Вы не представляете степень жлобства средневекового крестьянина. Он скорее даст рёбрам жены неправильно срастись, но с медяками не расстанется. Ну, разве что сын-помощник ногу-руку сломал, и то с кровью от сердца деньгу оторвёт, причитая, что его по миру пускают. Ему налог сеньору платить надо. Не заплатишь - солдаты сеньора всё хозяйство разорят. А если можно сэкономить на бабе - денег не даст.

Коллега, я тут недавно общалась с реальной ехидной дурой... Там вообще клиника     На её фоне Ирочка - вполне вменяемая особа   

Прода... Мирок начал показывать зубки. Пока издали.

- Ты чего? Я на землю не лягу! Тут грязь! Тут муравьи всякие, фу!
- Ложиссссссь! – я издала такое шипение, что Ирина сочла за лучшее подчиниться.
Ей точно уже восемнадцать? С виду вроде бы да. А послушаешь – больше четырнадцати не дашь, и то со скидкой на задержку развития. У инфантильного существа с нулевым запасом знаний и прогрессирующей социопатией – паспорт и право голоса… Ще не вмерла Україна? С таким электоратом сие поправимо…
Рыжая осторожно расположилась по левую руку от меня. По правую я уложила велосипед, и, пока ещё не было риска быть услышанной подъезжающими, максимально ослабила крепление подседельного штыря. Теперь, в случае чего, у меня есть стальная дубинка, увенчанная широким велоседлом. Оружие в некотором смысле намного более эффективное, чем восьмизарядная пугалочка. Но если есть возможность не нарываться, то лучше тихо отсидеться в кустах. Сердце совершенно неприлично гремело в ушах. Зря говорят, что оно уходит в пятки… А вот Ирочкин испуг прошёл на удивление быстро. Гораздо быстрее, чем я рассчитывала.
- Чего мы тут партизан из себя корчим? – фыркнула она, завозившись на месте. Прошлогодние дубовые листья и жёлуди зашуршали под её локтями. – Кого ты там углядела? Годзиллу?
- Молчи и слушай, - огрызнулась я.
Сорочий гам действительно слышался всё ближе и ближе. Теперь влажноватый воздух дубравы доносил пофыркивание и лёгкий скрип. Фыркали наверняка лошади. Этих тварюшек я и вживую наблюдала, и в фильмах. Близко знакомиться не решалась: всё, что крупнее кота, вызывало у меня некоторую опаску. Ну, а скрип… Так может скрипеть только плохо смазанное колесо. А где колесо, там какой-никакой транспорт. Всё, что угодно от сельской телеги до автомобиля, павшего в неравной схватке с грунтовой дорогой и влекомого гужевой тягой к ближайшей СТО… Шум приближался. Теперь я куда более отчётливо слышала глухой топот лошадиных копыт, а земля подо мной едва-едва, на грани ощущений, вздрагивала. Даже Ирочка притихла. Либо ей передалась толика моего страха перед неизвестностью, либо попросту вняла совету и слушает.
Невидимая из-за зарослей кавалькада неспешно приближалась к повороту. Сороки весело перекликались в дубовых кронах, предупреждая лес о её вторжении.
Вот теперь сердце рухнуло в район пяток.
Момент истины.
Если там прекрасный благородный принц или добрый белобородый дедушка с волшебной палочкой, я публично извинюсь перед Ирой и её любимыми книжными героинями. Но если нет…
…Люди, восседавшие на невысоких лошадках, меньше всего походили на свиту богатого вельможи или могущественного мага. Обшарпанные железяки, претендовавшие на именование доспехами. Оружие явно грубой ручной ковки, заточки и полировки. Про конскую сбрую худого слова не скажу, ибо ничего в ней не понимаю, но даже на мой неискушённый взгляд – тот же handmade. Реконструкторы? Вряд ли. Наши реконструкторы даже в условиях, приближённых к реконструируемой эпохе, пользуются бритвами, имеют нормальные причёски и моются, а здесь наблюдаем с полдюжины небритых морд разной степени угрюмости, патлатости и немытости оных патл. Впрочем, нет. Вон за их спинами нарисовался ещё один персонаж. Доспехи и прочая амуниция выглядят куда пристойнее. Конь вороной с белыми ногами, раза в полтора больше лошадок свиты. Гладко выбритое лицо. На длинных, явно хорошо расчёсанных волосах возлежит тонкий обруч. Жаль, отсюда не видно, из какого металла, но поблёскивает богато… Рядом со мной послышался восхищённый вздох. Я обернулась… и замерла от предчувствия беды.
- Принц… - глаза Ирочки сияли таким восторгом, что предчувствие беды уступило место пониманию: беда уже здесь. – Я же тебе говорила!
- Молчи, - я сипло выдавила из себя одно-единственное слово. Началось что-то непонятное. Я вдруг услышала негромкое гудение, будто где-то рядом включилась высоковольтная линия. – Слышишь?
- Что? – Ира без особого удовольствия оторвалась от созерцания вожделенной добычи – благородного принца. – Что я должна слышать?
- Гудит.
- Не слышу я никакого гудения, отвянь.
Она, значит, не слышит, а я слышу? На глюки вроде не похоже, гул медленно, но верно усиливался именно с приближением кавалькады… Ага. А это что? Из-за поворота показался какой-то рыдван, в него впряжена неказистая лошадка. На облучке возница, в рыдване седок – пузатый дядька средних лет в тёмной одежде. Причёска, либо её отсутствие, надёжно укрыта под причудливой шапкой, нижняя часть лица спрятана под седеющей бородой. Так… За рыдваном – телега. Телега… За которой обречённо плетутся двое, от связанных рук к боковине телеги тянутся верёвки. Взрослый и ребёнок. И в телеге ещё кто-то сидит… Один. Нет, вроде двое. Нет, всё-таки один. Как будто не связан, но ручаться за это не стану. Так. Вот это мне совсем не нравится… Замыкали шествие ещё шестеро всадников той же степени представительности, что и авангард. Итого имеем пятнадцать морд условного противника, четырнадцать лошадок, два гужевых транспорта и трёх человек в статусе пленных. Паршивый расклад. В нашем случае самая лучшая тактика – отсидеться в кустах.
Будь я одна, так бы и случилось. Но я совсем забыла, что рядом со мной не адекватный человек, а девица-недоросль в розовых очочках и стаей боевых тараканов в голове. Пока я считала силы вероятного противника, она вовсю глазела на своего благородного героя, чтоб ему ни дна, ни покрышки, и ничего больше замечать не желала. Когда процессия почти поравнялась с кустами, где мы старательно сидели в засаде, слышимый мной гул стал почти физически ощутимым. Даже голова начала побаливать. Тут я сделала большую ошибку, внимательнее присматриваясь к персонажам на дороге, и на несколько секунд упустила рыжую из виду. Когда затрещали кусты, дёргаться было поздно. Ирина ломанулась к вожделенному принцу с энергией и целеустремлённостью танка. А я… Я плотнее вжалась в землю, мысленно молясь, чтобы меня не заметили.
Я даже не особенно прислушивалась к тому, что она там пищала, прижав сумочку к груди и воздев на обрученосца самый восхищённый из своих взглядов. Я и её-то саму видела краем глаза. Всё внимание – на объект её восхищения. Поднятая левая рука – знак колонне остановиться. Остановились. Только дядька в таратайке приподнялся, разглядывая, что там такое на дорогу выскочило. Потом оба – "принц" и дядька – не сговариваясь, взялись за короткие фигурные жезлы, заткнутые за пояса. Направили на Ирочку. И оба скорчили недовольные мины: не произошло ровным счётом ничего. Обрученосец бросил короткую фразу на незнакомом языке… Я не поняла ни слова, но сообразила, что зверёк, в просторечии именуемый "песец", уже поблизости. Уж больно сальные ухмылочки появились на небритых рожах авангарда после слов начальства. Один из шестёрки ловко спешился и неуловимо быстрым движением сграбастал заверещавшую Иру…
На свете есть миллионы людей лучше и чище меня. Миллионы людей умнее, начитаннее, достойнее. Смелее, наконец. Инстинкт самосохранения орал в оба уха: "Лежи тихо, и тебя не заметят! Лежать, сука!" Но ведь человек не тот, кто биологически принадлежит к виду хомо сапиенс, а тот, кто поступает по-человечески. Там, на дороге, пропадает девчонка, годящаяся мне в дочери. И если я человек, то не смогу спокойно на это смотреть. Неспокойно – тоже.
В полурасстёгнутой нарамной сумке тускло поблёскивало… Перебросив револьверчик в левую руку, правой я ухватилась за подседельный штырь. Плотно сидит в трубе, зараза. А мы вот так, ногой в раму упрёмся…
Перед глазами замаячила красноватая пелена, руки и ноги сделались необычно лёгкими. Зрение и слух обострились до предела. Туго сидевший в раме подседельный штырь выдернулся на удивление легко. Знакомое и крайне хреновое состояние. Такое со мной случалось всего лишь дважды. Оба раза это спасало мне жизнь, но заканчивалось длительной депрессией. Что ж, сейчас у депрессии нет шансов. Мне конец. Но умру я как человек, защищая того, кто нуждается в защите… Нерастраченный материнский инстинкт, что ли? Вряд ли я когда-нибудь это узнаю. Но умирать сейчас человеком почему-то приятнее, чем сдохнуть лет через тридцать с осознанием собственного ничтожества.
Слабое утешение.
Вопли Иры и гогот всадников сыграли мне на руку. Мой первый удар пришёлся аккурат по островерхому шлему. Передний край седла, получивший неслабое ускорение, вмял низкокачественную жестянку внутрь. Вроде бы хруста не послышалось, но солдат без единого звука рухнул на дорогу. Ира заткнулась и со стоном села на дорогу: от пережитого шока могут и ноги на время отказать, бывает. Тут же, не говоря худого слова, спешились ещё двое. Эти повыдёргивали из ременных петель на поясах те самые handmade-мечи… Красная пелена. Деревья красные. Лица людей красные… Что я делаю? Взмах импровизированной дубинкой. Один отскакивает, второй подставляет железную наручь и перехватывает штырь. Дистанция между остриём его меча и моим животом всё меньше… Время потянулось, как вязкая смола. Моя левая рука словно обрела собственную волю. Миг – и короткий серебристый ствол смотрит солдату в лицо. Пистолет – несерьёзный травматик, я уже говорила. Но на таком мизерном расстоянии…
БАБАХ!!!
Оглушительный звук и вспышка вышвырнули меня из объятий красной пелены. Солдат, закрыв руками лицо, с воем катался по земле. Из-под грязных ладоней негусто капало красным. Рана наверняка не очень серьёзная, а вот пороховой ожог от чешских патронов получить – раз плюнуть. Особенно если по глазам перепало. Ну, и шок, конечно. То-то второй солдатик, на которого сейчас наставлен пистолет, с лица сбледнул. Внезапно подумалось: если они сообразят, что моё оружие не смертельно, нас обеих немедленно посетит тот самый пушной зверь. Но пока не сообразили. Более того: "принц" снова поднял руку. Прозвучал отрывистый приказ. Бледный солдатик убрал меч и ухватил под руки своего воющего товарища. Ещё двое подняли оглоушенного велоседлом. Стараясь унять сошедшее с ума дыхание – уровень адреналина в крови, наверное, превысил все мыслимые нормы – я отметила, что бородач вышел из своего тарантаса и поглядывает на жезл, направленный в мою сторону. Навершие жезла тускленько так светилось. "Принц", выслушав его недлинную тираду, нехотя достал свой инвентарь аналогичного назначения. Сверкнули драгоценные камни. Почему-то я очень хорошо разглядела навершие его жезла: волчья голова, держащая в пасти отшлифованный рубин неправильной формы. Рубин светился чуть сильнее, чем должен был бы светиться при нормальном дневном освещении.
Я поняла, что сейчас эти двое решат нашу судьбу. Ирочкину уже решили. А я успела отметиться нападением на их охранение, грубо вмешавшись в привычное течение событий. Они переговариваются. Дядька, то и дело тыча пальцем в мою сторону, экспрессивно жестикулирует. "Принц" кивает на двоих солдат, временно потерявших боеспособность. Бородатый снова машет руками. Похоже на торг. Наконец "принц" сделал жест, расцененный его оппонентом как благословение на действия, и дядька поклонился. После чего сунул жезл за пояс и направился к нам.
Поднятые руки, развёрнутые раскрытыми ладонями вперёд – это как раз понятно, показывает, что безоружен. Надо как-то реагировать. Прячу револьвер в задний карман велокуртки, но так, чтобы в случае чего быстро достать. Дядька, широко улыбаясь, медленно подходит и что-то умиротворяющее говорит. А гул в ушах стоит такой, будто меня сунули в трансформаторную будку.
- Я не понимаю.
Разумные люди всегда найдут общий язык, даже если не понимают друг друга. Дядька порылся в поясном кошеле, добыл оттуда серебряную бляшку, покрытую грубым чеканным узором. Показал мне, приложил ко лбу, после чего бросил мне. Ловко бросил, между нами было шагов пятнадцать, а, чтобы поймать серебрушку, мне не пришлось прилагать особых усилий, почти в руку "пришла". Дядечка лучезарно улыбнулся и показал пальцем – сперва на вещицу, потом на свой лоб. Видимо, инструкция по эксплуатации. Ну, что ж…
За моей спиной нервно всхлипнула Ирочка.
- Ну, почему он так… - тихонечко проскулила она. – Почему?
Необычно холодная пластинка, едва коснувшись моего лба, вызвала мгновенный шок. Боль бомбой взорвалась в мозгу, взламывая какие-то одному богу ведомые барьеры. Я не потеряла сознание. Видимо, нервишки крепкие. Или мгновенно закипевшая ярость помогла удержаться. Но в пролом ринулись образы, слова, звуки, символы… Чужой язык. Вот только метода преподавания несколько …э-э-э …непедагогичная. Стрелять надо таких учителей.
- …неплохо держится, - сквозь мутное сознание до меня донёсся голос "принца". – Мой подопечный кровь не только из носу пустил. Знал бы – забрал бы себе. Но слово мага крепко. Забирай бабу.
- А девка, господин? – заулыбался бородатый.
- Забирай. Хорошая будет привязь для твоей новой ученицы. Зачем-то же она бросилась её защищать. Может, дочь? – "принц" заулыбался в ответ.
- Долгих лет жизни вам, господин… Эээ… Похоже, она уже нас понимает. Ведь понимаешь, женщина?
- Д… да, - я заговорила с очаровательной дикцией заики, отхватившего инсульт. Потеплевшая серебрушка выскользнула из скрюченных пальцев, мелькнула перед глазами и шлёпнулась на дорогу. – Она… моя… п… племян-ниц-ца, - слова чужого языка застревали в горле и причиняли боль. – Н-не тр-рогайт-те её…
На бородатом лице дядьки – надо же, учитель, вот привалило счастье на сорок первом году жизни – отразилось удивление. Он, подобрав серебряную бляшку, достал жезл и, ничтоже сумняшеся, ткнул мне в лоб.
Новый приступ боли. Но я уже была готова: на боль ответила всё той же волной спасительной ярости.
- Не понимаю, зачем ты врёшь, - дядька убрал жезл, качая головой. – Но раз ты заявляешь на неё Право крови, пусть будет так. Тебе же хуже.
И небрежно взмахнул пухлой ладонью у моего лица. Ладонь была чистая, холёная, от неё шёл какой-то цветочный запах. Ромашка, что ли. Короткие толстые пальцы. Почему это так врезалось мне в память?
Только многолетняя спортивная привычка мгновенно мобилизовать ресурсы организма спасла меня от позорного падения. Паралич уступил место ватной слабости. Но я умела это преодолевать. Очень хорошо умела. После сотни километров высокого каденса тоже, знаете ли, некомфортно себя чувствуешь, выжатый лимон – образец свежести по сравнению с выложившимся велогонщиком. Но после этого нужно, не свалившись с ног, дождаться финиша всех участников, оглашения результатов, пережить церемонию награждения, даже если награда тебя миновала, и своим ходом добираться до дома. Наши гонки не Тур-де-Франс, у нас участников на финише не ждут автомобили с персональными врачами. Большой спорт пришлось оставить из-за серьёзной травмы колена десять лет назад, но с велосипедом я не распрощалась. Квалификацию мне уже не пройти, однако форму держу… Мой облегчённый вздох – и густая бровь дядечки-преподавателя поползла вверх.
- Сильная воля, - сказал он. – И очень слабый Дар. Опасное сочетание. Очень опасное. Но ты ведь неглупая женщина, ученица. Ты ведь меня понимаешь?
- Понимаю… учитель, - я опустила взгляд: не хватало ещё, чтобы он догадался о моём истинном отношении к происходящему. – Могу ли я забрать своё имущество?
- Можешь. У тебя один шаг солнца на сборы.
"Шаг солнца"… Градус, что ли? Четыре минуты? Придется поторопиться, тем более, что Ирочка начала приходить в себя. Сейчас мне предстоит пережить кое-что похлеще урока местного языка, или я ничего не понимаю в "йуных девах", не испорченных реальной жизнью.

Принцы они такие принцы...     

Rimma 2610
Одной вообще-то обещали... Шаблон трещит так, что всех тварюшек в том лесу распугала    

По поводу мира - да, тот ещё мирок. И чем больше ГГ будет о нём узнавать, тем меньше он ей будет нравиться.