Сзади кто-то прокашлялся, не в смысле простужен, а хочет отвлечь меня от занимательной беседы на тему доброго и отзывчивого немецкого народа. Ну, точно, Кошка стоит и так, выжидательно, на меня поглядывает. Машу Вальтеру рукой и делаю пару шагов навстречу старшине.
- Жаловался? – улыбается Кошка.
- Да, нет. А на что?
- Что не расстреляли.
- Не понял.
- Мы же, как расстрелы начали, так Вальтер с лица спал, даже аппетита лишился, видно ждал, что и его в расход пустят. А когда Нефёдов приказал его в строй поставить, перед награждением, так вообще, чуть ли не под руки держали.
- Ну и чего издевались над ним, не могли сказать, что никто его расстреливать не собирается?
- Да, говорили, - старшина махнул рукой. – Только бестолку. На самом деле награждать его не собирались, но пришлось, дабы в чувство привести. Ты бы видел его глаза, когда из строя вызвали, а уж когда он осознал зачем…
- Ну, Леонид Михайлович, вы к тому же с этими подарками ещё и в струю попали. Хотя, думаю, он нашёл бы как любой штукенции особый смысл придать. Тяжёлый отходняк, однако. Ты бы его работой какойникакой загрузил, а то так можно и с глузду съехать.
- Сделаю. Я вот что хотел? Нефёдов с Калиничевым двойной состав сегодня ночью в дозор запускают, да на несколько дней, вроде как. Тогда людям нужно усиленный паёк выдать, так неплохо бы под это приказ получить. У меня такие затраты по смете, понимаешь ли, не проходят.
- Так… А с чего такая движуха?
- Немцы, вроде как, все загородные патрули свернули и в город согнали, вот и хотят командиры поляну под себя забрать.
- Ну, это правильно, конечно. Они где?
- Где-то в ротных лагерях. И вроде как собираются опять мясной цех потрепать. Малец от Гринюка прибежал – похоже немцам в Жарцах приказ пришёл сворачиваться. Они всю скотину, что ещё не переработали, забивают и готовятся грузить тушами, да и сами собираются тикать. Первый взвод второй роты уже на перехват ушёл. Может и успеют.
Только на следующее утра узнал, что не успели, и не успели буквально чуть-чуть, что, как известно, не считается. Даже хвост автоколонны из четырёх грузовиков увидели, но не побежишь же за ними бегом? Правда, колонну эту у Полоцка обстреляли другие наши бойцы, но также без особого успеха.
- Что ещё у нас плохого, товарищ лейтенант?
- Вроде ничего, - Калиничев удивлённо глянул на меня. – Потерь за три предыдущих дня не было. Сейчас наши люди блокировали бывшие позиции противника и пути подхода к ним, как товарищ капитан и приказал. Оттеснить нас немцы смогут, только сконцентрировав крупные силы на направлениях выдвижения, что сейчас им сделать сложно. Считаю, что в данный момент они способны выставить один, максимум два, мощных ударных кулака, но во втором случае им придётся совсем оголить город. Поступили сведения, что кто-то, скорее всего ваши уголовники, совершил нападения на городские склады.
- Ну, положим, они такие же мои, как и твои.
- Извините, вырвалось.
- Да, ладно…
- При этом, мы не сможем долго держать такое количество людей в отдалении от базы: мороз, очень длинные переходы, что для смен, что для снабжения продуктами.
- Они у тебя что, в полях да лесах сидят?
- Нет, конечно - в деревнях. Пока половина греется и отдыхает, другая, всё одно, службу несёт – не дай бог прошляпим фрицев. Но даже в таком режиме, максимум через неделю, боеготовность изрядно снизится. Устают люди: холод, постоянное напряжение…
Это он прав, хоть у нас и некоторое затишье, но постоянный стресс, ни здоровью, ни боеготовности плюсов не прибавляет.

- Проблем с местными жителями нет?
- При мне не было.
- А у местных из-за нас проблем не будет?
- Тут точно ничего не скажешь, как немцам шлея под хвост попадёт.
- Подготовьте им, на всякий случай расписки о конфискации продуктов.
- А стоит?
- Забирать ничего, конечно, не стоит, если, разумеется, сами не предложат, а расписки выдать. Пусть считаются пострадавшими. Только осторожно, как бы немцы не прознали, а то подведём людей под цугундер. Да, не знаешь, Степан Юльку в город уже отвёз?
- Не в курсе. Узнаю.
- Не дёргайся, занимайся своим делом. Что с движением на железной дороге?
- Как второго января состав уронили, так он с тех пор и лежит. Движение прервано полностью. Дорога на север тоже не используется – мы там несколько рельсов поглубже в лес утащили. Не быстрей конечно чем взрывать, но экономнее. Шпалы тоже унесли.
- А что в составе, что-нибудь ценное есть?
- Не похоже, какие-то бетонные конструкции на платформах.
- Жаль, этого нам не надо. Что с шоссе?
- По ближнему движения нет, северное и то, что за Полотой и железкой, периодически навещаем, но там только крупные колонны с охраной. Обстреливаем, минируем, не даём расслабляться. Появилась, точнее вернулась, старая идея под Замошье сходить, пока немцы в городе блокированы.
- Это ты про пресловутые корпусные склады Байстрюка?
- Про них, родимых.
- Разведку посылал?
- Только сегодня вернулись.
- И что там?
- Тишь и гладь.
- Совсем движения нет?
- За два дня… ну, почти – ноль?
- И чего тогда туда переться?
- Так охрану не сняли!
- Много? Охраны?
- Немцев с десяток и полицаев пять или шесть. Полицаи на воротах стоят, снаружи, а немцы внутри службу тащат.
- Вооружение?
- Один пулемёт точно есть: или «максим» или «ноль-восьмой» немец. Автоматов не заметили, только винтовки.
- Есть план?
- Есть. Старый, с уточнениями.
- Излагай.

Всё оказалось даже проще, чем предлагал Василий. Немцы тут вдалеке от фронта совсем расслабились, невзирая на почти осаждённый Полоцк. На счёт осады это я так – для красного словца, потому как вся наша осада состояла из полутора десятков усиленных пулемётами секретов с восточной стороны города. Хотя, секрет из пяти-шести человек с двумя пулемётами, это уже не секрет, а, считай, крупная засада или огромная кость в чьём-то горле.
Короче, не скажу точно, как службу тащат немцы, но полицаи точно каторгу отбывают. Хотя какая это каторга, когда половина каторжан на ночь по домам разбегается? Причём половина – большая, а именно трое из пяти. Оставшиеся двое запираются в будке, что перед воротами, и носа на улицу не кажут. Наверно надеются на бревно, что поперёк дороги лежит. Не понимаю, вообще, зачем они его положили – или думают, их будут атаковать в автомобильном строю, потому как ничему и никому другому бревно это в принципе помешать не может, только если споткнуться об него в темноте. Немцы службу ночью несут, но судя по всему у них два одиночных поста сменяемые каждый час – такая частая смена, по всей вероятности, из-за мороза, что стоит на улице. Ночью температура явно уходит ниже двадцатиградусной отметки.
Основная проблема состояла в том, что немецкая караулка находилась в одном из трёх здоровенных сараев, из которых данные склады и состояли, а из этого сарая было минимум четыре выхода. Так что легко блокировать караул не получится, если не прихлопнуть всех сразу, то выкуривать немцев будет нелегко. А ещё пулемёт. С ним тоже странность – вытаскивают его только днём, а ночью затягивают в караулку.  То ли не верят, что ночью на них напасть могут, то ли вообще его для проформы держат, типа вдруг начальство приедет – пулемёт на месте, бдит. По ночам же начальство не ездит, потому и пулемёту отдых. Жорка, правда, наблюдая как немцы кипяточку в кожух подливают, предположил, что бояться заморозить машинку ночью, но Потапов на это заметил, что можно просто не полностью воду заливать, тогда кожух не разорвёт. Так что данное поведение немцев – тайна.

Пулемёт всё-таки оказался немецким, на колёсном станке. Автоматов, похоже, у них нет, только винтовки, даже не карабины, длинные. У полицаев стандартные трёхлинейки. Гранат ни у кого не заметили, но гранаты это такое дело – могут и в кармане лежать и в караулке прятаться.
Действовать решили, по старой доброй диверсионной традиции, под утро. В будке у полицаев свет керосиновой лампы горел ещё час, после того, как те скрылись в своём убежище. Как они там спят без печи, не знаю, но греются похоже самогонкой. Пару раз за ночь дверь открывалась, но никто не выходил – отливали прямо через порог. Строеньице было совсем хилое, сколоченное чуть ли не из горбыля, поэтому на нейтрализацию данного объекта выделили четырёх человек при пулемёте – в крайнем случае, просто изрешетят в дуршлаг вместе с содержимым.
Снять часовых так же не оказалось излишне сложным делом. Никаких подползаний с кинжалом в зубах и прочей романтики – выстрел в голову, хоть и ослабленным винтовочным патроном, из длинноствольного оружия с глушителем шансов мишени не оставляет. На всякий случай первых стрелков поддержали и вторые, у тех задача была проще – попадание в корпус. Что не удивительно, и те и другие справились «на отлично». Вообще, за прошедшие несколько месяцев, как отдельные бойцы, так и подразделения в целом, стали здорово отличаться от себя прежних. Не все эти отличия пошли в лучшую сторону - да, некоторая  самоуверенность хороша, но только когда она не превращается в наглость, а многие бойцы стали страдать недооценкой противника. В некоторых случаях ухудшилась дисциплина, и не всегда слегка. Вот и в этот раз не всё пошло по маслу.
Недавно выпавший снег, не скованный в наст морозом, в ночной тишине не просто похрустывал под ногами, а буквально предательски вопил, что кто-то совсем не вовремя пробирается к немецкой караулке. У Крамского что-то не заладилось с зарядом, коий должен был вынести двери караулки. Вот тут Епишин с Потаповым и отличились. У обоих были приготовлены связки из немецких «толкушек». Решив взять немцев нахрапом, они подскочили к двери – Потапов приготовил связку, причём сразу умудрился активировать запал, а Епишин, со всей дури, рванул на себя дверь. Вот только немцы оказались тоже не дураки, и через секунду несостоявшийся вырыватель дверей, сидел в снегу на пятой точке, с дверной ручкой в руках. Кстати это его и спасло, потому как пробившие дверь пули, просвистели у него над головой, одна даже шапку с собой прихватила.
-Василь! Тикай, - заорал Григорий во всё горло, замахиваясь связкой.
На счастье Епишина, да и самого метателя, у «двадцать четвёртых» замедлитель горит несколько больше, чем у наши гранат – в среднем секунд семь. Епишин стартовал из положения сидя и помчался на четвереньках, оставляя за собой разрыхлённую канаву с медленно оседающей снежной пылью. Это спасло его во второй раз – теперь к отдельным винтовочным выстрелам, дырявящим дверь, присоединился пулемёт, ливанувший пули широким веером. Очередь снова прошла выше мчавшегося на карачках Василя, но рванула бок Потапова. Тот покачнулся, но всё же отправил гранатную связку под дверь, и рванул в другую сторону. Хоть и раненый, но бежавший на двух ногах Григорий, сумел отдалиться от взрыва всё же дальше, чем Епишин. К тому же он, хоть примерно, знал когда раздастся взрыв, потому ни взрывная волна ни осколки не повредили вовремя упавшему бойцу. А вот второго пара осколков приласкала в повёрнутую в сторону взрыва кормовую часть, заодно и уронив мордой в снег.
Немцев взрыв, хоть и прозвучавший снаружи, тоже изрядно приложил – стрельба прекратилась. Теперь вход был свободен – взрывом снесло не только дверь, но и разметало часть стены, сделанной, как и будка на входе, из обыкновенных досок. При этом внутрь обрушилась и кусок кровли вместе со снежным сугробом, образовавшемся из-за слишком пологого ската крыши. Точнее с частью снежного сугроба, другая его половина, сорванная ударной волной, сейчас медленно оседала кругом.
Крамской, наконец, справился с зарядом, и хотя двери, что надо было подорвать уже не было на месте, решил довести дело до логического конца. Запалив кусок огнепроводного шнура, бегом направился к краю стенного провала. Немцы то ли расслышали, что после такого взрыва было крайне проблематично, то ли почуяли, но пара выстрелов изнутри разорвала наступившую тишину, впрочем, не помешавшие сапёру забросить следующий подарок и ретироваться.
Второй взрыв не породил осколков, как первый, но принёс обороняющимся гораздо больше урона, а нападающим меньше – Епишина оттащили уже за угол склада, а Потапов заполз за другой сам, и сейчас возился там, видимо пытаясь перевязать рану или просто остановить кровь. После этого взрыва рухнула ещё часть стены, снег снова взметнулся вверх и послышались крики боли. Теперь можно было продолжать действовать по ранее утверждённому плану, первая часть коего бездарно пошла псу под хвост. Так как зайти внутрь стало много проще, к пролому метнулись сразу пятеро штурмовиков. Использовать гранаты они не стали, что естественно - теперь их не защищали от осколков стены, а тут же открыли плотный автоматный огонь. Меньше чем через полминуты всё было кончено.
Оставалось разобраться с полицаями. Те совершенно не подавали признаков жизни. Поверить в то, что они не слышали грохота взрывов и стрельбы было сложно – вряд ли они смогли столько выпить.
- Эй, граждане полицейские, - закричал Байстрюк. – Харэ ховаться. Выходи по одному. Без оружия.
А в ответ тишина.
- Ну как хотите, тогда мы сначала вашу хибару из пулемёта причешем, а потом подпалим. Коли сразу не убьём, то перед смертью согреетесь.
Дверь приоткрылась.
- Товарищи… Не стреляйте…
- Вот же ж, твою то мать… Дружбан у меня сыскался… Давай, вылезай гнидида!
Сначала один, а затем другой полицай, выбрались из будки и встали рядом, заметно дрожа – то ли от холода, то ли от страха. Одеты оба были в тулупы, но вот белых повязок с надписью «Polizei» уже не было. Замаскировались, однако.

- Товарищ младший военюрист, - громко обратился к Тихвинскому. – Займитесь гражданами предателями.
Граждане предатели задрожали ещё сильнее. Так как район был не наш, точнее мы в этом районе почти не оперировали, то информации именно на этих коллаборационистов у нас не было. Если во время допросов сами не проболтаются о своих возможных преступлениях, то по всей вероятности отделаются лёгким испугом и разбитыми физиономиями. Ну и расписки, конечно, напишут о готовности сотрудничать с частями Красной армии. Начнут гадости творить – их даже ловить и расстреливать никто не станет, переправим эти расписки куда надо – их немцы сами шлёпнут. Таких расписок накопилось уже немало – Калиничев скоро месяц как собирает их со всех кому не сильно доверяет. Тихвинский предлагал вообще со всех полицаев и старост собирать, но на это я не дал согласия, так легко оттолкнуть от себя тех, кто помогает не за страх а за совесть, а те кто за страх, будут ещё больше бояться.
Пришло время разобраться, чего немцы здесь охраняли. Короче, предчувствия меня не обманули – не хрена тут нет. Не то чтобы совсем не хрена – пиломатериалы, пара сломанных грузовиков, немного шанцевого инструмента, разрозненные части каких-то машин, в том числе три полуразобранных или полуразварованных, хотя кому они могут понадобиться, локомобиля, немного шпал, рельсов и всё. Какого чёрта сюда препёрлись? Хорошо ещё что убитых и тяжелораненых нет – Потапов получил касательное ранение, хотя одно ребро, вроде, сломано, Епишев же два осколка на излёте в задницу. При этом убили десяток гансов, возрастной категории «от сорока пяти и выше» и взяли в плен пару обосравшихся полицаев.  Результаты просто поражают воображение!
- Старший лейтенант, - позвал командира третьей роты Серёгина. – Оставь одно отделение, пусть подготовят тут всё, запаливают и догоняют.
Хоть и не понимаю, зачем немцы здесь сидели и охраняли этот хлам, но по старой хохляцкой пословице – что не зъим, то понадкусываю. Раз для чего-то фрицам этот склад был нужен, то надо, на всякий случай, уничтожить. Лучше бы, конечно, такой тактики придерживаться не на своей земле, но пока придётся так.
- Леший, - вот Тихвинский нарисовался. – С одного я подписку взял, а второй конченное дерьмо – надо бы в расход.
- Так расходуй! Или мне самому его пристрелить?  – настроение не к чёрту, но это не повод срываться на подчинённых. – Делайте что надо, да и пошли отсюда.
Козырять военюрист не стал, молча развернулся и убежал. Через минуту раздался одиночный выстрел. Блин, надо было настоящий расстрел гаду устроить с приговором и под камеру, а фото на Большую землю отправить – ведь в последней указивке требовали материалы по борьбе с предателями на временно оккупированной территории. Обязательно с фотографиями. Ну, Тихвинский, знал же, но не напомнил – то ли не решился командира поправить, то ли копает под меня таким образом, морда прокурорская. Ладно, в отчёте по проведённой операции поставлю ему на вид, что скорость и оперативность не исключает выполнение требований Центра, даже если они высказаны не в виде приказа, а пожелания. Вот так вот – спихну с больной головы, на чуть менее больную.
Странно или нет, но в последнее время, кажется, начала развиваться паранойя. Вот, например, наш военюрист очень много время проводит с Зиновьевым. Как бы понятно, что по работе, но мне всё время кажется, что они о чём-то сговариваются у меня за спиной. Те взгляды, бросаемые в мою сторону, что ранее я пропускал, теперь кажутся мне подозрительными. То же и со словами. Вот и на людях стал срываться. И хотя как говорится – если у вас паранойя это не значит, что за вами не следят, но по мне так – это уже выверты психики. С этим надо что-то делать. В тоже время, слышал, что ни один псих не считает себя психом, а всегда находит внешние причины своей ненормальности, точнее того, что считают ненормальностью другие, то есть психи по их классификации. Псих скорее будет считать ненормальным весь окружающий мир, чем себя. Чёрт, совсем запутался, но делать что-то надо. Где найти хорошего психиатра? Кащенко, ау! Для тебя работа есть!
Обратный поход был сложный, хоть люди и шли налегке. Хорошо, что в этот раз решили не задействовать «гражданский» транспорт, хотя Кошка и грозился, что можем всё ценное не увезти. Ага, не увезли ничего ценного – полтора десятка саней шло порожняком. Чем бы я теперь рассчитывался за помощь?
А ещё после десяти утра завьюжило. Почти не спавшие ночь люди, да после предыдущего длительного перехода, быстро начали сдавать. Скорость упала до двух километров в час, это так на глазок. Посовещавшись со старшиной и Серёгиным, дал команду становиться на днёвку. Преследовать нас сейчас некому, да и след вьюга заметает конкретно – так что дорогу теперь пробивает не головной дозор для всех, а, почитай, каждый для себя. Караулы, разумеется, выставили усиленные, а затем я буквально провалился в сон.