Выкладываю продолжение. Предупреждаю: скорее всего, возникнет тайм-аут недели на две, а то и на три.

17.2.

На конец лета пришлась моя очередная командировка в Москву. На этот раз о причине вызова со стороны руководства ВСНХ я даже не догадывался. Явившись к Георгию Константиновичу в кабинет к назначенному времени, я продолжал гадать, зачем понадобился начальству.
Орджоникидзе встречает меня довольно приветливо, пусть и не выходя за рамки формальной вежливости:
- Ну, здравствуй, Виктор Валентинович! Как добрался, как жена, как дети?
- Спасибо, Георгий Константинович! Доехал без приключений, с семьей все в порядке, - отвечаю ему. Настроение председателя ВСНХ, несмотря на радушную встречу, явно далеко от радужного. Понятно, что его давит гнет хозяйственных проблем всесоюзного масштаба, но при этом он еще и вглядывается в меня с какой-то непонятной пытливостью. В кабинете повисает молчание
- Скажи, Виктор, - начинает он после затянувшейся паузы, - как ты сам считаешь, сможешь ты пройти самую дотошную кадровую проверку?
- Партийную чистку я прошел, хотя и были всякие разговоры о моем меньшевистском прошлом, - слегка поживаю плечами. – Вы же наверняка видели мое личное дело. Там есть неприятные моменты. Во-первых, дело, которое завела ВЧК в бытность мою торгпредом в Эстонии. Как начали это дело, так и прекратили, но факт имел место. Во-вторых, увольнение из Наркомвнешторга в 1924 году. Формально по собственному заявлению, но, если поднять протоколы коллегии, ко мне обнаружится немало претензий. И, наконец, последнее решение о приостановке моего членства в ЦК. Так что при желании всегда найдется к чему прицепиться, - заключаю я.
Товарищ Серго раздраженно машет рукой:
- Это все понятно! Я о другом. Если начнут всерьез копать, ничего более существенного не накопают? И второе – найдутся ли у тебя влиятельные враги, заинтересованные в том, чтобы все-таки накопать что-то?
Молчу, соображая, как ответить, а Орджоникидзе поясняет:
- Я не из праздного интереса спрашиваю. Тут у нас, вероятно, грядут крупные кадровые перестановки, и важно, чтобы ты под горячую руку из обоймы не вылетел, – Георгий Константинович тяжело вздыхает. – Затевают что-то в Политбюро. Какую-то грандиозную чистку. И не только партийцев. Всех вообще. Не сегодня и не завтра, но, по слухам, Ежову уже дано поручение готовить предложения. А ЦКК держат в стороне от этого, хотя они, собственно, эту кашу и заварили. Правда, никаких окончательных решений еще нет. Неприятно все это… - не договорив, он смолкает.
- Могу сказать одно: если исключить ложные доносы и подлоги, предъявить мне нечего, - твердо формулирую свое заявление.
- Это хорошо… - задумчиво тянет мой начальник. – А то у меня большие виды на тебя есть…
- Какие же? – невольно вырывается у меня. Неожиданное известие, однако!
- Рано еще об этом, - не спешит открывать козыри председатель ВСНХ. – Знаю, что у тебя там, в этой Лиге Наций, своих дел полно. Но и от обязанностей моего заместителя тебя никто не освобождал. Так что подумай там, по возможности, вот над какой проблемой… - товарищ Серго задумался, встал со своего места, подошел к окну, потом снова повернулся ко мне:
- За пятилетку резко подскочило число предприятий общесоюзного подчинения, находящихся в нашем ведении. А число строек, которые мы ведем, по равнению с 1928 годом вообще выросло многократно. Аппарат управления пробуксовывает, то и дело всякие нестыковки получаются, решения запаздывают. Надо с этим что-то делать. Увеличивать аппарат? ЦК, напротив, постоянно дает установку на сокращение численности аппарата, хотя он все равно разбухает. Какое-то другое решение надо искать. Вот ты этим и займись, - подводит он итог.
- Задание понятно. Буду думать.
- Вот-вот, подумай, - кивнул Георгий Константинович. – Ты у нас мастер на всякие выдумки, - и тут он, впервые за весь разговор, чуть усмехнулся в свои пышные усы, протягивая мне руку на прощание.
На этом наша беседа и завершилась.
Прежде, чем возвращаться в Женеву, собираю у себя в ВСНХ необходимые статистические материалы, а заодно пытаюсь обзавестись возможно полными сведениями о состоянии экономики в целом.
В поезде, н обратном пути, стараюсь вчерне представить себе эту общую картину. Что же получается? Оптимальный план первой пятилетки, судя по всему, выполнен не будет – может быть, за исключением объема производства в группе «А» промышленности. Но вот отвергнутые установки минимального плана по большинству позиций будут достигнуты. Правда, до плановых показателей снижения себестоимости и роста производительности труда все равно не дотянем. Сказывается перерасход капитальных вложений, чрезмерное количество начатых строек, вызванное этим дополнительное привлечение неквалифицированной рабочей силы, как на сами стройки, так и на построенные предприятия, что потянуло за собой брак, снижение качества продукции, прогулы, да еще и перерасход фонда зарплаты.
Однако эти перекосы не столь сильны, как в той пятилетке, историю которой я в свое время старательно изучал. Нет такого сильного отставания и по группе «Б», поскольку раньше, чем в прежней истории, удалось простимулировать развертывание импортозамещения по шелку, хлопку и кожам, увеличить внутренние заготовки шерсти. Карточки, «хвосты» в магазинах – все это налицо, но Москва встречает меня иначе, чем на памятных мне фотографиях 1931 года. Там большинство москвичей выглядело весьма обтрепанными, чуть ли не в обносках – новой одежды и обуви было почти и не достать. Кое-что подбрасывали только номенклатуре да передовикам производства. Сейчас же внешний вид москвичей не так сильно отличается от конца 20-х.
Вот с продовольственным снабжением ситуация тягостная. Неурожай 1931 года сильно подкосил поставки, а ведь надо было еще расплачиваться по долгам, в которые мы влезли, закупая за рубежом оборудование. Правда, и здесь ситуация чуть легче, чем была известна мне по прошлой жизни – немного больше удалось добыть золота, пошли на внешний рынок алмазы, несколько шире стали поставки бензина и керосина. Поэтому и зерновые резервы пока не вычерпали до скудной нормы, которой хватило бы только на весенний сев. Несколько смягчал ситуацию колхозный рынок – цены на нем сильно подскочили вверх, но все же предложение было достаточным, и цены поднялись не настолько, чтобы средняя семья не могла время от времени подкормиться сверх карточек.
Но что будет с урожаем нынешнего, 1932 года? Если такой же провал, как и в прежней истории, голода не избежать. Газетные рапорты о посевной давали пеструю картину – победные реляции перемежались с критическим стрелами по поводу срыва сроков сева и отставания по засеянным площадям.
Формальные решения по сельскому хозяйству шли, в общем, в правильном направлении. Но меня терзали опасения, что в условиях скудного урожая на местах вновь возобладает административное рвение и желание взять хлеб любой ценой, подстегиваемое понуканиями сверху…