Въехавшая в лагерь скорбная процессия была встречена гробовым молчанием. Вышел Адриан, он сейчас был старшим в лагере, остальные легаты квартировали в ставке Траяна, которая разместилась непосредственно в крепости Апул.
Адриан коротко переговорил с Марциалом, осмотрел покойников. Повернулся к одному из своих контуберналов[25], стоявших за спиной.

[25]  Контуберналы – юноши из знатных семейств, проходящие военную службу при штабе полководца. Исполняли функции адъютантов. В более широком смысле – легионеры, делящие одну палатку (контуберний).

– Пригласи-ка Статилия Критона. Он должен быть в крепости.
Тит Статилий Критон был личным врачом императора.
Контубернал, юноша, едва начавший бриться, убежал исполнять приказ. Вокруг телеги собралось десятка два солдат. Адриан рявкнул на них:
– Чего столпились? Всем разойтись! Нечего вам тут делать.
Когда врач прибыл, Адриан поинтересовался у него, что тот думает об обезглавленном теле Мандоса и царапинах на лице Скенобарба, не посвящая Критона в подробности происшествия.
Врач размышлял недолго.
– Я бы сказал, что это медведь.
– Уверен? – переспросил Адриан.
– Вполне. Я, легат, видел немало подобных смертей на играх с участием бестиариев[26].

[26]  Бестиарии – гладиаторы, сражавшиеся с дикими зверями.

– Не может быть медведь, – сказал Марциал, – на груди Мандоса четыре борозды. Медведь оставил бы пять.
– Может удар пришёлся так, что одним когтем он не зацепил? – повернулся Адриан к трибуну.
Тот покачал головой.
– Я бы мог допустить, что ауксилларии были убиты варварами, а уже потом на трупы набрёл медведь, отгрыз голову Мандосу и потеребил лапой лицо Скенобарба. Но, полагаю, зверь бы этим не ограничился. Раз уж он начал рвать плоть, то непременно объел бы трупы, чего не наблюдаю.
– Да, – подтвердил Критон, – я согласен с Гаем Целием. Но я не понимаю...
– Расскажи ему, Гай, – попросил легат.
Марциал кратко объяснил врачу суть происшествия. Выслушав, тот покачал головой и сказал:
– В таком случае, у меня нет других предположений. Разве что варвары использовали ручного зверя.
– Может, псов натравили? – спросил Лонгин, который все это время стоял возле телеги.
– Следы от когтей собаки или волка были бы меньше, – сказал Критон.
– Если эта собака – не молосский волкодав, – заметил Лонгин.
– Ты преувеличиваешь, Тит, – сказал Адриан, – даже молоссы не так велики.
Критон задумчиво простёр раскрытую ладонь над грудью Мандоса. Задержал, приглаживая другой рукой аккуратно подстриженную седую бородку, нехарактерную для римлянина и роднившую его с Адрианом. Прищурился.
– Нет, собака или волк таких следов не оставили бы, – сказал он негромко, – неужели это...
Он не договорил.
– Кто? – спросил Марциал.
Критон словно бы не расслышал. Пробормотал себе под нос:
– С другой стороны, раны остальных нанесены обычным оружием...
– Но не рана Даора, – вставил Марциал.
– Да-да... – рассеянно пробормотал врач.
Он замолчал на некоторое время и когда Адриан с Марциалом уже решили, что больше ничего от него не добьются, Критон попросил:
– Я хотел бы перед погребением ещё раз внимательно осмотреть их. В спокойной обстановке.
– Конечно, почтенный Статилий, – кивнул легат, – тебе никто не помешает.
Спокойную обстановку в лагере, напоминавшем огромный муравейник, обеспечить невозможно. Адриан ожидал прибытие Пятого Македонского легиона. Здесь и без него уже настоящее вавилонское столпотворение (начитанному Публию сия иудейская легенда была знакома в переложении одного сирийского эллина), а будет только хуже. Вдобавок, за последнее время к Апулу подтянулось множество торговцев, следовавших за армией. Прослышали, что цезарь решил разместить здесь Тринадцатый на постоянной основе. Канаба растёт, как на дрожжах. Вместо палаток уже закладывают настоящие дома. Первым делом, конечно, строят таберну.
Легионеры только недавно огородили лагерь частоколом, а уже копают рвы под фундамент каменных стен. Стучат топоры, визжат пилы. Все куда-то спешат, суетятся. Центурионы покрикивают на молодых. Даже ночью шумно. Какая уж тут спокойная обстановка.
Император, вообще-то привычный к лагерным будням, на этот раз предпочёл расположиться со свитой в Апуле.
После первого поражения от Траяна четыре года назад, Децебал обязался разрушить все свои крепости. Это условие он выполнил. Победители, удовлетворившись, вывели из Дакии легионы, разместив гарнизоны в нескольких важнейших опорных пунктах, но едва Децебал остался без присмотра, как вновь взялся за старое.
Фундаменты никуда не делись. Даки возводили на них две стены, внутреннюю и внешнюю, на расстоянии в несколько шагов друг от друга. Каждую толщиной всего в один камень. Сшивали стены поперечными брусьями, а в пространство между ними наваливали щебень. Крепости вырастали буквально на глазах. За год-два Децебал восстановил все утраченное.
Здесь, в Апуле, располагалась царская ставка, пока столица, Сармизегетуза, была захвачена римлянами (по прошлому мирному договору они оставили её себе). Во вторую войну Децебал вернул Сармизегетузу стремительным броском. Это был его последний успех.
К середине лета римляне окружили столицу Дакии кольцом своих войск. Все крепости пали. Некоторые были снова разрушены, но Апул, взятый последним, сей участи избежал. Уже приближалась зима, и потому здесь Траян решил остановиться.
Император занял башню, в которой ранее располагались покои Децебала и его приближенных. Здесь же, в крепости, разместился практически весь двор Траяна, вернее, та его часть, что последовала за цезарем на войну. Ближайшие к императору покои (скорее, эту комнату следовало назвать кельей, все же жилище царя даков не могло сравниться с дворцами на Палатине) занимал Статилий Критон. Трупы он, конечно, стал осматривать не здесь, а в подвале башни. Когда закончил и передал их похоронной команде, поднялся к себе.
Критон был задумчив. Когда он разрезал пропитавшуюся кровью тунику Мандоса, то обнаружил нечто, никем не замеченное ранее. Пятую царапину, еле заметную, расположенную в стороне от четырёх других. Здесь даже не было прорехи на тунике, словно коготь (если это был коготь) лишь чуть-чуть надорвал ткань и едва зацепил кожу.
Ни волк, ни медведь, и вообще никакой зверь не смог бы оставить такие отметины. Только человек. Но какие же у него тогда должны были быть ногти? Или это все же не человек? Но кто? Что же произошло на том хуторе?
Тит Статилий долго стоял у окна. Сгущались в сумерки. Далеко на юге появилась медленно приближавшаяся дорожка огней. Пятый легион.
Критон подошёл к своему столу, добавил масла в лампу, высек огонь и зажёг фитиль. Развернул чистый лист папируса. Он вёл дневник, записывал все перипетии военных кампаний Траяна. Однако сейчас сел за стол не для того, чтобы сделать очередную запись о событиях минувшего дня. Вернее, о них самых, вот только адресовать он сию запись намеревался другому человеку.
Некоторое время врач раздумывал над письмом, покусывая кончик заострённо палочки для письма, а затем макнул её в чернила и вывел первые буквы. Писал он по-гречески и использовал греческое приветствие:
"От Статилия Критона Алатриону из Антиохии, сыну Поликсена – радуйся! Давно не писал тебе, дорогой друг. Затянувшееся своё молчание ныне хочу прервать, дабы поведать о некоем любопытном случае, ибо, по прошлым нашим беседам, припоминаю твой интерес к подобным вещам..."

3

Дардиолай избавлялся от бороды впервые в жизни. Даки не брились. Многие не подстригали бороды, отпускали их на грудь. Некоторые завивали в косички. Дардиолай носил бороду на эллинский манер – недлинную, аккуратную. Бриться он не умел. Знал только, что нож должен быть очень острым.
Правил он его долго, сначала оселком, потом о ремень, придирчиво пробуя лезвие пальцем. Наконец, удовлетворившись, проверил воду в стоящем на печи горшке, осторожно плеснул на ладонь и, смочив бороду, начал её скрести.
Занятие сие оказалось куда более непростым, чем он себе представлял. Плюясь и бранясь, изрезав щеки и подбородок, он провозился больше часа. Зеркала, чтобы оценить результат мучений у него не было, и он ощупывал лицо, определяя, где ещё надо поскоблить. По окончании процедуры оно пылало так, будто он растёр его обжигающе-холодной снежной крупой, состоящей из мириада крупных острогранных льдинок.
– Ну как?
Слова эти адресовались человеку, согнувшемуся в три погибели, у ног восседающего на табурете Дардиолая. Руки человека были связаны за спиной. На вопрос он не ответил.
Дардиолай бесцеремонно цапнул пленника за волосы и повернул его лицо к себе.
– Чего молчишь?
Пленник был бледен, его губы, тонкие и совсем синие, еле заметно вздрагивали. Явно не от холода – хижина, в которой они сидели, была неплохо протоплена. В печи весело потрескивали дрова. Сизый дым, утекая под высокую крытую соломой крышу, немного ел глаза. Вода в горшке готовилась закипеть.
Пленник испуганно уставился на нож в руке Дардиолая и невнятно пробормотал:
– Ты уб... убьёшь меня?
– Да не, – осклабился Дардиолай, – нахрена мне твоя жизнь? Посидишь тут, пока свои дела не закончу, а потом я тебя даже самолично выведу на дорогу (разумеется, с завязанными глазами) и отпущу на все четыре стороны. Что я, зверь, что ли? Вот если бы ты был из "красношеих", я бы тебя с удовольствием прирезал.
– Моих товарищей ты не пожалел. Они не были римлянами.
– Так получилось, – вздохнул Дардиолай.
– Бросишь меня здесь, тебя убьют, – всхлипнул пленник, – а я тут один сдохну... От холода или от голода.
– Не боись, не убьют. Руки коротки. Мне ещё рановато к Залмоксису. А если он иначе думает, то кое-кто из других богов заступится. Есть у нас один такой, мне особо благоволит. А ты не замёрзнешь. Слышишь, капает? Оттепель.
Дардиолай убрал нож в ножны и пристроил за голенищем сапога.
– Ты всё равно не похож на римлянина, – чуть успокоившись, осмелился заметить пленник.
– А я к тому и не стремился, – добродушно ответил Дардиолай, – мне главное на тебя походить. Сойду я за торговца Требония Дентата, вольноотпущенника из Нижней Мёзии?
Пленник промолчал.
– А я думаю, что сойду, – сказал Дардиолай на латыни.
Расставшись с Бергеем, он довольно быстро добрался до римского лагеря возле Апула, но приближаться, разумеется, не стал. Свернул с большака на тропу, мало кому из римлян известную. Разве что эксплораторам, давно и надёжно обшарившим окрестности.
Тропа заставила его переправиться через замёрзший Марис и вывела к селению в три десятка дворов. Когда-то оно считалось весьма зажиточным. Теперь стояло заброшенным. Жители оставили свои дома при приближении римлян. Те выгребли все ценное, что хозяева, уходя на север, не смогли забрать с собой. Мазанки жечь не стали, но заборы, ворота разобрали, нуждаясь в досках для строительства лагеря. Какое-то время здесь держали постоянный дозор, но потом кто-то из начальства распорядился его снять. На западном берегу Мариса царило безлюдье и запустение, опасностей римляне ждали с востока, куда бежал Децебал.
Дардиолай решил устроить себе здесь временную берлогу. Отоспался после долгой дороги, а на утро снова двинул к Апулу. Весь день он кружил вокруг крепости. Присматривался. Так же поступил и на второй день. И на третий. Припасы подходили к концу, пора было заканчивать посиделки по кустам и начинать действовать.
Дардиолай вышел на промысел и сразу же порадовался своей удаче. По дороге в сторону Апула пара видавших лучшие деньки лошадок тащили две телеги, гружённые плетёными коробами. В этом небольшом обозе ехали четверо мужчин, по виду обычные торговцы, не воины. Никакой охраны с ними не наблюдалось.
Збел шагнул из-за деревьев на большак, взгромоздив фалькс, загодя извлечённый из ножен, на плечо. Торговцы всполошились, схватились за топоры. Дардиолай только усмехнулся.
Чуть позже, вытерев окровавленный клинок о полу шерстяной туники одного из покойников, он заглянул в короба. Они оказались набиты проволокой. Здесь были отрезки в локоть длиной тонкой железной и стальной проволоки, а так же толстые прутки орихалка[27]. Проволока, судя по всему, предназначалась для легионных мастерских. На изготовление и починку кольчуг, а так же всякие строительные надобности.

[27]  Aurichalcum (лат.) – "златомедь". Латунь.

Ввязываясь в драку, Дардиолай без особого труда опытным взглядом распознал главного среди торговцев и оставил его в живых, приложив рукоятью фалькса по башке. Расправившись с его товарищами, он связал бесчувственного пленника и обшарил мешки. В одном из них нашёл кожаную трубку, в которой обнаружился папирус. Подорожная грамота, запечатанная перстнем Децима Скавриана, наместника Дакии.
Грамота дозволяла Требонию Дентату заниматься снабжением легионных мастерских к северу от Данубия.
Дардиолай отогнал трофеи в своё логово. Покойников тоже с дороги увёз, и вообще озаботился сокрытием следов своего нападения. В логове он, не применяя силы, одними речами до смерти запугал пленного и узнал от него немало интересного о событиях, происходивших на юге и западе Дакии за последние четыре месяца. Ограбленный обоз снабдил новоиспечённого разбойника хлебом насущным и обеспечил возможность наведаться в легионную канабу.
Обещая Требонию оставить его в живых, Збел не лгал. Он действительно не собирался убивать торговца. При этом он отдавал себе отчёт в том, что стоит тому добраться до лагеря, как "красношеие" немедленно начнут прочёсывать округу в поисках разбойника. Который как раз на это и рассчитывал. Впрочем, подорожная открывала и другие возможности, которыми следовало воспользоваться.
Дардиолай встал, проверил путы пленника, усадил его возле печи, приняв меры, чтобы тот не мог освободиться. Направился к выходу.
– А вы обнаглели, – сказал он, задержавшись на пороге, – уже безо всякой охраны ездите. Как у себя дома. Но это вы поспешили. Придётся начать наказывать.
Угроза прозвучала с оттенком горечи. Когда в середине лета Дардиолай отбывал по царёву делу на восток, несмотря на неудержимое продвижение легионов вглубь страны, всем в окружении Децебала казалось, что дакам достанет сил заставить "красношеих" оправдать своё прозвище не только благодаря шарфам.
"Зубами глотки будем рвать, но землю нашу отстоим!"
Отстояли...
Несколько месяцев прошло, а некогда многолюдный край уже превратился в пустыню, по которой всякая толстожопая мразь беспечно разъезжает, будто это Аппиева дорога...
"Как же вы так, волки? Неужели забыли, какими были воинами? Или не осталось вас? Бессмертными, непокорёнными вошли в чертоги Залмоксиса. Вы уже не знаете горя, а что делать нам, живым? Зачем мы ещё коптим небо, видя разорение родины?"
Дардиолай накормил лошадей (в числе доставшегося ему добра нашлось три мешка овса), после чего запряг одну в телегу и поехал в Апул.

В сам лагерь ему, конечно, не удалось бы попасть. Нужно знать пароль, который меняется каждый день. Подорожная позволяла беспрепятственно въехать в канабу. Что ж, большего пока и не требуется.
До лагеря Дардиолай добрался за пару часов. Спрятавшееся за плотной пеленой облаков сонное солнце миновало зенит. Теперь темнело рано и западный небосклон уже начал наливаться багрянцем. Римский год подходил к концу. Приближались декабрьские иды[28]. Полмесяца оставалось до Солнцестояния, а до любимых римлянами Сатурналий[29] и того меньше.

[28]  Декабрьские иды – 13 декабря.
[29]  Сатурналии – праздник в честь Сатурна, отмечать его начинали 17 декабря.

В канабе легионеров торчало не намного меньше, чем дозорных на стенах и башнях лагеря. Городок не был окружён даже валом, не говоря уж о стене, но на южном и северном въездах были организованы постоянные посты.
Дардиолая встретил центурион, жестом заставил остановиться. Лжеторговец спокойно протянул ему папирус. Тот развернул его и очень долго вращал над ним глазами. Дардиолай еле сдержался, чтобы не поинтересоваться, умеет ли римлянин читать. Сам Збел свободно говорил и читал по-гречески и на латыни, как и многие знатные пилеаты. После войны с Домицианом Децебал пожелал устроить в своём войске несколько крупных отрядов, организованных на римский манер. По условиям мира к царю прибыло множество римских ремесленников, в Дакии осталось немало дезертиров. Они весьма поспособствовали тому, что практически все "носящие шапки" (кроме немногих совсем уж твердолобых) сносно овладели языками, а многие и грамотой врагов. Децебал это всячески приветствовал.
– Как звать? – поинтересовался центурион.
– Там сказано, – ответил Дардиолай.
Центурион на мгновение опешил от такой наглости.
– Здесь я вопросы задаю. Как звать?
– Требоний Дентат, – представился Дардиолай.
– Чего везёшь?
– Проволоку. Железную, стальную, медную, всякую.
Центурион приподнял крышку одного из коробов.
– Подряд? Или к кому из купцов?
– Там сказано.
– Это я решу, что там сказано, а что нет! – повысил голос центурион, – отвечай на вопрос!
– Подряд. Вот договор, – Дардиолай протянул центуриону ещё один папирус, – подписан Ульпием Аполлинарием, префектом лагеря. Там и опись. Перечислить?
– Ладно, – отмахнулся центурион, – отъедь пока в сторонку. Квестор примет твоё барахло.
– А когда? – спросил Дардиолай.
– Вот ещё он перед тобой не отчитывался. Жди.
Центурион уже потерял интерес к "торговцу" и отошёл было, но вдруг спохватился.
– Слушай-ка, а тут сказано: "С компаньонами, числом четверо". А ты один. Где остальные?
– Да в Близнецах застряли, – не моргнув глазом объяснил Дардиолай, – непонятная болезнь. Сожрали что-то не то, ну и ослабли малость.
– Непонятная? – приподнял бровь центурион.
– Непонятно, ещё посидеть на латрине или уже вставать, – объяснил Дардиолай.
– А-а... – усмехнулся центурион, – только про латрины ты заливаешь. Нету такого в Близнецах. Был я там. Там обычный нужник. Доски с дырой над ямой и все.
– А правду говорят, в Апуле и Сармизегетузе у Децебала латрины с проточной водой?
– Не знаю, не видел, – буркнул центурион, – а ты чего бросил товарищей? Да ещё один поехал. А ну как даки по дороге с тебя шкуру спустят?
– Это, конечно, боязно, – заявил "торговец", – да только из-за засранцев можно и с оплатой пролететь. Видишь, сказано же: "доставить не позднее четвёртого дня после декабрьских нон[30]".

[30]  Декабрьские ноны – 5 декабря.

– Корысть дороже жизни? – понимающе кивнул центурион, – ладно, проезжай и не отсвечивай тут. Жди квестора.
– Может ты, почтеннейший, пошлёшь кого за ним?
– Ага, уже разбежался, – раздражённо бросил центурион.
Отъехав, куда указали, Дардиолай остановил лошадь, спрыгнул с телеги и осмотрелся.
В канабе жизнь била ключом. Такие городки возле лагерей легионов росли очень быстро, как грибы после дождя. Уже в первый год существования канабы в ней появлялись таберны, дома купцов и прочего люда, кормящегося от квартирующей в провинции армии, всевозможные торговые лавки и склады, мастерские ремесленников, храмы и алтари многочисленных богов. Городки разрастались в города.
Канаба Тринадцатого ещё только строилась. Повсюду сновали рабочие, тюкали топоры и визжали пилы. Дардиолай поманил пальцем пробегавшего всклокоченного мальчишку-раба, судя по всему, слугу одного из купцов.
– Эй, парень, посторожи-ка моё добро и лошадку, а я тебе кое-что дам.
Тускло блеснул медный асс, которым Дардиолай поманил мальчика. Тот остановился и с наглой ухмылкой показал Збелу два пальца. Дардиолай покопался в поясе и достал ещё один асс.
– Пять! – обиженно заявил мальчишка, шире растопырив пальцы.
– Ах, ты, засранец! – возмутился Дардиолай, но заплатил.
Ещё только разворачиваемые торговые ряды пустовали, народу там почти не было, и Дардиолай туда не пошёл. Направился искать таберну, хотя уже стало очевидно, что при здешних расценках выпивку за пару ассов можно было не ожидать. Впрочем, это не имело значения. Благодаря Требонию Дентату Дардиолай был теперь при деньгах.