Девушка заметила:
- Олег, приляг, отдохни. После обеда положено, это я тебе как медик говорю.
И ведь не могу с ней спорить.
Не знаю, когда проснулся в первый раз. Наверное, через час. Потрескивают дрова в буржуйке, Гавриленко тихим голосом отвечает на доклады, Арсеньева проверяет комплектность санитарных сумок, что-то неразборчиво бурчит Хохлов. Порядок...
Снова открыл глаза, когда почувствовал, как нежная ладошка тихонько гладит мое лицо. Маша. Нежно, со слезой и болью смотрит в глаза. Ее личико в прерывистом свете коптилки невероятно прекрасно, кажется словно светящимся изнутри.
- Олежка... У тебя во сне лицо детское. А ты воюешь, убиваешь врагов. Ранен, контужен, ротный... мальчик мой милый...
Бездонные глаза девушки оказались совсем близко. Я осторожно притянул ее к себе, и моих сухих, обветренных губ коснулись мягкие женские губы.
Первый поцелуй в жизни. От него закружилась голова и вспыхнули чувства. А потом были второй, третий... и вот уже мои неловкие руки раздевают милую, а в ее глазах нежность... и желание.   
Моя первая женщина... Первая, и единственная. Одна навсегда. Я так решил, когда стало успокаиваться заполошно бьющееся сердце, когда перехватил полный заботы и любви взгляд устроившейся на моей груди Маши.
Старательно укрываю ее своим полушубком, совсем сползшим набок, когда мы...
- Тебе не холодно?
- Нет, милый. С тобой мне хорошо, Олежка.
Осторожно прижимаю к себе гибкое, тонкое тело. Какая она хрупкая, маленькая!.. Тростиночка. С длинным красным рубцом на боку. Сюда ударил немецкий осколок. Бережно глажу бок ладонью, ощущая бархатную, шелковистую кожу:
- Не больно?
Улыбаясь, Маша отрицательно качает головой. А потом целует. От сладких губ и прижавшейся упругой, прекрасной груди снова загорается желание.
На этот раз все происходит гораздо дольше, нежнее и ярче. В наше участившееся дыхание вплетаются тихие, короткие стоны. Но не от боли, нет. Это горят любовь и страсть моей милой.
А потом мы снова лежим, тесно прижавшись друг к другу.
- Маша, я хочу, чтобы ты стала моей женой.
- Я и так твоя, Олежка.
- Нет. Ты не поняла. Я хочу, чтобы мы расписались.
- Олежка, но ведь ты совсем меня не знаешь. Я тебя старше, у меня была своя, взрослая жизнь, и до ранения...
Осторожно накрываю пальцами ее губы, останавливая ненужные слова, отрицательно качаю головой:
- Мне это не важно. Мне важна только ты. И я хочу, чтобы ты стала моей женой. Сегодня же подам рапорт по команде, потом распишемся в политотделе дивизии. Ты согласна?
Маша не успела ответить. От разрыва снаряда дрогнула земля, сквозь бревна наката протянулись вниз тонкие струи песка. Второй снаряд лег гораздо ближе, одновременно запищал зуммер телефона. Черт! Вскочив, еле удержался на ногах, потому что третий взрыв...
***
... словно дернув из-под меня кровать. Останавливаю слепо нашаривающую выключатель лампы жену:
- Марина, все нормально.
- Боже, как ты дергаешься! Опять убили?
- Нет. Снаряд рядом разорвался.
- Саша, но это же...
Она не находит слов, но без труда подбираю продолжение: «сумасшествие». Наверное так  и есть, потому что я словно продолжаю видеть Машино лицо и чувствовать ее тело.
Успокаивая, глажу супругу по боку, непроизвольно замедляя движение там, где у моего военфельдшера расположен рубец от осколочного ранения.
- Спи, милая.
Жена возмущенно вздыхает, демонстративно сбрасывает мою руку и поворачивается спиной. Впрочем, не забывает прижаться круглым пухлым задком.
Лежа на спине, вспоминаю и переживаю события сна, анализирую всплывшие детали биографии старлея.
Маша...   
И вдруг замираю. Глаза военфельдшера Арсеньевой точно такие же, как у моей жены Марины.   
***
Наверное, этого не стоило делать. Но вечером я решительно вошел в знакомый архив и принялся листать списки погибших, привязываясь к известной дате. Дате гибели старшего лейтенанта Петрова.
Нет, Арсеньева среди них не значится. Бардак в списках, кстати, нереальный. Люди из моей роты разбросаны по совершенно разным страницам.
Медики вообще вынесены в отдельный, наверное, за дивизию, список. Странно, Маши нет и там. А почему?
И тут я понял. Понял, и немедленно нашел то, чего увидеть совсем не хотел.
Военфельдшер Петрова М. Ю.
Словно холодная рука сжала сердце, спазм перехватил горло. Он... то есть я все-таки женился на девушке, взявшей фамилию по мужу. Только жили вместе они совсем недолго. И погибли в один день.
Ложась спать, я всем сердцем надеялся, что этого не увижу. Напрасно надеялся.
***
… оставив на этом поле половину роты, мы все-таки ворвались в немецкие траншеи. Лимонки  очистили путь, выкосив отчаянно сопротивляющихся врагов, а сейчас кипит бешеная рукопашная, добавляющая окровавленные тела к тем, что валяются на дне траншеи.
Обе моих гранаты уже улетели за поворот, проредив фашистcкое подкрепление, теперь встречаю выбегающих врагов короткими очередями из ППШ. И магазин автомата стремительно пустеет.
Стреляя экономными «двойками», постепенно продвигаюсь вперед. Рано или поздно немцы пустят в ход «колотушки», пока они еще опасаются задеть своих. Надо уйти за поворот, чтобы потом осколки не ударили по моим бойцам.
Как назло, прут одни рядовые со своими карабинами. Нужен автоматчик! У меня последний диск, потом только ТТ, заткнутый за подпоясавший ватник ремень. Слабый холостой щелчок бойка улавливаю даже сквозь шум боя. Упав на колено, отклонившись, ухожу от вражеской пули, выдергивая взведенный ТТ. С кровавой дырой вместо глаза промахнувшийся немец отправляется к своим камрадам — на дно траншеи.
Еще один, двое, опять двое...
Каждый выстрел выносит врага, но в магазине всего восемь патронов. На выскочившую пару остался последний. И, как насмешка судьбы, оба — автоматчики. Свалив первого, я попал под очередь его напарника. Пули вспороли живот, отбросив враз ослабевшее тело к стенке траншеи. Вот и все...
Затухающим сознанием уловил, как завалился срезавший меня немец, а перед глазами мелькнуло знакомое лицо. Кто-то из моих бойцов...

Отредактировано niklom (12-09-2013 08:19:00)