В начале мая полк перебазировался на новое место неподалеку от поселка Крестцы. В отличии от прежнего аэродрома, этот строили еще до войны. Раньше здесь шумел густой лес, который подходил сплошной чертой к самым окраинам поселка, но потом люди вырубили деревья, осушили болото и выстроили все необходимые сооружения.
        Вместе со штурмовиками на аэродроме разместился полк истребителей.
        - Прикрывать нас будут, - объяснил Малахов, придя с совещания. - Так что радуйтесь, братцы, без поддержки теперь не останемся. Кстати, Дивин, начальство заинтересовалось твоей придумкой.
       - Она не моя, - автоматически поправил комэска Григорий. - Я ведь говорил: один из инструкторов в ЗАПе был в декабре на Военно-технической конференции в Куйбышеве, вот там и подхватил идейку.
       - Ладно, ладно, - капитан досадливо отмахнулся, - помню. В любом случае, у нас ты об этом заикнулся, значит, и спрос с тебя.
       Не было печали! Вот, спрашивается, кто за язык-то тянул? Летал себе и летал как все, так нет же, черт дернул рассказать о «круге». А комэск возьми, да заинтересуйся. Пришлось рассказывать, что запомнил, дополняя полученную когда-то информацию собственными выкладками и расчетами.
       Да, не нравилась экспату нынешняя тактика штурмовиков. А кому она понравится? Обычно к цели шли на бреющем, а потом делали горку и атаковали. Вываливали на противника весь боезапас, что успевали, и мгновенно давали деру. С недавнего времени, правда, стали подниматься на высоту от километра до полутора и затем бомбить с пикирования а, если поблизости не оказывалось истребителей противника, делали еще пару-тройку заходов. При этом строй часто разрушался, колонна сильно растягивалась и штурмовики несли большие потери при очень низкой эффективности. В полку Хромова в эскадрильях осталось по шесть-семь машин.
        Поэтому и всплыла в голове сержанта услышанная лекция о новом варианте боевого построения. Идея заключалась в том, что штурмовики выстраивались один за другим на расстоянии в пятьсот — восемьсот метров и замыкали над целью круг, атакуя врага посамолетно. Таким образом они получали возможность не только свободы маневра для прицельного бомбометания и стрельбы из ракетного и пулеметно - пушечного вооружения, но прикрытия впереди идущего товарища при атаке того сзади немецкими истребителями.     
        С одной стороны, вроде бы все красиво, но с другой, нужно было проверить, как это будет выглядеть на практике. Наверняка найдется масса мелочей, которые потребуют решения. Но, что радовало, Малахов загорелся этой идеей и вышел с нею на командование полка. Хромов, говорили, сомневается. Ладно, пусть начальство теперь думает.
        Шли тяжелые бои. Немцы старались вырваться из котла. Дивин теперь летал регулярно. Не так, как другие пилоты, которые делали два-три вылета в день, но постоянно. С каждым разом сержант все лучше и лучше «видел землю» и учился понимать товарищей.
        При этом редко когда удавалось вернуться домой без пробоин в машине. Мало того, что Илам досаждали фрицевские зенитки, так еще и вражеские истребители господствовали в воздухе. Выматывались все страшно. Вечером, после отбоя, достаточно было хлобыстнуть законные наркомовские сто грамм и все, падали замертво. Григорий искренне удивлялся, как Рыжков находит в себе силы еще и регулярно шляется на свиданки к какой-то поварихе.
        - Он к ней не за любовью, а за добавкой бегает. Вот ведь прорва ненасытная! - смеялись летчики. А долговязый сержант лишь посмеивался и загадочно улыбался.
        Однажды эскадрилья Малахова получила приказ вылететь на штурмовку деревни, превращенной немцами в мощный узел сопротивления. На первый взгляд задание выглядело несложным: атаковать немецкие позиции и правым разворотом выйти на территорию, занятую нашими войсками.
        Взлетели, построились и на бреющем пошли по курсу. Земля стремительно проносилась под крылом так близко, что казалось, вот-вот заденешь и врежешься. Экспат оглянулся. Рыжков шел следом, во втором звене левым ведомым. Сегодня они летели шестеркой, а лейтенант Петрухин вел группу. Нервировало отсутствие истребителей сопровождения, но Малахов при постановке задачи сделал упор на том, что их атака должна стать для немцев неожиданностью.
        - Разведка сообщает, что немцы накапливают за деревней танки и пехоту для атаки. Пойдете с ампулами и сожжете это осиное гнездо к чертовой матери.
        Сержант тогда поежился. Адская штука — одной ампулы АЖ-2 практически гарантированно хватает для уничтожения вражеского танка или бронетранспортера. Опять же, пехоту из блиндажей выкуривать помогает. Но вообще та еще радость лететь на задание, когда в бомбоотсках ждут своего часа полторы сотни шаров с зажигательной смесью. Представишь, что с тобой будет, если в них попадет шальной осколок или снаряд, так самому застрелиться хочется. Причем заранее, чтобы не мучиться! А ведь идти приказано на бреющем и это значит, что палить в них будут из всего, что есть на вооружении у немчуры, вплоть до пистолетов. Одна надежда на то, что их прозевают.
        При подготовке к выполнению задания сознательно решили соблюдать режим радиомолчания. Все прекрасно знали, что немцы слушают эфир, а наши летчики нет-нет, да и начинали переговариваться открытым текстом, невольно помогая врагу.
        Но, как это часто бывает на войне, все заранее намеченные планы пошли прахом. При подлете к деревни Петрухину сообщили по радио, что над целью крутится восемь «мессеров». Что делать? Развернуться и уйти назад? Не вариант. Значит, нужно продолжать выполнять приказ, невзирая ни на что.
        Григорий даже не успел испугаться. Их звено сделало горку, поднимаясь на высоту в семьдесят-восемьдесят метров, как того требовала инструкция по применению ампул АЖ-2, чтобы самим не загореться, почти одновременно вывалило на головы фрицам кассеты, начало уходить в разворот и... левого ведомого лейтенанта смахнули в один миг. «Мессершмитты» парой камнем упали сверху и расстреляли штурмовик. А следом заходила следующая пара «худых».
       Петрухин выполнил какой-то хитрый маневр и петляя по перелескам ушел. Дивин замешкался всего на несколько секунд, но этого вполне хватило, чтобы он вдруг остался один. Сержант закончил разворот и, прижимаясь почти к самой земле, потянул домой.
        В этот момент перед ним пронеслась пулеметная трасса. Экспат оглянулся: его атаковал истребитель. «Мессер» вел себя предельно нагло, видимо прекрасно понимал, что отбиваться «илу» в таком положении нечем. Поэтому он совершенно не заботился о собственной защите и заходил то справа, то слева. Пока без особого результата, но сержант прекрасно понимал, что это всего лишь вопрос времени. Дивин пошел в виражи.
        Выход подсказал, как ни странно, немец. Он выпустил шасси, чтобы уменьшить скорость и, таким образом, сравняться со штурмовиком. Григорий заметил это и его вдруг осенило: «А почему бы, собственно, не воспользоваться этим приемом?»
        Дивин последовал примеру немца, чуть отвернул машину влево и тот, не ожидая такой подлянки, проскочил вперед штурмовика и оказался чуть впереди и правее от него. Экспат мгновенно довернул машину и нажал на гашетки. Залп разнес «мессершмитт» буквально в клочья и на землю дождем посыпались лишь какие-то мелкие обломки.
        Но сержант не успел толком порадоваться своей победе, потому что уже в следующий момент по корпусу стегнула злая очередь. Григорий вжался в сиденье, пытаясь укрыться за бронеспинкой. Сильный удар заставил тяжелую машину вздрогнуть, но — о, чудо! - получивший несколько прямых попаданий «ил» держался в воздухе и, пусть с некоторой заминкой, но все-таки слушался рулей. При этом из-за потери скорости штурмовик едва не свалился в штопор и Дивину пришлось приложить неимоверные усилия для того, чтобы выровнять самолет. Стрелка на указателе скорости, казалось, застыла на месте.
        -Ну же! - заорал экспат. - Давай!   
        Кое-как выправив положение, сержант почувствовал, что силы иссякли. Навалилась какая-то слабость и апатия. Все тело покрыто противным липким потом. Григорий даже позабыл, что на хвосте у него висит вражеский истребитель, который в любую секунду может добить его. Он глянул вниз, пытаясь понять, где сейчас находится. Надо же, по крылом «ила» тянулись наши траншеи. А он и не заметил, как проскочил линию фронта. Пехотинцы вылезли на бруствер и потрясали винтовками, приветствуя успех сержанта.
        Только сейчас Дивин решил оглядеться. Пусто. Рядом ни немцев, ни наших. Что ж, придется идти на аэродром самостоятельно. Григорий наконец-то определился со своим местоположением. «Ильюшин» летел тяжело. Да и вел себя явно ненормально: судя по всему поврежден руль поворота и глубины.
       До аэродрома дотянул с трудом. Сел с ходу, понимая, что на второй круг зайти уже не получится. Штурмовик вдруг потянуло влево. Экспат торопливо выключил мотор. Удар, скрежет, комья земли летят вверх из-под крыла и, наконец, машина остановилась. Григорий рукавом вытер лицо. Пальцы мелко дрожали. К нему уже неслась пожарная машина, бежали техники и летчики.
        Облепили искалеченный самолет, помогли откинуть фонарь.
        - Живой? Где остальные? - Малахов тряс его за плечо. - Почему молчишь, сержант?   
       Дивин очумело потряс головой.
       - Видел, как Петрухин уходил. Второго ведомого над целью сбили. Остальных потерял. А что с машиной, почему при посадке унесло?
       - Кто о чем! - дернул щекой комэск. - У тебя колесо прострелено, вот и завалился. Да и вообще непонятно как добрался, на машине живого места нет. Вот ведь черт везучий! Кстати, из пехотного полка звонили. Они видели, как ты «мессера» завалил, почему не докладываешь?
        Григорий непонимающе уставился на командира. О чем это он? Какой «мессер»?
        - Товарищ капитан, дайте закурить, а? - устало попросил Дивин.

П. Макаров
Osa Александр
Не претендую на истину, коллеги, просто наткнулся на такую информацию в воспоминаниях одного летчика-штурмовика и решил использовать. К слову, тут прочел мемуары работника завода, выпускавшего в годы ВОВ Ил-2 (№18 - тот самый, директору которого Сталин отправил телеграмму о том, что Ил "нужен как хлеб, как воздух") и обнаружил, что допустил ошибку. Я пишу, что Дивин тренировался с прицелом-штырьком на капоте и дугами на бронекорпусе, но, оказалось, что этот прицел - ВВ-1 изобрел инженер этого завода и в серию его после испытаний запустили только с июня 42-го, а у меня апрель. Надо переделать на ОПБ-1. Век живи, век учись, а дураком помрешь!   

П. Макаров
Думаешь, лучше убрать этот момент?    

Еще немного:

Слоняться по аэродрому без дела оказалось очень тяжело. Экспат сходил с утра мастерские, где колдовали над его «четверкой», предложил свою помощь, но взмыленные механики отреагировали неадекватно и послали далеко и надолго. Сержант не стал лезть в бутылку и качать права, отошел в сторонку и, закурив, принялся наблюдать за ремонтными работами.
Но и отсюда его попросили убраться. Причем, что обидно, сделал это не кто иной, как его собственный механик, младший сержант Миша Свичкарь, среднего роста парнишка с живыми черными глазами.
        - Шел бы ты отсюда, командир, - обманчиво ласково попросил он, пробегая мимо. - Не видишь, и без тебя тошно!
        Экспат надулся, но последовал совету. Зашел в столовую, выдул стакан чая, потом покурил в тенечке под навесом. Чем бы себя занять? Его родная вторая эскадрилья ушла на задание, как и другие — пехота требовала помощи и штурмовики старались исполнить свой долг.
        Эскадрилья... после вчерашнего боя в ней насчитывалось всего четыре летчика: Малахов, Петрухин, Григорий и Рыжков. Да-да, Прорве удалось выжить. Причем, он сам не мог толком объяснить, как так получилось, что ведущий его звена и второй ведомый оказались сбиты, а он нет.
        - Я смотрю, - рассказывал он товарищам после ужина, - первой тройки перед нами уже нет, только один штурмовик горящим падает. Засмотрелся, слышу, мне по радио командир орет: «Бросай!», кассеты с ампулами скинул, крутанулся и все, рядом уже никого. Потыркался туда-сюда, кое-как сориентировался и потопал домой.
        - Ну а куда товарищи подевались, видел? - допытывался Малахов. - Их «мессеры» сбили, или зенитки?
        Рыжков честно хмурился, морщил лоб, шумно вздыхал, чесал в затылке, но в итоге лишь развел руки в стороны и честно признался:
        - Не могу знать, товарищ капитан. Все так быстро произошло, я даже не понял ничего толком.     
        Вот так. Была эскадрилья, а стало звено. Тем более, что Дивин остался безлошадным. Его «ил» очень сильно пострадал, но специалисты ПАРМа1  обещали дня через три-четыре вернуть машину в строй. Григорий заикнулся было насчет новой машины, но комэск, нехорошо прищурившись, устроил ему такую взбучку, что сержант позорно сбежал из их избы и до темноты отсиживался на КП.
        Пойти что ли, еще чайку попить? Экспат не успел толком обдумать эту мысль, как оказался пойман и приставлен к делу.
        - Вот он где прохлаждается! - Батальонный комиссар Багдасарян, маленький жилистый армянин, возмущенно всплеснул руками. Рядом с ним топталось несколько человек в штатском. У одного из них на груди болтался фотоаппарат в чехле. - Его, понимаешь, ищут, а он покуривает себе спокойненько. К тебе корреспонденты приехали специально, про вчерашний твой бой с «мессершмиттом» написать хотят. Так что расскажешь все, как было.       
        Комиссар полка умчался дальше, оставив Григория на съедение. А корреспонденты набросились на сержанта словно голодные акулы, засыпав вопросами: как пришел в авиацию, давно ли на фронте, за что получил орден, как дрался с «мессером». Дивин очень быстро взмок, словно в бою побывал, но старался отвечать как можно более точно, справедливо полагая, что у каждого своя работа. Он летает, они — пишут.
        Корреспонденты еще долго не отпускали его, но, когда с задания стали возвращаться штурмовики, они переключили свое внимание на них и экспат под шумок торопливо смылся. Вот ведь, то не знал, чем себя занять, а теперь мечтает лишь о том, как бы передохнуть.         

Ремонтники не подвели. Через четыре дня машину восстановили. Григорий пошел принимать работу. Вместе со Свичкарем облазил штурмовик, придирчиво заглядывая в каждую щелочку, потом влез в кабину и запустил двигатель.
Штурмовик довольно сильно вибрировал и ходуном ходил из стороны в сторону под воздействием собственного воздушного потока, а Дивина ощутимо бросало на кресле — парашюта-то под ним не было. Стрелки приборов казались неуловимыми и сержант, не выдержав, уменьшил обороты. Двигатель приятно заурчал и все стало на свои места.       
Механик проворно запрыгнул на крыло и нагнулся к открытой форточке фонаря кабины:
        - Ну, как?         
        - Знаешь, на номинале мотор потряхивает, - крикнул экспат. - Наверное, надо чуток наддув убрать и посмотреть свечи. Вот, послушай... А еще машину немного вправо валит, так что подверни на один оборот тягу триммера. В остальном — порядок!
        - Сделаем, - Михаил согласно кивнул и ловко соскочил на землю. - Глуши шарманку! Кстати, командир, - обратился он к Григорию, когда тот тоже вылез из самолета, - тебе звездочку за сбитого фрица рисовать?
        - Как хочешь, - сержант равнодушно пожал плечами. - Я не истребитель, мне это не принципиально.
        - Да ладно, - не поверил механик, - неужто совсем все равно? Я слышал, ты матерого зверюгу завалил. Штабные болтали, что у него два креста за отличия.
        - Лучше бы один, - криво улыбнулся экспат, выбивая из пачки папиросу. - Но осиновый и на могилу!
        Свичкарь усмехнулся.
        - И то верно. Слушай, командир, а я вот еще слышал, что комполка тебя к награде за этот «мессер» представил?
        - И когда ты только все успеваешь? - искренне поразился Дивин. - И машину ремонтировать, и сплетни собирать... талантливый ты человек, Миша! А про награду слышал что-то, но точно тебе не отвечу. Сам понимаешь, не я наградные листы заполняю. Ладно, раз закончили здесь, пошли обедать что-ли?
        Механик засмеялся.
        - Ты иди, командир, мне еще с оружейником покалякать нужно. Он жаловался, что один из пулеметов заедает, пойду гляну.
       
        На следующий день вылетели рано утром. Немцы предприняли очередную попытку вырваться из окружения и командующий фронтом приказал немедленно поддержать пехоту. Хромов поднял в воздух всех, кого смог. К цели пошли двенадцать штурмовиков под прикрытием восьмерки «яков».
        Первый раз их обстреляли на подлете к линии фронта. Било не меньше десяти батарей. Небо обильно украсили цветные шары разрывов, но группа упорно рвалась вперед, умело маневрируя.
        «Приготовиться к атаке», - подал команду ведущий. Григорий привычно включил механизм бомбосбрасывателя, убрал колпачки от кнопок сбрасывания бомб, реактивных снарядов и от гашеток пушек и пулеметов. Окинул внимательным взглядом приборы - все в норме — и стал наблюдать за действиями Петрухина.
        «Илы» начали разворачиваться для атаки и в этот момент машину Дивина вдруг сильно подбросило, будто кто-то со всей силы ударил по ней снизу. Мотор сразу же засбоил, в кабину потянуло гарью. Подбили!
        Экспат по инерции вошел в атаку следом за товарищами. Сбросил в первом заходе бомбы, начал выходить и в этот момент двигатель вдруг зачихал, а потом и вовсе заглох. Штурмовик Дивина вывалился из строя и начал планировать. Сержант лихорадочно просчитывал варианты посадки, пытаясь отыскать внизу подходящее место. Как назло, земля была точно перепахана воронками, окопами и траншеями, густо усеяна разбитой техникой.
        Молясь всем известным богам, Григорий до рези в глазах всматривался вниз. Начался лесной массив и пилот с холодком, пробежавшим между лопаток, понял, что посадка будет еще жестче, чем он думал вначале. Но вдруг внизу мелькнула большая поляна и сержант рванул ручку, направляя штурмовик на нее. Не выпуская шасси, «ил» плюхнулся брюхом на землю, прополз несколько метров, взметнув погнутым винтом вверх тучи земли и песка, и наконец замер, словно израсходовал последние силы.
        Экспат перевел дух: сел! Но вот вопрос, где именно — у своих, или у немцев? Кругом довольно густой сосновый лес. Канонада гремит где-то неподалеку, но из-за деревьев не разобрать, где конкретно. В воздухе-то Григорий ориентировался прекрасно, а вот на земле как-то растерялся.
        В любом случае, решил Дивин, в самолете лучше не засиживаться. Нужно уходить, а то, не ровен час, подоспеют немцы. А они сейчас после их атаки злые, церемониться не станут, шлепнут на месте.
        Сержант откинул фонарь. Выбрался из кабины, огляделся и побежал пригибаясь к лесу. Забежав под деревья, обернулся. «Четверка» распласталась на земле будто подбитая птица. Куски обшивки лохмотьями свисали с крыльев и оперения, хвост фюзеляжа прострочен пулеметной очередью. Тяжкое зрелище. Сердце защемило: бросать машину, служившую ему верой и правдой оказалось безумно тяжко. Главное, только-только ведь отремонтировали, мелькнула в голове шальная мысль.
        Григорий оскалился. Черт, о чем он думает? Выбираться нужно, а он сопли распустил. Это всего лишь железка!
        Но в груди все равно саднило, словно он только что потерял друга.