!!!!!!!!!! Классно   

Надрывно гудя моторами, самолет с каждой минутой все дальше и дальше удалялся от Москвы, увозя нашу сборную компашку в сторону фронта. А компания собралась не маленькая. Помимо меня и Сереги, летела вся следственная группа МУРа, в количестве аж пяти человек. Помимо их старшего – Александра Третьякова, присутствовали два его помощника, Денисов и Калныш, а также пара экспертов. Сейчас все менты расположившись на каких-то тюках дрыхли а мы с Гусевым, сначала попробовали общаться, пытаясь перекричать шум двигателей, но потом, мне это дело надоело и я тоже завалился на мешки. Вообще, в этот раз повезло – попутным грузом шли не твердые угловатые ящики, а мягкая почта, поэтому, устроившись с комфортом, сунув шапку под голову, закрыл глаза. Мда, удобно устроился… Это вам не на жесткой лавочке часами попу плющить или на откидных стульчиках мучится. И укачивает на них почему-то сильнее, может потому, что поперек движения сидишь? Причем интересно – когда к немцам летишь, там хоть вдоль, хоть поперек располагайся, по барабану – как огурчик себя чувствую, а когда по нашим тылам на самолете мотаюсь, мутит… Да и Ли-2 еще тот лайнер – все воздушные ямы его, благо хоть не сдувает сквозняками, как в ТБ и в тулуп кутаться не надо.
Постепенно проваливаясь в сон, вспоминал нашу первую встречу со следственной группой. Вначале, еще в Кремле познакомились с Третьяковым. Когда мы вышли от Сталина, Поскребышев, показал на напряженно сидящего худощавого майора, приблизительно моего возраста. Увидев жест Сталинского секретаря, парень вскочил и рубанул в нашу сторону строевым. Подойдя ближе, он, встав по стойке смирно, представился:
- Товарищ генерал- майор, старший особой следственной группы Московского уголовного розыска майор Третьяков, прибыл в ваше распоряжение!
Серега несколько секунд оглядывал тянущегося майора, а потом, скомандовав «вольно», пожал ему руку, сказав:
- Генерал-майор Гусев, а это мой заместитель, подполковник Лисов.
Мент протянул руку и мне, но я не дожидаясь рапорта, сбил весь его мандражно-пафосный настрой возникший при виде многозвездных и орденоносных офицеров МГБ:
- Лисов, можно просто Илья.  И не напрягайся ты так, мы люди нормальные. Устав и субординация дело конечно хорошее, но нам теперь вместе работать, так что шагистику и козыряние прекращай. От тебя не строевая требуется, а знания по специальности. Ну а мы будем помогать по мере сил.
Майор, от такого пассажа несколько растерялся, но надо отдать ему должное, быстро взял себя в руки. Улыбнувшись в ответ, сказал:
- Третьяков, можно просто Саша. Ваше замечание учту.
Гусев на это только хмыкнул и предложил:
- Ну что, товарищ майор, пойдемте знакомиться с вашей командой. Они сейчас, где находятся?
- Вся группа, с сегодняшнего утра считается на казарменном положении и расположились у нас, на Петровке.
- Хорошо. Тогда поехали к вам.

Пока катили в МУР я еще немного пообщался с ментом и он несколько оттаял, а то в начале парень сидел, как будто лом проглотил и общался односложно, стараясь говорить исключительно уставными фразами. С другой стороны его можно понять – обычного опера выдергивают в Кремль и передают под начало незнакомых начальников, которые мало того, что являются представителями госбезопасности в больших чинах, так еще и в этом самом Кремле ориентируются, судя по поведению, как у себя дома. А нам этот парень и его люди нужны были не зажатыми и пугливыми, а работоспособными и соображающими. Поэтому когда мы уже выходили из машины, я, пихнув Гусева в бок, прошипел:
- Серега, перестань так надуваться. Это ведь не твои подчиненные, а просто прикомандированные. Сейчас вот запугаешь людей одним только видом, когда они еще отойдут и работать начнут?
Гусев, подумав пару секунд кивнул, поэтому знакомство и общение с командой следователей получилось не казенно-деловым, а гораздо более человечным. Менты, поняв, что МГБешный генерал, по сути – нормальный мужик, сразу включились в работу. Выслушав мой и Серегин рассказ, они начали задавать вопросы. Только вот толком мне отвечать не пришлось. В дверь постучал дежурный и попросил к телефону подполковника Лисова. Недоумевая, кому это я понадобился, прошел за лейтенантом. Взяв трубку, услышал голос Васи Кружилина, который сообщил, что меня вызывает Колычев. Уточнив, только одного, или вместе с Гусевым, опять пожал плечами и, спустившись к нашей эмке, покатил на Лубянку.
Генерал-полковник уже вернулся от Верховного и встретил меня в своем кабинете, имея на физиономии очень странную улыбку. Правда, причина этой улыбки тут же выяснилась. Только я вошел, Иван Петрович достал из папки конверт и сказал:
- Извини Илья, стразу тебе это письмо не отдал, чтобы не отвлекать перед встречей с Иосифом Виссарионовичем. А сейчас бери, читай.  Захочешь написать ответ, возьми конверт и бумагу у Кружилина, а потом отдашь мне, для отправки адресату.
Я с удивлением покрутил вытянутый конверт в руках и не найдя на нем никаких реквизитов, разорвал. Внутри был еще один конверт. Блин, это что за матрешка бумажная? Причем, судя по всему, первая шкурка от этого послания в папке у Колычева лежит. Мне отсюда хорошо виден кусочек вскрытого коричневого пакета с сургучной печатью. Но когда, наконец, добрался до письма и прочел первую строчку, все стало на свои места. Глупо улыбаясь, я попросил разрешения выйти. Командир кивнул, а счастливый Лисов рванул читать письмо от своей невесты, пришедшее к нему через черт знает сколько границ.
Расположившись на диванчике, сначала долго разглядывал ее фотографию, а потом жадно глотал строчки, написанные каллиграфическим почерком. Хелен, толи сомневаясь в моих лингвистических способностях, толи желая показать свою крутизну, писала по-русски. Двоечница! Ошибок наделала целую кучу! А почерк то у нее, типично девчачий – буковки ровные и пузатые. В волнении я даже закурил прямо в приемной, но потом спохватился и начал искать глазами, обо что можно погасить бычок. Видя мою суету, Вася, который сидел за столом и делал вид, что занят бумагами, улыбнулся и предложил:
-  Ты лучше иди в мой кабинет. Там и покуришь и ответ напишешь.
Благодарно кивнув, переместился в Кружилинский закуток, где опять принялся за лицезрение  Аленкиной мордашки. Блин, я уже забывать начал какая она у меня красивая! В конце концов, поставив фото возле лампы и периодически поглядывая на него, начал перечитывать письмо.
Нахтигаль расстаралась, аж на пять страниц, так что почитать, было чего. Писала, как она устроилась в Швейцарии и как теперь работает врачом в женевском филиале больницы своего отца.  Писала, что очень скучает. Писала, что когда на нее вышел человек из нашего дипломатического представительства в Женеве, она чуть в обморок не брякнулась от восторга, хотя здоровье у нее отличное и даже более того. Причем слова про «более того», были подчеркнуты. Интересно, что это значит? Пару минут поразмышляв, что она под этим имела ввиду, решил, что может по Женеве грипп повальный ходит, а она одна здорова осталась, чем сейчас и хвастает.
Еще писала, что уже намекнула родителям про имеющегося жениха, но сказала, что познакомит их только после войны. На муттер, это произвело такое впечатление, что будущая теща моментально примчалась в Швейцарию и теперь живет рядом с Хелен, теша себя надеждой, хоть одним глазом увидеть избранника своей дочери. Мда… тут муттер придется обломиться как минимум на пол года. Вот возьмем Берлин, тогда и насмотрится. Вообще, написано было много о чем, но когда я случайно взглянул на часы, то пришлось отложить очередное перечитывание ее письма и заняться написанием ответа.
Долго и длинно писать я не умею, поэтому ответное послание получилась только на пол странички, хотя вроде написал обо всем. И про чувства и про свою жизнь. Критически оглядев недописанный листок, очередной раз закурил и начал ходить по кабинету, соображая, что бы еще  вписать. Потом вдруг озарило. Быстро сев к столу, начал выводить: «Очарована, околдована…» и далее по тексту. Барышни с этого даже в мое время тащились, так что надеюсь, моей зеленоглазой прелести, эти стихи тоже понравятся.
А когда отдавал письмо Колычеву, на всякий случай, даже не надеясь на положительный ответ, спросил:
- Иван Петрович, а я могу ей свою фотографию послать?
Спросил и настороженно замер, думая, что командир сейчас опять начнет песни про бдительность и секретность петь. Но вместо этого, он раздраженно хмыкнул и со словами:
- Вот как знал! А то ведь у тебя мозгов бы хватило, ей себя в форме и со всеми регалиями послать. Но это запрещено, а вот эту можно…- протянул мне глянцевый прямоугольник.
Оба-на! C фотки, на меня смотрела моя же физиономия, только в гражданском обличье. Это перед поездкой во Францию, нас для документов щелкали,  наверное оттуда у Ивана Петровича карточка и появилась. Но как он меня просчитал… Ведь снимок, наверняка в личном деле хранился, а Колычев заранее позаботился. Растроганно шмыгнув, я поблагодарил командира и поскакал за новым конвертом, так как старый был уже запечатан. В том, что послание будет подвергнуто цензуре, сомнений не было, но отдавать письмо не закрытым, как-то не хотел. Если надо, пусть без меня вскроют, и перлюстрируют на здоровье…
Под эти воспоминания, убаюканный шумом самолетных двигателей я, в конце концов и уснул.

- Вот, смотрите товарищ подполковник…
- Кхм…
- Извини, все время забываю, смотри Илья, видишь?
Третьяков показал на снимок, найденный в планшетке убитого Горбуненко. Пока я разглядывал скупую улыбку на физиономии Филиппа, которому пожимал руку радостно скалящийся Жуков, Сашка молча сопел у меня над ухом. В конце концов, раздраженно отложив фотографию, спросил у него:
- И что тут надо было увидеть? Твои спецы уже сказали, что это не фотомонтаж, дальше что?
- Они сказали, что это не похоже на фотомонтаж. Только Казимир Львович, все равно, сильно сомневается. То, что это монтаж, они наверняка сказать не могут, но вот Луганский, в свое время очень сильно увлекался психологией, поэтому его эта фотография сразу так заинтересовала. Посмотрите, как улыбается Горбуненко и как маршал?
- Да я ее уже сто раз видел, ты толком скажи, что в ней Луганскому не нравиться?
Третьяков, тоже начал потихоньку раздражаться. Первая зажатость, возникшая при знакомстве уже прошла и мент, во всяком случае, в моем обществе, чувствовал себя достаточно свободно. Поэтому, фыркнув, ответил:
- А то, что не может майор ТАК улыбаться, когда ему маршал руку жмет. Тут даже не в субординации дело, а в обычной человеческой реакции! Посмотри на лицо Жукова и на лицо Горбуненко!
- Ну, ты блин, даешь! Может ему комфронта, руку передавил, вот майора и перекосило.
- Этому амбалу, руку передавил? Не смеши. И его вовсе не перекосило. Это улыбка старшего - младшему. Не важно, по званию ли, по возрасту. И поза его тоже…
- А в позе, что не так?
- Слушай, может я лучше, Казимира Львовича позову, он тебе все по научному объяснит?
- Стоп, не надо по научному и прекрати меня Луганским пугать. Ты давай своими словами скажи, в чем дело?
- Ммм… есть такая наука – физиогномика. И исходя из нее, выражение лица, а так же вся поза майора, противоречат тому, что должно быть.
- То есть ты считаешь, что если он угодливо не изгибается и льстиво не улыбается при виде Жукова, то снимок может быть липой?
- Да при чем тут угодливый изгиб! Я ведь про другое!!
- Так – вытянув руки ладонями вперед, прекратил крик души майора –  не ори, я понял, что эта фотка тебя сильно смущает. Что предлагаешь?
Третьяков, остывая, закурил и уже спокойно продолжил:
- Насколько я знаю, люди из контрразведки вовсе не склонны позировать перед каждым фотографом. То есть снимки делает либо кто-то из своих либо… все равно кто-то из своих. А задумка такая – мы убираем с этой фотографии Жукова и оставляем Горбуненко с протянутой для пожатия рукой. После чего показываем снимок в его отделе, ну и в других отделах СМЕРШ фронта. Есть надежда, пусть и маленькая, что кто-нибудь может сказать, кому он на самом деле жал руку.
- Ты сам в это веришь?
Александр твердо посмотрел мне в глаза и спокойно ответил:
- Верю. Слишком уж в этом деле много неясностей. Чересчур много улик указывают на причастность Георгия Константиновича. А когда улик много, то это значит, или действовали непрофессионалы, во что не верится, или наоборот - слишком большие профессионалы, имеющие какие-то свои цели, пока непонятные нам.
Насчет неясностей Сашка точно подметил. Они громоздились одна на другую со скоростью лавины. Начнем с того, что «камикадзе» не думал себя подрывать. Наш знаток психологии, являющийся по совместительству патологоанатомом, сложив все ошметки трупа, установил, что взрыв произошел на уровне, чуть выше колена. Так как, подобный способ самоубийства совмещенного с кастрацией, он посчитал странным, то предположил, что диверсант, увидев засаду, сунул руку в глубокий карман галифе, где у него лежала граната. Но из-за того, что ребята целили по ногам, пуля вполне могла попасть в эту  «лимонку». Или он сам, пытаясь вытащить  свою «ручную артиллерию» и получив в этот момент ранение ноги, мог от боли, случайно, с силой дернуть  за кольцо. То есть, жертвовать жизнью для сохранения в тайне имени заказчика, этот человек вовсе не собирался.
Следующей странностью было то, что у второго, который был наводчиком, помимо пачки папирос, был еще кисет с табаком. На окопника тот хмырь совершенно не походил и зачем таскать с собой два типа табака – непонятно. Кстати, в кисете была аккуратно нарезанная полосками газета. Причем не «Правда» какая-нибудь, а армейская - «Вперед на врага» Первого Украинского фронта, что лишний раз подтверждала причастность Жукова к этому делу. Ведь именно он, Первым Украинским рулил.  Да, Луганский распотрошив наводчика, сказал, что помер этот второй, все-таки из-за меня. Когда летеху вскрыли, то выяснилось, что во время блиц допроса, осколок повредил артерию и легкое, вот лейтенант и скончался. Именно поэтому он сначала был бодрячком, а потом резко откинул копыта. Блин, вот кто бы знал…
А самое главное, что в кисете, среди нарезанных газет, были обрывки старой накладной, подписанной Горбуненко. Что именно он в этой накладной требовал, было непонятно, так как верхней части не было, но после складывания всех полосок, его подпись читалась на раз. Так что сомнения майора я не очень понимал. Даже если учесть, что хвостов от трофейного «Виллиса» мы не нашли - учет автотранспорта был поставлен несколько хуже, чем я рассчитывал и «пробивка» по номерам двигателя не дала ничего, все равно, следы прямо указывают на начальника «десятки». И тот, умирающий, его фамилию назвал и накладная…
Все достаточно стройно – варяги с Первого Украинского прибывают к нам, под крыло Филиппа. СМЕРШевец их курирует и дает наводку. Только Жуков решил подстраховаться и послал еще одного человека, для контроля над ситуацией, а когда все провалилось, этот человек грохнул Горбуненко как слишком много знающего и обрубил тем самым все хвосты. Но у нас есть трупы с документами. Удостоверение конечно «липа» только против фотографий не попрешь. А фото жмуриков, с соответствующими указаниями отосланы в штаб «украинцев». Так что, только они ответят, можно будет копать дальше.
Во всяком случае, мы именно так думали, но у ментов появилось свое мнение. Поначалу, они тоже придерживались нашей версии, особенно после того, как выяснилось, что вопли во время ссоры высшего комсостава, слышали несколько человек. Наши военачальники шепотом ругаться не умеют, поэтому крик души маршала – « Я тебя, трах-тибидох, живо под землю загоню, трам тарарам! Тебе сука, жить немного осталось!» дошел до следствия, даже не от Черняховского. Их стычка, оказывается, особым секретом не являлась и достаточно бурно муссировалась в штабных кругах. В смысле, в штабе первого Украинского. Там, своим маршалом гордились и пересказывали этот эпизод даже с гордостью – мол, как наш командир, этого салабона Черняховского, на место поставил. Крут наш маршал, даже Сталин к нему всегда прислушивается.
Вот после этого, Третьяков и стал ходить каким-то смурным. Мы, усиленно занимались подготовкой к заброске к фрицам, поэтому я в дела следственной группы не очень лез, а тут выдалась у нас обоих свободная минута, вот и решил спросить, в чем дело? Сашка, на мой вопрос, предложил пройти в их расположение и там переговорить. Усевшись за стол, майор несколько секунд молчал, а потом выдал:
- Знаешь, вот нутром чую, что все не так как мы думали…
- В смысле?
-  А вот сам смотри. Давай начнем по порядку – Александр, достав лист бумаги, нарисовал прямоугольник – вот это будет пушка…
- Орудие
Третьяков фыркнув, возмущенно посмотрел на меня, мол, какая разница? Я на это только замахал руками:
- Ладно, ладно – продолжай.
- Так вот… вот это – он нарисовал еще один прямоугольник – мина с радиовзрывателем.
Вообще-то в закладке был фугас, очень грамотно сделанный из гаубичного снаряда, но чтобы не сбивать с мысли следователя, я промолчал.
- Мы беседовали и с Шарафутдиновым и с теми приглашенными армейскими саперами, так они в один голос утверждают, что  без особых затруднений смогли бы определить, что взорвалось – снаряд или заложенная мина. Тогда зачем вся эта катавасия с пушкой?
- Как зачем - чтобы замаскировать работу фугаса и списать все на шальной снаряд.
- Неа – Саша покачал головой – я же говорю – ничего замаскировать не выйдет. Шансы, что снаряд влетит в воронку от мины, исчезающее малы. Ответим на вопрос - для чего была возня с – он, глянув на меня, хмыкнул – с орудием, сможем ответить и на другие.
Мда, это Третьяков правильно сказал. Я вот тоже до сих пор так и не смог допетрить, на хрена нужна была эта гаубица? Ну, захотел Жуков мочкануть обидчика, так для чего так мудрить? Обычная закладка и – привет, несостоявшемуся маршалу Черняховскому! Все можно было спокойно списать на «верфольф», благо этих оборотней в округе достаточно ползает – что ни день, так контрразведчики диверсионную группу вылавливают. Так нет - возились с тяжелючей хреновиной, таская ее туда-сюда и в конце концов, на ней же и погорели.
А потом, вопросов стало еще больше и у Сашки, появилась странная версия. Мол, по приказу некоего человека Х, его люди устраивают удачное покушение. Никто ведь не рассчитывал на появление чересчур наблюдательного Лисова, так что засада имела все шансы на успех и Черняховскому, было положено под прощальный залп, убыть в мир иной. После убийства генерала армии, киллеры отваливают, оставив будто бы случайно, возле гаубицы, этот кисет с табаком и газетами. Следователи, разумеется, выясняют, что имел место подрыв фугаса, который пытались замаскировать под случайный снаряд. А так как присутствует воронка и из-под снаряда, то поиски орудия быстро выводят к немецкой гаубице. И тут такой подарок! Газета первого Украинского и накладная с фамилией Горбуненко. После чего начинают трясти начальника десятки. Хотя, Третьяков сомневался, что майора мы бы нашли живым. Это в его версию не укладывалось. Филиппа должны были грохнуть, но зато оставалась бы фотография, где с ним чуть не обнимается Жуков. И тогда в свете недавней ссоры следователи начали бы трясти уже самого маршала.
Мне все это казалось чересчур запутанным и притянутым за уши, но мент с упорством бульдозера, начал отрабатывать свою новую задумку. Сейчас вот с этой фотографией носится… Очень ему хочется доказать, что это «липа». Ведь если получится, то его шаткая версия, станет основной.
Я, в то, что Третьяков прав, верил слабо, не понимая для чего убийцам нужна была такая  сложная многоходовка, но у нас было указание помогать следователям всемерно, поэтому  спорить дальше не стал, и сказал:
- Добре. Бери машину, Пучкова, охрану  и дуйте к контрикам. Может и повезет. А я с тобой не поеду, извини, у самого дел по горло. Нам ребята свежих «языков» притащили, так что дуйте, разбирайтесь сами.
Сашка кивнул и мы разбежались. Он, в штаб армии, а я потопал в дальнее крыло особняка, которое мы отвели под «губу».