Здесь, вроде еще не выкладывал. Начало такое

МАЛЫЙ БУКРИН
Михаил Дьяконов

1.

Утро было необычайно тихое. Солнце, только что взошедшее над Хорселлской пустошью, выхватило из мрака стоявшую на побережье Оки родную Юшту. Там еще спали. Мы с астрономом Оджилви неторопливо шли по пустырю к громадному цилиндру, упавшему прямо с неба. Мы жарко спорили, отстаивая каждый свою точку зрения. Я стоял за то, что это снаряд, выпущенный на землю из здоровенной пушки, установленной на Марсе. А он, этот чудной ученый с горячностью одержимого доказывал мне, что это просто колоссальный метеорит необычной формы. Ха! Кому он это рассказывал! Мне, человеку, который с шестого класса запоем прочитывал все фантастические романы Жюль-Верна, Уэллса, Александра Беляева и Алексея Толстого. Я уже почти наверняка знал, что последует дальше, и потому не растерялся, когда в цилиндре вдруг открылись люки и оттуда вылез громадный боевой треножник, следом за которым, как горох из горшка, посыпались... немецкие солдаты в угловатых касках.
– Ложись! – заорал я и бросился на землю, увлекая за собой этого очкастого ученого, и тотчас приложился щекой к прикладу ППШ.

Треножник с торжествующим ревом поднял над головой какую-то трубу и выстрелил прямо по Юште. Я оглянулся и на месте поселка увидел груду дымящихся развалин.

– Гады, сволочи! – В исступлении я жал на спусковой крючок своего автомата. Оджилви лежал рядом за бугорком, суетливо передергивая затвор «трехлинейки».

– Отсекай пехоту, – успел крикнуть я ему, – с танками пушкари разберутся!

И строчил по этим серо-зеленым цепям, который шли убивать, убивать и убивать...

– Эй, сержант! Хорош кемарить, – тряс меня за плечо ефрейтор Хорошенков. – Заря уже занимается!

– О, черт дери! Опять хороший сон война перебила, – я сплюнул, зевнул и потянулся так, что хрустнула спина.

– Ну-ка подвинься, дай шмотки свернуть! – Хорошенков, стоя на карачках, сворачивал в рулон кусток брезента, которым мы разжились накануне у друзей-танкистов.

– Отделение! Подъем! – толкаю локтем в бок лежащего рядом богатыря Гуляева.

Мое «войско» – восемь человек, официально именуемое отделением пешей разведки пятьдесят пятой гвардейской танковой бригады, зашевелилось, освобождаясь от брезента и перетряхивая «сидора». Я прекрасно знал содержимое своего носимого «гардероба», но все равно решил просмотреть его еще раз.

Два магазина к ППШ, пара горстей патронов, завернутых в тряпицу, две трофейные «лимонки», «сталинградка», «фенька», немецкий компас, банка тушенки, гороховый концентрат, сухари, белье, портянки, бумага для писем, спички, табак ... Черт его знает, что из этого останется завтра, нет, уже сегодня? Да и сам я буду ли жив? Проверяю автомат. Вроде все в норме.

Остальной скарб еще вчера забрал «под свою команду» наш старшина Харитонов. Поднимаюсь, увязываю «сидор».

– Сержант! Я пойду до соседей? – Хорошенков, со скаткой брезента на плече, махнул рукой в сторону маленьких Т-70, чернеющих у опушки, где тоже шебуршились проснувшиеся люди и слышались негромкие голоса.

– Давай! Только быстро. Не задерживайся!

Почему надо непременно «быстро», я и сам не знал. Просто мне казалось, что начальство пожалует именно тогда, когда мой заместитель будет в отлучке, и я получу за это по самое первое число...

Не знаю, каким образом устроен мозг солдата на войне, но обо всех приказах начальства солдаты непременно узнавали загодя, будто каким-то шестым чувством. Вот и сейчас, еще и рассвета нет, а уже вся округа поднялась и ждет приказа о форсировании Днепра. А спроси у кого-то, почему именно сегодня, сейчас, а не вчера, или завтра –  хрен кто ответит. Но сегодня будем купаться, как пить дать! По самое горлышко!

Личный состав запалил махонький костерок в невысокой немецкой гильзе «стопятидесяти», приладил сверху трофейный котелок с водой и расположился вокруг, дожидаясь чая и дружно сворачивая цигарки. Я решил выйти из леса к берегу великой реки.

Бой на том берегу, что звучал с перерывами с вечера, совсем затих, только время от времени взлетали звездки осветительных ракет, оставляя быстро таящие трассы в начавшем сереть черном украинском небе, да черных волнах Днепра. По слухам соседей, наши вчера все-таки взяли эту самую Григоровку, белые дома которой виднелись за Днепром над кручей. Сажусь на пенек, которым примята маскировочная сеть над нашими лодками у кустов. Сзади подходит наш общий любимец –  Мишка Волчек с кружкой в руках.

–  Слышь, товарищ сержант! Хлебни чаю! Согреисси.

Я взял огненную жестяную кружку, и не торопясь, отхлебнул горячей сладенькой водички, заваренной сушеной морковкой.

–  Хорошо!

А Мишка уже крутит «козью ногу».

–  Слышь, тащ сержант? Утки вроде как летят! Во, слышишь, крылья посвистывают? –  Он протянул руку куда-то вправо.

В небе действительно свистели крыльями кряквы.

–  Вот чудно! Война кругом гремит, а они летят сюда, как ни в чем не бывало!

– Может это они наоборот отсюда улепетывают? На юг смываются. Там тепло, –  Мишка шмыгнул носом и вынул из кармана штанов «катюшу» из гильзы ДШК. Я напрягся, вспоминая когда это обычно у нас утки улетают на Юг?

–  Да нет, вроде рано еще. У нас на Оке они только после октябрьских убираются. После первого снежка. А отсюда трогаются еще позднее. Факт!

–  Ну, может и так. –  Мишка стучал куском напильника по кремню, тщетно высекая искру. –  Вот подлая! Как надо –  хрен запалишь!

–  Не мучайся! На тебе огниво, –  я протянул ему трофейную зажигалку, что нашел намедни у убитого немецкого унтера в планшетке, а сам вытащил из-за клапана шапки папироску, заначенную еще с вечера.

–  Что-то больно тихо на той стороне, –  пыхнув дымом изрек Мишка и вернул зажигалку мне. –  Не по мне такая тишина.

–  Ждут все. Фрицы ждут, когда полезем мы на помощь второму батальону, а наши ждут их атак и нашей помощи.

–  А мож, они всех наших там уже того? –  Мишка качнул рукой с козьей ножкой, прочертив в воздухе огненную трассу.

–  Да не должны! –  Успокоил я его, хотя у самого на душе яростно скребли кошки. –  Ладно, пойдем к ребятам.

Хорошенков уже вернулся и сидел возле гильзы, в которой тлели махонькие веточки и сосновые шишки. Отделение заправлялось кипятком, вгрызаясь в сухари и тихонько делясь воспоминаниями.

–  От помню як мы в сорок першим вид немцыв где-то тут тикалы! –  Подал голос мой «старик» –  Ничипор Довбня. –  Чрез Днипро тож плыли, но сюда. Скильки ж тоды народу полигло! Мы вплавь, а воны по нас з пулеметив, самолетами, та минометами кроют. Не спрячисься! Тока слышно у-у-ах, та-та-та-та, у-ах! Дыхать нема чим!

–  Как же ты жив остался-то? –  подал голос Хорошенков.

–  А бис його знаэ! На лодке плыли, так ее с пулемета та-та-та. Мы в воду, хто живой еще, за края держимся, барахтаемся, плывем. До берега подплываем, вылазим, а там немецьки таньки жужжат! Днипро тоды був красным от нашей крови!

Все замолчали, и только потрескивание самокруток нарушало тишину, да какие-то голоса, доносившиеся от танкистов.
Вдруг в небе появился какой-то мягкий прерывистый гул.

–  Рама что ли крутится? –  Обратил на него внимание Мишка, –  и чего это она среди ночи?
Мы прикрыли костерок и подняли глаза к черному небу, пытаясь разглядеть метающийся меж звезд диковинный самолет, как вдруг: «Пах! Пах!» Чуть правее нас в небе зажглись два «фонаря».

–  Всурьез ищет, как бы бонбы кидать не начал...

–  Не должен... Он, видать, тоже переправу скорую чует.

–  У нас все в порядке. Уж сам командарм на «кукурузнике» среди дня ни хрена не заметил, что фриц ночью-то углядит?

–  Дак у нас потому, видать, и не светит... Вишь, все там, где второй батальон переправлялся вчера...

* * *