Продолжение:

Глава 20. Снова алмазы, золото… и стирка

20.1.

Стоит бабье лето, на улице тепло, а в нашей маленькой кухне-ванной – так и вовсе жарко. Опять идет стирка пеленок, и все прочего, заодно. Начинаю уже подумывать – а не воспользоваться ли услугами какой-нибудь китайской прачечной? Стирают они чисто, берут дешево. Правда, пока туда белье принесешь, пока оно на другой день будет готово, да потом опять его из прачечной домой тащить… Если бы под боком все было, тогда игра стоила бы свеч. Но – чего нет, того нет.
– Лидуся, – снова пытаюсь закинуть удочку, – и что ты так уперлась? Домашняя работница – нормальная профессия, полезная. Они в профсоюзе Нарпита (работников народного питания) состоят, у них и расчетная книжка есть, отпуск, выходной день, пособие по временной нетрудоспособности, все честь по чести.
Однако жена молчит, упрямо поджав губы.
– Знаю, знаю, отчего ты так упираешься, – перехожу на шутливый тон, чтобы развеять возникшую неловкость. – Желаешь прихвастнуть при случае, что у тебя пеленки целый член ЦК ВКП(б) стирает… – не успеваю договорить до конца последнее слово, как чувствительно получаю по плечам и по шее свернутой жгутом, отжатой, но еще не прополосканной пеленкой.
Да, и как тут ответишь на подобный аргумент? Распрямляю согнутую над корытом спину, хватаю жену в охапку и начинаю целовать. Она совсем не сопротивляется, но, когда мы оторвали наши губы друг от друга, Лида с суровым выражением на лице – только глаза смеются – спрашивает:
– Сам от работы отлыниваешь и меня отрываешь?
Подозреваю, что упрямое нежелание заводить домработницу связано не только с революционными убеждениями жены. Среди прислуги свирепствовала безработица, что толкало многих девушек и молодых женщин на панель. По данным Центрального совета по борьбе с проституцией, 32% женщин легкого поведения в Москве составляли действительные и бывшие члены союза Нарпит. Понятно, почему Лида опасалась пригласить в дом девицу, которая вполне могла быть отягощена подобными навыками.
Пока заканчиваю стирку, мысли вновь возвращаются к идее стиральной машины. Раз все упирается в дефицит электродвигателей, то надо срочно выяснить в Главном управлении капитального строительства, нельзя ли малой кровью увеличить мощности строящегося по программе развития станкоинструментальной промышленности завода электродвигателей? Они ведь не только для станков нужны. Вот, кстати – для проектируемого в макаренковской детской коммуне имени Горького цеха электроинструмента тоже понадобятся двигатели небольшой мощности! Да, этим срочно надо заняться…
А какую стиралку будем делать? С вращающимся барабаном и горизонтальной загрузкой? Нет, пожалуй, такой хай-тек не потянем. Тогда активаторного типа? Активатор с донным расположением или боковой? И вращающийся или с возвратно-поступательным движением, как у американских стиральных машин в 30-е годы? А, может быть, погружного типа? Пожалуй, этот вариант технически самый простой. Бак, конечно, из оцинкованного железа – нержавейки мало и она пока чрезмерно дорога, да и бакелит в страшном дефиците. Так, пока движков еще нет, можно подкинуть инженерам задачку проработать варианты конструкций, не забывая о том, что машина должна быть рентабельнее, чем ручная стирка. Под правильным лозунгом: «Освободим женщину от домашнего рабства!». И, конечно, главным назначением этих машин будет первоначально оснащение фабрик-прачечных.
На следующий день Дзержинский вызвал меня к себе. Речь, несколько неожиданно, зашла о деле Донугля. Точнее, это был скорее повод. Фактически продолжался наш давнишний разговор, начатый еще после того Пленума ЦК ВКП(б), на котором меня кооптировали кандидатом в члены ЦК.
Когда я зашел в кабинет председателя ВСНХ, Феликс Эдмундович, коротко ответив на мое приветствие, довольно долго молча разглядывал меня. В который раз, заглянув в его глаза, я почувствовал неимоверную усталость, навалившуюся на плечи этого человека. И поэтому меня не слишком удивили его первые слова:
– Все валится из рук… Подчас теряюсь, не знаю, что делать. Лучших людей из своего аппарата пришлось отдать или отпустить на хозяйственную работу. С кадрами ситуация ужасная, особенно на местах. Если не безрукий, то карьерист или сволочь. А заменить некем! Приходится этих… воспитывать, хотя стоило бы гнать в шею. Начинаю со страхом думать о том, что станет с ОГПУ, когда я уйду. Вячеслав Рудольфович слаб, склонен прогибаться под давлением. У других нет даже его авторитета… – Дзержинский снова замолчал.
– Хотите мне предложить этот пост? – неловко шучу, желая прервать молчание.
– Нет, – не принимая шутливого тона, вполне серьезно отвечает Феликс Эдмундович. – Вы – человек на своем месте. Да дело даже не в том, кто станет во главе. Меня пугает тот безудержный политический карьеризм, который проснулся в моих сотрудниках, а еще больше – та готовность, с которой Политбюро стремится воспользоваться плодами этого карьеризма.
Вот даже как? Впервые на моей памяти (и нынешней, и прошлой) «железный Феликс» выражает недовольство поведением Политбюро. Между тем мой собеседник продолжал:
– Мне пришлось очень жестко ругаться, чтобы придержать их желание немедля развернуть на весь Союз пропагандистскую кампанию под лозунгом «буржуазные специалисты – главные очаг контрреволюции в СССР». К счастью, к моим словам прислушались.
После короткой паузы Дзержинский снова пристально уставился на меня:
– Я часто вспоминаю наш с вами разговор годичной давности. Сегодня мне кажется, что тогда вы были чрезмерно осторожны в формулировках. Чтобы избежать злоупотребления властью со стороны сотрудников ОГПУ, необходим очень жесткий контроль над их работой. И изнутри, и со стороны прокуратуры.
– А еще надо установить жесткие процессуальные нормы на всех стадиях оперативно-розыскных мероприятий и следствия, – решаю подать свой совет. – Контролировать же их соблюдение лучше всего будут те, кто в этом более всего заинтересован – подозреваемые и подследственные, при помощи профессиональной адвокатуры, разумеется. Для этого адвокатам должны быть предоставлены соответствующие правомочия.
– Вашу идею я еще с того раза запомнил, – откликнулся Феликс Эдмундович. – Юридический отдел уже работает по моему поручению. Но самое поганое, – он вдруг резко сменил направление разговора, – что я сам упустил момент, когда Евдокимов перешел грань, и начал раздувать это дело, не обращая внимания на доказательства. Я готов был поверить с его слов во всю эту историю с разветвленным контрреволюционным заговором… – его глаза в этот момент были, как у побитой собаки. Никакого фанатического огня, которого так боялись враги «железного Феликса», в них не пылало. Только тут я прочувствовал до конца, почему сердце Дзержинского отказало так рано. Все ошибки, все промахи, всё отступничество, – короче, все, что шло во вред делу революции, – он пропускал через свое сердце.
– Ладно, – воскликнул он, внезапно переходя на резкий и энергичный тон, и взгляд его тут же сделался цепки и жестким, – я наведу в своем хозяйстве порядок. Отступать не привык! – и он поднялся из-за стола, протягивая мне руку на прощание.

Отредактировано Запасной (17-12-2013 20:00:00)

"главныЙ"? или "очагИ"?

Запасной -  тогда, по ходу дела, следует им этот разговор продолжить - и не только кабинетно. Душевный раздрай хорошо утрясывать на природе!

Очень удачный отрывок. Из того, что я читал о нём, он ведь действительно всё через сердце пропускал. Идеалист, но при этом фантастически работоспособный и очень умный. Именно такие отрывки и переводят интересную Стратегичку в разряд литературных произведений.