же знаешь, я не практикую жертвоприношения.
- У тебя на них свои виды?
- Нет никаких видов.
- И что будешь с ними делать, в тюрьму посадишь?
- Нет, наверно они умрут, но жертвоприношением это не будет.
- Зря, могло бы помочь тебе и твоим людям.
- Не уверен, а они по большей части даже в Христа не верят.
- На войне неверующих не бывает.
До конца танца мы больше не проронили ни слова. Музыка смолкла. Мара снова наклонила ко мне голову, я обмер готовясь к очередной волне стужи, что скуёт тело, но губы поцеловавшие щёку были просто холодные. Она усмехнулась, ещё раз глянула мне в глаза, повернулась и пошла. Теперь это была походка усталой, но крепкой женщины.
Дзынь-нь-нь! Арка исчезла, вокруг заструились снежные смерчи, всё плотнее забивая пространство вокруг. Наконец ничего не стало видно даже на несколько сантиметров – снег забился в глаза.
Дзынь-нь-нь!
Отредактировано Spassk (17-12-2013 17:57:46)
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Произведения Вадима Мельнюшкина » Белый вальс Смерти. (Затерявшийся 2)
|
|