Еще немного:

- Младший лейтенант Дивин прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!
        - Прибыл, значица, - Хромов придирчиво оглядел экспата с ног до головы. - А что, молодец. Орел! Смотри, комиссар, какого бравого летчика воспитали, а?
        Батальонный комиссар тепло улыбнулся.
        - Здравствуй, Дивин. Как добрался, устал, поди, с дороги?
        Григорий смущенно улыбнулся.
        - Есть немного. В транспортнике растрясло здорово.
        - Это тебя с голодухи, - авторитетно заявил комполка. - Знаю я, как в тылу кормят, это тебе не фронтовые нормы. Мы тут, правда, брат, нынче тоже не шикуем. - Майор с огорчением вздохнул и побарабанил пальцами по поверхности стола. - Вовремя приехал, может быть с твоим приездом все наладится. Ладно, не делай удивленное лицо, сам поймешь, чай не маленький. Иди лучше к своим. Узнай там у дежурного, в каком они домике разместились. Да, ты ведь на ужин опоздал... Извини, Дивин, сегодня придется потерпеть.
        - Обойдусь, товарищ майор. У меня тушенка есть, не помру.
        Полк вновь остановился в том же самом доме отдыха под Куйбышевом, что и в прошлый раз. Поэтому найти дом, где расположились пилоты второй эскадрильи оказалось несложно даже в темноте. И уже совсем скоро Григорий толкнул скрипучую дверь, предвкушая встречу с друзьями. Надо же, оказывается у него здесь все-таки друзья. Причем, самые настоящие, проверенные боем. Дивин улыбнулся. Зашел в комнату и...
        - Что за херня?! - вырвалось у него от неожиданности.
        - А, Гришка, ты? Приехал. Ну заходи, чего застыл в дверях?
        В комнате накурено, хоть топор вешай. Малахов сидел за столом в несвежей нательной рубахе. Небритый, с помятым, отечно-серым лицом. Перед ним стоял стакан с водкой, тарелка с надкушенным огурцом и какой-то квелой зеленью. Консервная банка полна окурков. На полу несколько пустых бутылок.
        - Что с тобой?
        Капитан вяло отмахнулся, глядя мимо экспата. Глаза пустые, равнодушные. Взял со стола стакан, лихо опрокинул и шумно выдохнул.
        - У тебя деньги есть?
        - Есть, конечно, что за вопрос, - удивился Григорий. - Сколько нужно?
        Комэск смешно зашевелил губами, что-то подсчитывая, но, похоже сбился. Гневно сдвинул брови и со всей силы ударил кулаком в стену несколько раз.
        - Катункин! А ну, мухой сюда! Кому говорят?!
        В соседней комнате что-то упало, послышалось раздраженное ворчание, кто-то спрыгнул с кровати — заскрипели пружины. Открылась дверь, на пороге возник всклокоченный, сонный сержант.
        - Ну что еще? О, товарищ младший лейтенант! Поздравляю со званием. Рад, что вы вернулись.
        - Ты зубы не заговаривай, - Малахов закашлялся. - Дуй за водкой!
        - Мне не продадут больше, - насупился Катункин. - Говорят, в долг не отпускают.
        - Так а ты расплатись, - комэск тихо засмеялся и ткнул пальцем в Григория. - Младший лейтенант сейчас тебе денег даст. Ведь дашь, дружище?
        Экспат нахмурился. Происходящее ему совсем не понравилось.
        - В бочке у крыльца вода есть?
        - Была, вроде, - настороженно отозвался сержант. - А вам зачем?
        - А это не мне. Ну-ка, пособи!
        Дивин поставил на пол у вешалки свой чемоданчик и решительно шагнул к капитану.
        - Чего заснул? - прикрикнул он на боязливо жмущегося Катункина. - Бери его и  потащили!
        Через полчаса относительно трезвый после принудительного макания в бочку, и потому злющий, как черт, Малахов вновь сидел за столом, а Дивин вместе с повеселевшим сержантом наводили в доме порядок.
         - Устроили тут похабель, - ругался младший лейтенант, энергично орудуя мокрой тряпкой. - Где Прорва, почему за командиром не смотрит? В доме скоро пауки и мыши гнезда совьют! Окно пошире открой, пускай протянет хорошенько.
         - Он у поварихи своей живет, - наябедничал Катункин. - Мы как сюда въехали, так он практически сразу к ней и слинял.
         - А еще в доме есть кто?
         - Новички. Ну, в смысле, летчики, которых нам из запасного полка прислали. Но они на танцы ушли. Спорить с товарищем комэском не рискуют, вот и гуляют до утра.
         - А ты чего остался?
         - Я женат, - с достоинством ответил сержант. - У меня сыну два года.
         - Вот это номер! - искренне поразился экспат. - Когда ж ты успел-то?
         - Да понимаете, - вдруг засмущался Катункин, - перед войной в Одессе работал. Там и познакомились. А потом быстро все — раз и свадьба. А после и ребенок.
         - Тебе с такой скоростью не в штурмовики надо было идти, - мрачно заметил Малахов, - а в истребители. Гришка, не будь свиньей, дай на водку!
         - Перебьешься, - отозвался хладнокровно Дивин. - Валера, организуй нам лучше кипяточку. Керосинка имеется? Отлично. Сейчас тушенку разогреем и будем чай пить.

         - Ты когда на курсы уехал? - комэск вопросительно глянул на товарища. Катункин после позднего ужина давно отправился на боковую, а капитан остался за столом вместе с Григорием поговорить по душам. - Ах да, точно, двадцатого. Ну вот, а двадцать третьего августа немцы устроили бомбардировку Сталинграда. Ты представляешь, - Малахов скрипнул зубами, - я потом узнал — в городе все жили своей обычной жизнью. Магазины работали, родители детей по садикам развели. Никто ничего не подозревал.
        А в шесть вечера началось. И ведь, по закону подлости, зенитчики в это время на северной окраине уже несколько часов атаку танковую отбивали. И приказ у них был, чтобы, значит, не по самолетам стрелять, а по танкам, понимаешь?
       Город большой, вдоль Волги на многие километры протянулся — не промахнешься. Они и не промахнулись. Налетали волнами, в группах по тридцать — сорок бомберов. И так раз за разом, раз за разом! - комэск ожег бешеным взглядом эскпата. - Горел не только город, земля и даже Волга горели — резервуары с нефтью разбили. Вместо домов одни руины.
       - Быть такого не может! - ошеломленно сказал Григорий. - Откуда ты все это знаешь?
       - Да уж знаю, - криво усмехнулся Малахов. - Товарищ отца отписал. В деталях, с подробностями. Батя полез соседских ребятишек спасать, на улицу с ними выскочил, а там такая жара стояла, что враз одежда загорелась. Им бы водой облиться, да куда там — немцы у Мечетки главный подъемник отрезали, водопровод не работал. Отец до укрытия добежал, детей отдал и все... У него почти все тело обгорело, врачи потом сказали, что его никто не спас бы.
       Экспат негнущимися пальцами расстегнул ворот гимнастерки, который стал вдруг очень тугим. Бессмысленная жестокость, с какой гитлеровцы расправились с мирным населением просто не укладывалась у него в голове. Зачем, какой смысл? Разве можно воевать вот так — по варварски — не щадя простых людей? Одно дело на фронте, там все понятно, и с той и с другой стороны солдаты, но так...
       - А дети? Дети выжили?
       - Нет, - тихо ответил капитан после долгого молчания. - Они тоже погибли. Там десятки тысяч за этот день погибли. Женщины, дети, старики...
       - Погоди, а как же товарищ твоего отца, как он спасся?
       - Спасся... Его обломками рухнувшего дома завалило. Огонь поверху прошел, а ему повезло — в канаве оказался. Стена удачно сверху прикрыла. Чудом каким-то жив остался. На следующий день спасатели откопали. Весь переломанный, едва не задохнулся, но выжил. Бывает. В госпитале немного оклемался, в себя пришел и письмо мне отправил. А потом тоже умер – это мне медсестра в том самом письме дописала. Три дня, как получил.
       - Выходит, ты три дня пьешь?
       - А что, осуждаешь? - с вызовом посмотрел Малахов. - Давай, заклейми позором. Выволочку устрой, проработай, партсобрание собери. Слышал уже, комиссар с Хромовым приходили, увещевали, потом трибуналом грозили. Напугали! А ты подумал, как я матери и сестрам обо всем сообщу? У мамы сердце больное, я ведь этим письмом и ее убью. Гарантированно! Эх, не рви душу, налей лучше водки, а? Выпьешь, забываешься и полегче сразу становится.
       - А потом?
       - Да брось ты, - комэск откинулся назад, оперся спиной на стенку домика и нервно обхватил себя руками. - Я уже решил все. Не буду своим ничего писать. Не могу! На фронт улетим, а там будь, что будет. Лучше пускай в бою сгину. А отец... пропал без вести и точка. Помнишь, надежда умирает последней.
       Григорий молчал. Крутил в руках пустой стакан и молчал. Да и что тут скажешь, любые слова в подобной ситуации бессмысленны. Пока не потеряешь кого-нибудь из близких, ничего не поймешь. Война... одновременно красивая и уродливая, славная и подлая, блестящая и грязная. И никогда не знаешь, каким боком она повернется к тебе в следующую секунду.
       - А новички? Ладно, сам сдохнешь, но ведь и они за тобой следом пойдут. Их же учить нужно, иначе сгорят в первом же вылете. Нельзя так, Леша.
       - Думаешь, я совсем сволочь? - мигом окрысился Малахов. - Не волнуйся, я свои обязанности назубок знаю. И летчиков учу как надо, никто не подкопается. А чем в свободное время занят — это никого не колышет. Хоть стойку на голове делаю, имею право!
       - Что, и летаешь с похмела? - тихо спросил экспат. - Не боишься, что машину и людей угробишь?
       - Боюсь! - вдруг очень серьезно ответил капитан. - Вот этого боюсь, честное слово. Но теперь, когда ты вернулся, поможешь ведь другу, правда?
       - А куда я денусь? - улыбнулся Дивин. Но тут же взглянул на Малахова строго:  - Но пить все равно больше не дам, так и знай!