Продолжение:
Глава 31. Отступать некуда
31.2.
При всём при том мрачные прогнозы моего тестя пока не спешили сбываться. Никто под меня подкопов не вел, и кресло подо мной не шаталось. Д и наши бурные разговоры с Серго (который, вообще-то, Георгий Константинович, а Серго – партийный псевдоним) вовсе не вызывали у него желания избавиться от неудобного оппонента. Но изменение настроений в верхах накатывалось с неотвратимостью парового катка.
Подоплека этих изменений была вполне прозрачной. Нашей стране нужно было всё, много и ещё вчера. Насколько это возможно экономически, партийные руководители, и даже те из них, кто имел техническое или юридическое образование, понимали недостаточно хорошо. Что уж говорить о тех, кто такого образования не имел! Более того, иногда и понимающие существо вопроса, поддаваясь общим настроениям, начинали надеяться на авось, полагая, что если поднажать как следует, то в низовых звеньях, в трестах, на предприятиях, в совхозах, как-нибудь исхитрятся, вскроют внутренние резервы, и дадут стране больше угля, нефти, стали, тракторов, грузовиков, станков, зерна, тканей… Да что далеко ходить за примерами – мой новый начальник как раз и принадлежал к последней группе.
Что противопоставить этим крепнущим настроениям, я не знал. Диагноз Владимира Ильича – «не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет» – при всей его справедливости, не подсказывал выхода из ситуации. Культурность не привьешь разъяснением правильного политического курса, или даже годом или двумя упорной учёбы. Того, что за шесть лет я успел сделать для повышения уровня образованности наших кадров, и для повышения уровня доверия к суждениям действительно культурных и образованных специалистов, было до обидного мало.
Хотя намечающийся поворот в политике беспокоил не меня одного, надежды на союзников было мало. Только что в «Правде» появилась статья Бухарина под знакомым названием «Заметки экономиста» – почти на два года позже, чем в покинутом мною времени. Николай Иванович всё в ней верно обсказал. Вот только толку с этого – чуть. И дело даже не в том, что кто-то его не понял, кто-то ему не поверил, а для кого-то было важнее держать нос по ветру. Весь пафос статьи был направлен на разъяснение того, почему не приходится ждать ничего хорошего от завышенных плановых заданий и от пренебрежения законами рынка. Проще говоря, в статье расписывалось – как делать нельзя. А как можно? Без ответа на этот вопрос нечего и думать было повести за собой и партийные кадры, и партийную массу.
Сталин, и те, кто шли за ним, имели ответ. Не следует думать, что они полагались на один только окрик сверху и на административный нажим. Экономические решения партийная верхушка позаимствовала у Троцкого, Преображенского, Каменева, Пятакова и других неглупых голов из левой оппозиции. И нужды нет, что данные предложения были когда-то прописаны в оппозиционных платформах. Оппозиция загнана в угол, лишена доступа к партийной печати и к высоким партийным трибунам. Можно сколь угодно долго бубнить о плагиате – кто вас услышит?
На Пленуме ЦК непосредственно перед съездом стало уже очевидно, что председатель Совнаркома хочет от высшего партийного форума получить одобрение курса на расширение финансирования капиталовложений, а для этого – на увеличение налога с оборота, повышение розничных цен, увеличение обложения единоличников, значительное расширение обобществленного сектора в сельском хозяйстве, введение обязательных поставок продукции совхозов и колхозов по монопольно низким ценам, и фактический запрет частного рынка зерна. Наряду с этим немало слов было сказано про рационализацию производства, борьбу с бюрократизмом, про кампании по снижению себестоимости продукции, повышению её качества, борьбе за производительность труда, про развертывание социалистического соревнования и всемерное поощрение инициатив рабочего класса. Не было ни одного привлекательного лозунга, который бы не был пущен в ход.
Разрушительные последствия предлагавшейся экономической политики я представлял себе достаточно хорошо, но вот что противопоставить ей, кроме предостерегающих криков, подобных бухаринскому, сообразить пока не получалось.
Во время очередного посещения ОГПУ меня буквально рвали на части Мессинг со своим аналитически отделом, и Трилиссер, с которым надо было обсудить задания для экономической разведки – и это входило уже в систему! Вырвавшись из их цепких рук, я заглядываю в кабинет к Лиде и предлагаю:
– А не прогуляться ли нам в тир?
Жена тут же, нагло воспользовалась благорасположением Станислава Адамовича, смывается вместе со мной с работы. В размещавшемся неподалёку динамовском тире, уже давно ставшим для нас привычным, мы сжигаем немалое число патронов (теперь, при работе на ОГПУ, раздобыть их стало легче). Закончив упражнения, возвращаю свой «Зауэр» в наплечную кобуру. У Лиды пистолет ложится в кобуру, закрепленную на форменной портупее. Вообще-то ей положен штатный «Наган», но пока снабжение командиров личным оружием поставлено не столь хорошо, чтобы начальство резко возражало против использования нештатных образцов.
Выходим на морозный февральский воздух. Начавшаяся со вчерашнего вечера вьюга, наконец, улеглась. Снеговые тучи разошлись, открывая в просветах бледно-голубое зимнее небо, и бледные лучи солнца время от времени заставляют икриться свежевыпавший снег. Покинув пропитанный запахом порохового дыма тир, мы не держим путь к подъездам ОГПУ, а, пройдя мимо здания НКИД с памятником Вацлаву Воровскому, поворачиваем на Кузнецкий мост. Морозный ветер, проникая во все щели, чувствительно покусывает, и я, поплотнее устраивая шарф на шее, с легкой завистью поглядываю на жену, у которой пальто застегивается под горлышко, а воротник к тому же имеет меховую оторочку.
– Лида, похоже, я попал в тупик, – произношу после нескольких минут молчания. – И как из этого тупика выбраться – ума не приложу.
– Это из-за смерти Феликса Эдмундовича? – обеспокоенно спрашивает она.
– Отчасти. Но в сложившейся ситуации, боюсь, и он мало чем смог бы помочь… – беру паузу, старясь поточнее сформулировать мельтешащие в голове мысли. Жена молчит, не торопит. Привыкла, что я говорю медленно, с остановками.
– Проблема в том, что большинство в ЦК и в Политбюро явно настроено сменить курс экономической политики, приняв, по существу, кое-какие предложения левой оппозиции. Далеко не самые лучшие, на мой взгляд. Им всем очень хочется сделать поскорее рывок вперед, не считаясь с последствиями… – снова замолкаю.
– Но разве нельзя им всё объяснить? – чувствую, как любимой передается моя тревога.
– Этим и занимаюсь. Беда в том, что и более авторитетных людей – Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, – слушать не хотят. Да и не это главное. Я ведь понимаю желание повысить темпы социалистического строительства – как поглядишь вокруг, так везде сплошные нехватки. И очень хочется побыстрее удовлетворить нужду людей подчас в самых элементарных вещах. Именно это и толкает наше руководство на попытки пересмотра контрольных цифр пятилетки и расширение капитального строительства. И если просто хватать всех за фалды, и кричать, – «Куда?! Стой! Ничего у вас не выйдет!» – то от такого крикуна попросту отвернутся. А наши «правые коммунисты» именно в таком духе сейчас себя и ведут. Нет, нашим товарищам нужно, вместо необдуманных скачков вперед, с риском свернуть себе шею, предложить программу действий, направленную на решение стоящих перед нами проблем. Одними предостерегающими окриками тут не отделаешься. Беда в том, что такой программы у меня как раз и нет, – формулирую, наконец, для жены существо своих затруднений.
Теперь в молчание погружается уже Лида. Так, не произнося ни слова, мы успеваем спуститься до Неглинной, дойдя почти до самого ЦУМа, и, не сговариваясь поворачиваем обратно. Прохожих в этот час немало, но с оставленной мною Москвой не сравнить – по здешним меркам такое количество сочли бы толпой. Впрочем, толпы народа можно понаблюдать и здесь, совсем рядом, на Петровке, или, скажем, на той же Сухаревке. Сейчас слышен лишь скрип снега под нашими ногами, и под ногами встречных. Но вот жена прерывает затянувшуюся паузу:
– Так ты говоришь, что задания пятилетки увеличивать нельзя – в результате выйдет только хуже?
– Именно так! – подтверждаю с энергичным кивком, отчего морозец успевает слегка пробраться за воротник.
– Тогда как же вообще можно поднять производство чего бы то ни было, если не давать повышенных заданий? – продолжает допытываться Лида.
– Вообще-то можно… – задумчиво говорю в ответ. – за счет режима экономии, например. Или за счёт снижения брака. Или путем рационализации производства. Укрепление трудовой дисциплины тоже кое-что может дать…
– Ну, и чем же дело?
– Да дело в том, что всё это сложно, трудно, и не даст много и сразу! – начинаю горячиться. – А один дополнительно построенный завод обеспечит существенный прирост выпуска без всякой возни с рационализацией и укреплением трудовой дисциплины! Только дополнительные средства на капитальное строительство из воздуха не берутся. Вот и придётся увеличивать ставки налогов, повышать цены и фактически сокращать реальную зарплату!
– Мне на работу надо возвращаться, – прерывает мои излияния жена. За разговором мы подошли почти вплотную к зданию ОГПУ. – Дома договорим.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
