Вот здесь очень интересная статья из журнала Техника молодежи" об фактах из биографии С.П. Королева:
http://epizodsspace.no-ip.org/bibl/tm/1982/4/korol.html
ОКРЫЛЕННОЕ ДЕТСТВО ЮРИИ МОРАЛЕВИЧ, писатель
Когда Вилик уже сматывал свою драгоценную железную проволоку, Сергей со вздохом сказал:
— Хорошо у нас получилось. Но пороховые ракеты тоже очень интересно. И не шутихи какие-нибудь, что на Новом базаре продают, а большие, хотя бы в пудик или два. Такая высоко взлетела бы. Может, на полверсты или версту.
Вилик никак не отреагировал, но, когда мы попрощались с Сергеем, он с видом заговорщика прошептал мне в самое ухо:
— Порох можно добыть. Хоть сто пудов. Артсклады за Хлебным городком сам знаешь. Те самые, что в августе восемнадцатого года целую неделю грохали, все вокруг разворотили. Там и сейчас снарядов тысячи валяются. А вокруг развалины. Я специально ключик сделал. С лапками под трехдюймовую шрапнель. Головки отвинчивать. А внутри шрапнельные шарики канифолью залиты. А под ними у донышка дымный порох. Около фунта наберется. Сорок снарядов — вот тебе и пуд хорошего пороха. Займемся?
К вечеру мы были обладателями двух пудов с изрядным «гаком» отличного черного пороха. Вшестером доставили ценный груз ко мне в пустовавшую квартиру (мои отец и мать были на фронте) и уложили под кровать. Взорвись этот мальчишечий «артсклад» — и от трехэтажного дома осталась бы груда развалин.
На следующий день Сережа Королев посетил Вилика, и тот в полном ликовании заявил:
— Ну, Серега, есть порох! Столько, что один и не поднимешь.
— Бездымный?
— Нет, черный, вроде охотничьего. Мы его из шрапнельных стаканов наковыряли. Головки я отвинтил, а канифоль выплавили.
— Выплавили?! — Я увидел, что глаза Сергея гневно запылали, а пальцы сжались в кулаки. — Да будьте вы прокляты с вашим порохом. Я понимаю, когда люди идут на важное дело, где от опасности не спрячешься. Смелые люди! А вы?.. Рисковали жизнью для опыта? С таким опытом можно было и подождать. Не нужно мне вашего пороха!
— Так большущая же ракета получится, — промямлил Вилик.
— Ладно, — с угрюмым видом сдался Сергей. — Не топить же порох в Арбузной гавани. Будем делать ракету. Сначала надо на болванке склеить большую трубу длиной в два наших роста. Возле крыльца Алексея Васильевича я видел ровное бревнышко. На нем и будем выклеивать корпус. Слоев десять старых газет. Такой бумаги мы наберем. Только где муку добыть?
— На шхуне пару стаканчиков выпрошу, — пообещал я.
Трубищу мы выклеили просто отличную. Клейстера хватило не на десять, а на семнадцать слоев. Когда ее с бревнышка стянули, я одного пацана, чтоб не лез с глупыми вопросами, так стукнул ею по темечку, что даже звон по двору пошел.
Заряжали ракету — громадный и легкий корпус — прямо у меня в комнате. Его перевернули вниз прочным, склеенным в виде острого фунтика наконечником, который мы назвали «протыкатель воздуха». Слова «обтекатель» тогда и сам Сережа не знал. Порох засыпали большой жестяной кружкой.
Наступил тревожный и радостный день запуска нашего трехметрового чудища толщиной почти с телеграфный столб. Мы знали, что дымный порох горит слишком быстро. И Сергей, чтобы замедлить горение, намешал в него изрядную дозу сыроватых опилок. Запуск наметили провести на пустыре, где еще в царское время сгорел большой пробочный завод. Продираться пришлось сквозь дремучие бурьяны почти в наш рост, да еще с колючками.
Стартовую площадку мы старательно выпололи и вытоптали в центре пустыря. Тяжелую ракетищу установили строго вертикально по отвесу — камню на веревочке и подперли четырьмя жердями, заготовленными заранее.
Все было готово. Сергей, явно взволнованный, присел у ракеты, почиркал ужасно вонючей спичкой кустарного производства и поджег самодельный бикфордов шнур. Дав знак отбегать, он и сам кинулся в колючие дебри.
Примерно полминуты ракета стояла как столб в мертвой тишине. И вдруг, выбросив за доли секунды облако дыма и широкую струю огня, наше чудище адски грохнуло и, сотрясая ревом воздух, косо взлетело к небу. Но через секунду, продолжая громыхать, ракета перевернулась, ударилась в полусотне шагов о землю и взорвалась, да так, что мы на несколько минут оглохли.
Сергей осторожно подошел к обгоревшим останкам ракеты. Мы, тоже с опаской, последовали за ним и увидели, что великолепный корпус лопнул в средней части, не выдержав давления пороховых газов. Молча постояли, потрогали зиявшую трещину, и Сергей странным голосом произнес:
— Уши вроде отходят. Вот эта трещина нас и подвела. Газы прорвались вбок и кувыркнули ракету. Хорошо, что она на нас не плюхнулась. Наделала бы беды.
— Неудачный опыт, — печально заключил я.
— Очень удачный, — возразил Сергей. — Она же все-таки летела. Теперь можно думать, как их направлять. И корпуса их надо делать гораздо прочнее, не из старой газетной бумаги. Ну, по домам?
Мы попрощались, и больше я Сережу Королева не видел. Но об этом коротком месяце мальчишечьей дружбы я вспоминал часто, будучи и штурманом, и главным инженером порта, и научным обозревателем АПН. А когда изредка встречался с талантливым радиоинженером Вильгельмом Дионисиевичем Ястржембским, мы вспоминали вдвоем...
Интерес к ракетной технике у меня, обозревателя агентства печати «Новости», сохранился довольно прочно. Вероятно, это заметили в правлении АПН. И мне предложили уделять особое внимание нашим блестящим победам в освоении космоса. По долгу службы я познакомился с самым знаменитым человеком планеты Юрием Гагариным. При работе над его статьями и очерками Юрий Алексеевич мне однажды недовольно сказал:
— Только обо мне и шумят всюду. А самая большая слава по праву принадлежит нашему Главному конструктору. Поразительный человек!
Фамилии его Первый космонавт не назвал. Он сказал, что пока у нашей страны хватает за рубежом всяких «заклятых друзей». Любую пакость могут учинить. Поэтому у Главного конструктора фамилии нет. А буквально через несколько дней меня вызвали в правление АПН и снова обрадовали. Председатель сказал мне:
— Вам необходимо познакомиться с Главным конструктором. Вопрос с ним уже согласовали. Вот вам письмо. Вручите ему завтра на заседании Академии наук.
— Но как я там его найду? Скажите хоть фамилию!
— Обойдетесь! Кого из академиков вы знаете, знакомы?
— Несмеянова, Туполева, Иоффе, Андриянова...
— Хватит, хватит! Туполев его большой друг. Он подскажет.
Годичное собрание проводилось в Доме ученых на Кропоткинской улице. В перерыве я подошел к Туполеву и сказал:
— Андрей Николаевич! АПН просит, чтобы вы представили меня Генеральному конструктору.
— Могу сразу двум, — улыбнулся Туполев. — Вон в проходе Яковлев с Ильюшиным разговаривает. Оба генеральные.
— Простите, я с ними знаком. Мне к космическому.
— А, к Сергею Павловичу! Ну пойдем. Он сидит на месте. Устает до предела. И это при его невероятной трудоспособности. А скромник — хоть роман о нем пишите. В авиации конструкторы генеральные, и я в том числе. А он всего лишь Главный... Сергей Павлович! Представляю вам моего знакомого еще со времен войны, научного обозревателя АПН.
Из кресла поднялся человек моих лет. На тонких чертах его лица, во взгляде внимательных глаз, в вежливой улыбке сквозили доброта и усталость. Но на кого он так поразительно похож? Я не поверил смутной подсказке памяти, далекому воспоминанию. Он ли это? И все же решился: не обидится же он!
— Сергей Павлович, — сказал я, стараясь скрыть волнение. — Простите за неожиданный вопрос. Вы жили в Одессе?
— Прелестный город, — ответил он, удивленно подняв брови. — Но это было так давно.
— А... простите... паяльную лампу по проволоке гоняли?
— Гонял! Представьте себе! Погодите. Да вы мой одесский соратник. Вы и Вилька, которого я как-то назвал в шутку с латинским оттенком Вильгельмиус Ястржембияус. Так у вас ко мне письмо?
— Официальное. С просьбой оказывать содействие при освещении в печати наших успехов в освоении космоса.
— Это я обеспечу. В пределах допустимого, конечно. Но какая у нас в Одессе была ракета! И опасность была раз в сто выше, чем сейчас на Байконуре...
Внезапным светом высветила эта неожиданная встреча наши далекие детские годы. Она стала поводом для раздумий о жизни и творчестве Сергея Павловича Королева — человека поразительного ума, могучего таланта и невероятной, непостижимой энергии и целеустремленности.