Да я в общем...

Да не может, а так и есть!

Позволил себе немножко постебаться...

Год 1922. Месяц август. Московская губерния с.Тимашево

Ванька Овечкин появился в селе неожиданно. Некогда закадычный дружок его, Сашка Абрамов, крался вечером домой к одной любвеобильной вдовушке, и вдруг столкнулся с сидящим на лавочке возле своей покосившейся избёнки и мирно лузгающим семечки, приятелем. Точнее, тот сам окликнул его нарочито грозным голосом:
- А ну, кто там шарится?.. Щас стрельну!
Сашка подскочил от неожиданности, и едва не задал стрекача, но пригляделся и ахнул:
- Ваньша?! Ты? Откуда, чёртушка?! – Он вихрем подлетел к другу. – А говорили, убили тебя.
- Ишь, ты! – удивился Ванька, дохнув густым перегаром. – А я вот живой, всем назло, выходит. Погоди, а ты кто таков будешь?
- Во даёт! – обиделся Сашка. – Друга что-ль старинного не признал?
Овечкин долго всматривался, лениво сплёвывая шелуху, а Абрамов в свою очередь во все глаза разглядывал его. Ваньку и в самом деле было не узнать. Когда-то он уезжал из села худеньким нескладным подростком, затравленно зыркающим на всех исподлобья. Отец его умер в семнадцатом, вернувшись с фронта насквозь больным после того, как попал под немецкую газовую атаку. Мать выбивалась из сил, бралась за любую работу, пытаясь поднять на ноги троих ребятишек, но побороть нищету никак не удавалось.
Ивана, едва тому исполнилось четырнадцать, отправили к дальнему родственнику, работавшему на военной фабрике где-то под Петроградом. Было это в восемнадцатом. С тех пор об Овечкине толком никто ничего не слышал. Да и то сказать, время-то какое тогда было…
И вот сейчас перед Сашкой сидел рослый здоровяк в шёлковой красной рубахе навыпуск, в расстёгнутом вороте которой виднелся большой золотой крест, а пальцы сплошь в перстнях с самоцветами. Ни в жисть не признаешь прежнего заморыша! Разве что глаза всё те же, и зыркают по-прежнему исподлобья. Правда в данную минуту они были изрядно подёрнуты хмелем.
- Санька? – лениво произнёс наконец-то Овечкин.
- Ну! – радостно вскрикнул Абрамов. – Признал, чёртушка! Рассказывай, какими судьбами? Надолго к нам?
- Погодь… Не пыли. Садись лучше рядышком, поговорим. Семечек хочешь?
Засиделись они до утра. И то, почему с дружком не поговорить по душам? Ночь стояла тёплая, даже душная, домой идти совершенно не хотелось. А тут ещё Ванькины приятели подошли, он, оказывается, не один вернулся, ещё с тремя такими же как и сам разбитными молодцами.
На следующий день гуляли уже по-серьёзному. Почитай со всей деревни народ набежал, когда слух прошёл, что давно пропавший парень домой вернулся. Все вместе споро вынесли столы и лавки во двор под старую вишню, соорудили подходящую случаю снедь, водрузили несколько бутылок водки и бессчётное число бутылей с мутным самогоном, что варили почитай в каждом доме, невзирая на строжайшие запреты новой власти. Мать Овечкина, светясь от радости, сидела с гостями, красуясь роскошным цветастым платком и золотыми серёжками и не сводя любящих глаз с родного сыночка.
Под вечер шумное застолье перешло в другую стадию. К тому времени народ уже разбился на кучки, весело гомоня, выпивая и толком не слушая друг дружку. Кое-где даже успели немного пустить кому-то юшку, но драчунов быстро угомонили. Бабы и девки задорно плясали под гармошку, на которой наяривал Максим Ушкин, выкрикивали забористые частушки. В общем и целом, обычный деревенский праздничный вечер.
Странно, правда, вначале смотрелось, что Ванька на все вопросы о том, чем он нынче занимается, лишь отшучивался да посмеивался, но вскоре один из мужиков, вернувшийся недавно из армии по ранению, уверенно сказал вполголоса своему соседу:
- А ведь бандит Ванька-то… Да, брат, не спорь, я на эту породу насмотрелся, недаром в чоновском отряде воевал. И дружки у него из тех же будут. Так что, мой тебе совет, держи с ним ухо востро!..
Совсем немного времени прошло, а шепоток пробежал по столу и люди стали посматривать на Овечкина несколько настороженно, пытаясь определить, не грозит ли им чем-нибудь плохим появление в селе такого гостя? Но тот пил, ел, балагурил и вроде бы не замышлял ничего дурного, так что помаленьку все успокоились. И дружки от него не отставали. Тоже весело скалились, исправно чокались с мужиками, на конфликт ни с кем не шли. Знай себе, глазами сверкали, с девками перешучивались, да и всё.
Как-то так получилось, что в какой-то момент Сашка оказался с Овечкиным один на один. Абрамов уже изрядно выпил и соображал плохо, а Ванька наоборот, словно протрезвел, хотя от других за столом по этому делу не отставал.
- Угощайся! – Перед самым Сашкиным носом появилась коробка папирос. – Нами оставляются от старого мира – только папиросы «Ира»! Слыхал, брат, такое?
Абрамов пьяно ухмыльнулся.
- Откуда? У нас тут мужики всё больше махру смолят.
Закурили. Сашка закашлялся с непривычки. Овечкин стоял негромко посмеиваясь.
- А вот скажи, братуха, как в селе с чекой дело обстоит. Много их, аль нет?
- С чекой? Да что им здесь делать, они в Волоколамске сидят. А у нас только трое милиционеров и всё. Да ты их видел сегодня: Мишка Кривой, Стёпка Сорокоуст да…как его?.. а-а, забыл! Недавно прислали ещё одного, вот и забыл. Не из наших он, из матросов.
- Из матросов, говоришь? – по Ванькиному лицу пробежала лёгкая тень, но Сашка спьяну не заметил этого. 
- Ну да, он ещё в бескозырке всё время ходит. Его так Матросом и кличут.
- А что за название на ней? Ну на шапке его.
Абрамов задумался, припоминая.
- «Гангут» вроде.
- «Гангут»? Не, не слыхал. А почему за столом я его не видал?
- Да чёрт его знает! Вроде мелькал где-то на улице. Хотя… может и показалось мне.
- Скажи, братуха, а вот такой крепенький, с меня ростом будет, и тоже морячок, зуб у него ещё передний золотой, на шапке «Олег» намалёвано – не попадался тебе на глаза? – Овечкин напряжённо уставился на Сашку, ожидая ответа. Тот, напуская на себя важности, помолчал немного, изображая всем видом глубочайшую задумчивость, но после с сожалением сказал:
- Нет, не встречал вроде. А что, дружок твой?
Ванька длинно сплюнул.
- Дружок!.. Увижу, так сразу замочу суку! Не посмотрю, что чекист!
- Ты что! Ты что! – всполошился Абрамов, испуганно озираясь по сторонам, и мигом трезвея – Зачем такие вещи говоришь, не дай бог услышит кто!
- А ты что, жидёнок, всё такое же ссыкло? – презрительно осклабился Овечкин.
- Ты говори, да не заговаривайся, - обидчиво насупился Сашка. Ванька задел его больное место: будучи чистокровным русаком, Абрамов всю жизнь чрезвычайно переживал из-за своей несколько двусмысленной фамилии. В детстве из-за этого пацанва жестоко дразнила его «абрашей», «жидом» и прочими обидными кличками.
- Ладно, не дуйся, - заразительно засмеялся Овечкин. – Пойдём лучше ещё выпьем! Я тебя с братухами своими поближе познакомлю, мировые ребята. Фартовые!..

Ты знал!!!