Продолжаю. Завершение главы 16:

16.5.

Почему же я пытаюсь протолкнуть идею гораздо более широкой чистки именно через Андреева, несмотря на его явно прохладное отношение к моему беспокойству по поводу хода нынешней партийной чистки? Ведь с таким отношением руководства контрольных органов партии к разного рода перегибам по отношению к судьбе проверяемых, все те проблемы, о которых я говорил сегодня, расцветут еще более пышным цветом?
Эта идея родилась у меня не сразу, и окончательному решению предшествовали долгие размышления, колебания и беседы с женой, последняя из которых состоялась накануне ночью.
- Я все-таки опасаюсь, - шептала мне Лида в темноте, - что мы выпустим джинна из бутылки, и начнется такая же кровавая вакханалия, о которой ты мне рассказывал.
- Ведь я тебе уже объяснял, - терпеливо повторяю свои доводы любимой, - вся соль в том и состоит, чтобы подтолкнуть партийное руководство к организации широкой чистки раньше, чем это было в известной мне истории. Что же это даст? Чистка будет проходить в условиях, когда еще не накалилась атмосфера политической подозрительности, повсеместного поиска заговоров, террористов и шпионов, не стало обыденной практикой физическое истребление политических оппонентов.
- Как будто и сейчас у нас мало случаев бюрократического произвола, возведения подозрительности чуть ли не в культ! – снова горячо шепчет любимая мне на ухо. – И Лазарь тебе рассказывал о том, как распространились клевета, сведение счетов, групповщина и прочее в том же духе во время нынешней чистки. А если размахнуть чистку еще шире, все это принесет еще больше ядовитых плодов!
- Все это так, - соглашаюсь с женой, - однако в нынешней ситуации такая большая чистка, при всех ее тяжелых издержках, все же не превратится в плохо управляемую кровавую мясорубку. Как бы тебе пояснить доходчивее… - делаю паузу, собираясь с мыслями и ища подходящие слова. – можно сказать, что я хочу расцепить те факторы, которые в покинутом мною времени сплелись в тугой клубок в 1937-38 годах и обусловили широкий размах плохо контролируемого террора. Исключить эти факторы мне не под силу, но можно попытаться сделать так, что они проявят себя последовательно, а не одновременно, и тем самым избежать их концентрированного действия. Разумеется, одной записочки, которую я собираюсь подать Андрееву, для этого будет недостаточно. Нам с тобой надо будет воспользоваться возможностями, которые дает работа у Станислава Мессинга в аналитическом отделе ОГПУ…
Мои воспоминания прерывает железный лязг захлопнутой дверцы сейфа, скрип поворачиваемого ключа и вопрос Андрея Андреевича:
- У вас ко мне что-то еще?
- Да. Меня, как заместителя председателя ВСНХ, крайне беспокоят искривления партлинии в сельскохозяйственной политике, угрожающие срывом снабжения промышленности сырьем, а рабочих наших заводов – продовольствием, - теперь я не уговариваю Андреева прислушаться к моим доводам, проистекающим из наблюдения за чисткой как бы со стороны. Теперь я говорю, как ответственный руководитель, встревоженный положением на вверенном ему участке работы, и полностью убежденный в своей оценке ситуации.
- Корень проблемы заключается в чрезмерном увлечении многих наших кадров, не исключая, к сожалению, и высший слой руководящих работников, методами грубого администрирования, сползающими подчас к прямому бюрократическому произволу по отношению к крестьянству. Они забывают, что даже колхозный крестьянин – это вчерашний единоличник, и для него личный интерес пока сильно преобладает над общественным. И не воздействуя на этот личный интерес, мы положения на селе не выправим. А если идти по пути администрирования, то докатимся до продотрядов и пайков в осьмушку хлеба! – говорю нарочито резко, чтобы вызвать Андреева на возражения. И они ожидаемо последовали.
- Без административного принуждения с нашими колхозниками не обойтись! Не нажмешь на них, так они все поставки сорвут! – без злости, но весьма суровым голосом выговаривает мне Андреев.
- Да кто бы спорил! – тоже без эмоционального нажима, но не менее серьезным тоном отвечаю ему. – Кнут нужен, но и без пряника нельзя. Силой можно забрать хлеб, но силой нельзя его вырастить, вот в чем дело-то! Засуха прошедшего года многое подпортила, но еще больше проблем создало из рук вон плохое проведение сева озимых и вспашки зяби в 1930 году, нынешнего весеннего сева, огромные потери при уборке, срыв мероприятий против засухи, большой падеж рабочего скота. А последнее, между прочим, прямое следствие административного произвола, когда в ходе заготовок выгребали фуражное зерно, обрекая скот на бескормицу! – в последнюю фразу подпускаю немного злости. – Если для рабочих мы проводим принцип материальной заинтересованности, то вдвойне необходимо провести его по отношению к крестьянству, сохраняющему традиции и привычки мелкого собственника. Или все наши партийные решения на этот счет можно отправить в корзину и получить в результате крестьянскую хлебную стачку? Почему повсеместно нарушаются принятые правила контрактации посевов? Почему в планировании заготовок царит такая неразбериха, что из соседних колхозов, сдающих одинаковое количество центнеров зерна с гектара, один оказывается в должниках, а другой выполняет два с половиной плана? И такое творится сплошь и рядом!
Андреев сохраняет внешнюю суровую невозмутимость, но чувствуется, что он несколько ошарашен мои напором. Я же не даю ему прийти в себя:
- Поймите же вы! У меня текстильные комбинаты простаивают! Шерсти не хватает, хлопка не хватает, шелка не хватает! Заготовки кож сорваны. Обувная промышленность волком воет без сырья! Что мы людям дадим на их зарплату? Все на карточках сидят, а норму, того и гляди, урезать придется! У нас два неурожайных года подряд – обычное дело, и если не выправим положение, и окончательно запугаем крестьянина своей конфискационной политикой, то сорвем снова и сев, и уборку. К каждому колхознику надсмотрщика не поставишь! Крестьянин будет нормально работать на колхозном поле только в том случае, если будет уверен, что от его трудов и ему что-то перепадет, кроме записи трудодней. А иначе как бы нам до голода и стачек на заводах не доадминистрироваться!
Андреев не сразу находится, что ответить, и я пускаю в ход последний аргумент:
- У меня нет никакого желания вытаскивать эту проблему на трибуну и хаять наше партийное руководство, как это делает оппозиция, не предлагая ничего, кроме лозунгов. Но если мы сами не переломим ситуацию, оппозиция непременно уцепится за наши проблемы и раздует кадило. Поэтому у меня вот тут,   достаю из портфеля очередную папочку, - план конкретных мероприятий. Ничего экстраординарного, всего лишь последовательное исполнение уже принятых решений, и жесткий контроль за их соблюдением. И еще одно – для работы в этом направлении хочу рекомендовать секретаря ЦК Ежова. Мне Николай Иванович Ежов известен как глубоко преданный делу партии работник. Преданный до самозабвения. Он иногда в усердии хватает через край, но его настойчивости и целеустремленности можно позавидовать. Если бы руководство могло поручить ему навести порядок в сельхозполитике, думаю, он смог бы добиться перелома в кратчайшие сроки.
- Ежов, вообще-то, к аграрным делам никаким боком… - задумчиво тянет Андреев. – Он организационно-партийной работой всегда занимался.
- Так нам не агроном или зоотехник тут нужен! – парирую его возражение. – Нужен человек, способный последовательно провести правильную партийную линию!
Что же, я свою попытку сделал. Посмотрим, даст ли Андреев ход моим задумкам. Если не даст, буду теребить Куйбышева, Орджоникидзе, Рудзутака, в конце концов, выходить прямо на Сталина….