Заключительный фрагмент 8-й главы.

Глава 8. Молчание – золото?

8.4.

Впрочем, кое-какой опыт в интриге у меня есть, и анонимками довелось воспользоваться, причем не без успеха. Вот только на чем подловить Николая Ивановича? В голову пока ничего конкретного не приходит. Ладно, что можно сделать с Ежовым и прочими – ещё будет время разобраться.
Пока я поглядывал по сторонам и размышлял, машинально прихлебывая супчик, а затем жуя котлету, мы всей компанией завершили обед, и, стараясь не слишком демонстративно спешить, допивая компот, Шацкин и Стэн заторопились обратно в квартиру. Долго ли, коротко, но вот мои товарищи закончили корпеть над черновиками, а тут и Лида принесла с кухни заново разогретый чайник. Теперь Ян с Лазарем, наконец, уделили внимание чаепитию, похрустели печеньем и сушками, а затем раскланялись, деликатно оставляя хозяевам возможность побыть вечером только в кругу семьи.
Около семи вечера собрали чинный семейный ужин. А после него, Лида, как и обещала Лёньке когда-то, уселась рядом с детьми на диван, и принялась читать вслух «Вечера на хуторе близ Диканьки». Лёнька слушал внимательно, Надюшка тоже прислушивалась, но то и дело отвлекалась на возню с тряпичной куклой – продуктом маминого творчества, и покупным плюшевым мишкой. Наконец, она начала тереть глазёнки кулачком, и чтение, к неудовольствию Лёньки, пришлось прервать.
– Ну, ма-а-ам, – стал канючить он, – почитай ещё!
– А сестренку спать укладывать ты будешь? – укоризненно поинтересовалась жена. – Да и тебе спать пора.
– Не пора, не пора! Надька пускай спит, а ты мне ещё немножко почитаешь. Совсем чуточку, ладно? – продолжал выпрашивать сын.
– Как же, заснет Надя под мое чтение! – покачала головой Лида. – Начнет капризничать, и поди её потом, успокой. Или ты хочешь, чтобы мы всю ночь до утра не спали, пока целиком книгу не одолеем?! Нет уж, давай-ка вовремя ложиться, а Гоголя мы с тобой ещё не раз почитаем.
Услышав твердое обещание в сочетании с прорезавшимися в голосе матери угрожающими нотками, Лёнька насупился, но, по некотором размышлении, больше спорить не стал, и поплелся на кухню – чистить зубы на ночь.
С утра в понедельник раздумья о статьях Шацкина и Стэна на время вылетели у меня из головы. Надо было заняться стратегией. Через Котовского – а других близких и достаточно доступных контактов у меня в военном ведомстве не было – я связался со специалистами из Газодинамической лаборатории в Ленинграде. Оказалось, что в Москву она ещё не переехала (а я почему-то думал, что уже…). И весьма огорчило меня известие, что её первый руководитель, Николай Иванович Тихомиров, скончался в апреле от инфаркта. Вот что мне стоило поинтересоваться ракетными делами немного пораньше?! Глядишь, и удалось бы дать Тихомирову ещё несколько лет жизни… А, что теперь переживать! Не было у меня в голове даты его смерти, не было. Я и про само существование ГДЛ вспомнил с большим трудом. Про ГИРД – помнил, а эту аббревиатуру едва откопал в завалах памяти.
– Ладно, нескольких артиллеристов из близлежащих к вашим юнармейским училищам частей мы найдем. Пусть ребятки под их надзором занимаются ракетным моделированием. Но что это у вас за фантазия – давать им заказ на реальные разработки для армии? Это мальчишкам-то? Вы что, смеетесь?
– Не скажите! – решительно возражаю я. – Эти мальчишки подчас способны раскусывать такие задачки, перед которыми взрослые пасуют. Да ведь никто и не собирается поручать им, скажем, разработку боевых ракет. А вот над сигнальными и осветительными ракетами пусть голову поломают – вдруг и придумают что хорошее? Среди них, кстати, и весьма пытливых химиков хватает, так что думаю, можно им и задачку посерьезнее предложить. Например, разработку портативной ракеты ближнего действия для поражения бронетехники зажигательными смесями.
При моей поддержке полным ходом началось преобразование реактивной секции Осоавиахим прямо в Институт реактивного движения Государственного научно-технического комитета, минуя ступень так и не возникшей здесь Группы изучения реактивного движения при Осоавиахиме. Правда, сокращенное наименование института (Государственный институт реактивного движения) все равно дало жизнь той же самой аббревиатуре – ГИРД. С Глебом Максимилиановичем вопрос решился быстро, после того, как я пообещал финансирование за счет сметы НТО ВСНХ. На самом деле большую часть денег я собирался найти за счет участия в конкурсе Главного артиллерийского управления НКО СССР на разработку новых сигнальных и осветительных ракет, а также новых рецептур артиллерийских метательных порохов. И я пока придерживал в уме замысел протолкнуть через Котовского и Уншлихта распространение этого закрытого конкурса и на разработку порохов для твердотопливных боевых ракет различного назначения.
Подход к этому делу я начал с того, что уговорил Уншлихта реализовать мою давнюю рекомендацию – провести экспертизу ряда разработок по заказу военного ведомства, в том числе и в курируемом им Остехбюро. Привлеченный к этой экспертизе новый глава Газодинамической лаборатории Военно-научного исследовательского комитета при РВС СССР, Борис Сергеевич Петропавловский, помимо всего прочего, весьма скептически отнесся к задумкам Курчевского, хотя высказывался достаточно осторожно:
– Полагаю, что при разработке безоткатных артиллерийских систем нет оснований замыкаться только на использовании обычных артиллерийских боеприпасов и нарезных стволов. Эти системы работоспособны, но не лишены недостатков. Свои перспективы есть и у гладкоствольных пусковых установок с использованием снарядов на реактивном принципе. Такие реактивные снаряды можно запускать даже и без артиллерийского ствола, с простейших трубчатых или рельсовых направляющих.
Курчевский не преминул резко возразить:
– Ваши реактивные снаряды дают неприемлемое рассеяние!
– Зато пусковая установка становится значительно дешевле. А над повышением кучности мы работаем, – ввязался в перепалку Борис Сергеевич.
Благодаря инженерному образованию, полученному в свое время Осецким, я с полным правом подключился к этой экспертизе, и, нагло пользуясь имеющимся у меня знанием будущего, высказал свое мнение:
– Разработку динамо-реактивных артиллерийских систем считаю весьма перспективной. Однако избранная Курчевским схема с нагруженным стволом ведет в тупик. За счет использования стандартного боеприпаса и нарезного ствола он хочет добиться высокой точности стрельбы и экономии на разработке боеприпасов при одновременном снижении веса орудия. По сравнению с обычным нарезным орудием действительно получается снижение веса, но вот цена орудия оказывается едва ли не больше, чем у серийных артсистем более высокой мощности, а вот точность и дальность стрельбы падают. Обратная струя пороховых газов ведет к немедленной демаскировке орудия и делает крайне опасным его применение и в боевых порядках пехоты, и на кораблях, и на аэропланах. Либо приходится увеличивать вес порохового заряда, что ведет к усилению нагрузки на все механизмы орудия. Кроме того, для авиации пушки Курчевского обладают крайне низкой скорострельностью и очень ненадежными механизмами автоматики заряжания.
Корень ошибки Курчевского – в попытке создать универсальную схему для орудий различного назначения. Безоткатные орудия могут дать хорошие результаты в некоторых специализированных нишах, где их достоинства способны компенсировать их недостатки. Но для этого лучше подойдет использование гладкоствольной установки для пуска реактивного снаряда, что позволяет резко снизить вес всего устройства и сделать его высокомобильным. Неизбежное падение точности не будет при этом иметь существенного значения, если использовать реактивные системы там, где они могут найти подходящую для себя цель. Во-первых, для стрельбы на близких дистанциях, где рассеяние невелико, как средство индивидуального поражения вражеской бронетехники, пулеметных гнезд и легких фортификаций. Во-вторых, для создания установок залпового огня, поражающих большеразмерные открыто расположенные цели – железнодорожные узлы, склады, войсковые колонны на марше, позиции артиллерии и т.п. При этом падение точности вполне может быть компенсировано увеличением массы единовременного залпа. Для увеличения же кучности можно предложить использование оперенных боеприпасов, снабженных стабилизаторами, выступающими за габариты снаряда. Высокая мобильность таких пусковых установок компенсирует демаскирующие признаки – в первом случае за счет переноски одним бойцом, во втором – за счет монтажа на автомобильном шасси или подвески на аэроплане.
Солидное получилось выступление, и, как мне казалось, вполне доказательное. Но не тут-то было! У идей Леонида Васильевича оказалось немало сторонников, и споры вспыхнули весьма жаркие. Добило меня то, что в перерыве меня позвали к телефону и трубка голосом моего начальника, Орджоникидзе, недовольно бросила:
– Прекратите травить Курчевского! Его изобретения позволят нам за счет значительной экономии металла нарастить выпуск артиллерийских орудий.
– Вам что важнее – план перевыполнить, или снабдить РККА надежным оружием? – не выдержал и сорвался я, еще не остыв от взаимных выпадов, которыми были переполнены выступления на совещании.
– Что ты себе позволяешь! – завелся с пол-оборота Григорий Константинович.
– Я себе еще и не то позволю! – уступать не было никакого желания. – Какой бы ни был Курчевский изобретатель, а подминать под себя опытную базу артиллерийского производства я ему не дам! Ишь, монополист выискался! Его системы для принятия на вооружение и постановку в серию не годны! Доведет он их или нет – бабушка надвое сказала. И что же теперь, срывать из-за этих миражей все работы по другим направлениям? Нет уж, увольте!
– И уволю! – уже совсем не сдерживая себя, кричит Орджоникидзе на другом конце провода.
– А кроме крика «уволю!» вы мне что-нибудь по существу возразить можете? – эту фразу я произношу уже тихим, усталым голосом.
Мой собеседник некоторое время молчит, и мне кажется даже, что я слышу его частое, тяжелое дыхание (иллюзия, наверное, – при нынешнем-то качестве телефонной связи…). Затем в трубке раздается сигнал отбоя.
В увольнение я не верю – не первый раз уже цапаемся на повышенных тонах, и уволить меня он грозится тоже не первый раз. И все же, не стоило самому так нарываться.
К концу совещания, как и можно было предугадать, от продолжения разработок Курчевского ГАУ не отказалось, но все же средства на исследования, как и мощности опытных производств, были перераспределены между разными конструкторскими группами более равномерно. Ну, и то хлеб. Часть этих средств – не без моего активного вмешательства – была выделена на разработки кумулятивных и подкалиберных боеприпасов.

Да, скомкал переход от чисто реактивных проблем к разработке перспективных боеприпасов вообще, не только для реактивных систем. Буду править.

Не буду спорить. Но прирост бронепробиваемости давали даже они. А ГГ все же не специалист по подкалиберным боеприпасам, как и по кумулятивным. Что-то где-то слышал или читал... Однако даже просто добавочный толчок в этом направлении, возможно, позволит встретить "условный 1941" не со шрапнелью, поставленной "на удар", а с более или менее эффективными боеприпасами.