Ничо, ничо, смелость города берет! (с) 

- Не сумлевайтесь, - сразу посерьёзнел казак, - я службу знаю – с германской из седла не вылезаю. Михайла, - окликнул он напарника, - держись чуть позади нас. Ежели покажется что не так, бей сразу, команды не жди! Понял что ли? – «Цыган» молча кивнул и чуть придержал коня. Одновременно казак ловко взял винтовку наизготовку, так, чтобы открыть огонь сразу же, не теряя ни секунды.
В принципе, сомневаться в выучке казаков Гундоровского полка не было никаких причин. Великолепно обученные, хорошо экипированные, одетые в новые шинели, серые папахи и обутые в прекрасные сапоги, с петлицами из георгиевских лент на шинелях и на воротниках защитных мундиров, с синими «донскими» погонами с номером того полка, в котором в германскую служил казак (преимущественно 10-го), за редким исключением все георгиевские кавалеры, иные имевшие по два, по три и по четыре креста, они являлись одной из лучших частей. Зачастую, при столкновении с красными, те сразу же сдавались, как только узнавали, против кого они воюют.
Но всё же Харузин чувствовал себя сейчас как-то неуютно. Некий червячок смутного беспокойства шевелился внутри, заставляя сердце сжиматься в тревожном ожидании неприятностей. Поэтому следуя за урядником, поручик незаметно расстегнул кобуру и вытащил револьвер. Как говорится, бережёного бог бережёт.
- Ну я ему всыплю! – тихо погрозил урядник, глядя со злостью на то, как посланный им на разведку молодой казак скачет им навстречу. Владимир сначала не понял причин этого гнева, но приглядевшись, сообразил, что Семён перекрывает им сектор для стрельбы, невольно играя роль «живого щита» для незнакомцев, рассыпавшихся полукругом и спокойно стоявших на месте. – Уши надеру паршивцу! – урядник, правя только ногами, незаметно повернул коня чуть в сторону, забирая влево.
- Дядька Василий! Дядька Василий! Свои это, из станицы Раздорской хлопцы! – радостно кричал между тем Семён, приближаясь к ним. Между двумя маленькими отрядами оставалось всего метров пятнадцать–двадцать.
- Из Раздорской? - Лёгкая тень пробежала по лицу урядника. Владимир как раз повернулся к нему, ожидая, что тот скажет и потому очень хорошо заметил это. Казак прищурился, вгляделся хорошенько…
- Падай! Сёмка, падай!! – заорал он вдруг, поднимая коня на дыбы и выцеливая противника. И практически сразу же выстрелил. Харузин, ещё не поняв до конца, что же произошло, тем не менее так же нажал на спусковой крючок раз, другой, метя в крайнего из чужих всадников. За спиной – Владимиру почему-то показалось, что над самым ухом – оглушительно бабахнула винтовка Михайлы, он громко выругался.
Враги, сообразив, что их хитрость не удалась, тоже открыли огонь. Правда секундная заминка обошлась им достаточно дорого: двое из полутора десятка верховых падали на землю, а третий – в него стрелял поручик – пытался справиться с конём, в которого, очевидно, попала пуля «нагана».
Надо отдать незнакомцам должное, воздух сразу же запел от пуль в опасной близости от казаков. Семён, заваливший коня сразу же, как только услыхал команду урядника, спрятался за ним и торопливо ответил, прикрывая старших. Но почти тут же возле него гулко рванула ручная граната, брызнув во все стороны жужжащим роем осколков.
- Сё-ёмка!! – урядник, и скажённым ненавистью лицом, рванул коня вперёд, умело прячась за его шеей и стреляя с лихорадочной быстротой.
- Куда?! Назад! – крикнул Владимир, пытаясь справиться с шарахнувшейся и дико заржавшей лошадью. – Урядник!
Какое там, тот даже не обратил внимания на окрик. Судя по всему Семён приходился ему родственником, что встречалось в казачьих частях сплошь и рядом, и потому его гибель – а надеяться на чудо в данной ситуации не приходилось – скорее всего больно ударила по уряднику. Охваченный жаждой мщения он ринулся сводить с врагами счёты, почти забыв об осторожности. Почти, потому что даже в таком состоянии он оставался первоклассным воином. Ловко маневрируя, бросая коня из стороны в сторону, сбивая тем самым прицел противнику, казак нёсся параллельно вражеской линии, посылая в их сторону пулю за пулей. Несущиеся ему вслед проклятия, крики раненых, беспорядочная ответная стрельба показывали, что среди врагов царит явное замешательство. Право же, они никак не ожидали, что всего один человек может так действовать.
- Ходу, вашбродь! – Михайла оказался совсем рядом с Харузиным и, ухватив его скакуна за поводья, разворачивал его в обратную сторону. – Очухаются они сейчас!
В самом деле, незнакомцы, кто бы они не были, постепенно приходили в себя. Поручик заметил, что два человека уже копошатся возле убитой лошади, снимая с неё ручной пулемёт. Ещё несколько мгновений, и они полоснут свинцовым ливнем, сводя на нет это крохотное преимущество казаков. А хуже всего, что урядник, похоже, не видел этого.
Чёрт! Самое обидное, что Михайла прав, надо пользоваться моментом и уносить ноги, пока ещё есть такая возможность.
- Геть! – казак ожёг коня поручика плетью. – Пошёл!
Они понеслись, точно выпущенные из лука стрелы. Пригнувшись, Харузин чувствовал, как сильно бьёт в лицо встречный ветер, но не обращал на это внимания, желая всей душой только одного – оказаться вне зоны досягаемости вражеского огня. Он слышал, как сзади застрочил пулемёт, как вразнобой захлопали, вторя ему, три или четыре винтовки и как ещё пару раз ответил им и замолчал карабин урядника. Всё!
Совсем не вовремя вдруг пришла на ум одна мыслишка. Почему-то только теперь Владимир вдруг вспомнил, что когда они приблизились к незнакомцам, он, кажется, узнал одного из них. Просто тогда мозг отбросил понимание этого момента, как ненужное, второстепенное после начала стычки, а вот сейчас услужливо подсунул информацию хозяину, словно преданный пёс тапочки. «Не может быть! - горячая волна сладкого бешенства затопила сознание. – Пинус! Точно. Это же он находился там, среди всадников. Правда, он прятал лицо под низко надвинутым козырьком фуражке, но в какой-то момент он повернулся и его профиль чётко обрисовался, стал хорошо узнаваемым. Но тогда получается…задохнувшись, поручик никак не решался сделать окончательный, последний вывод. Как могло получиться, что красный, по всем раскладам сидящий сейчас под арестом, оказался в степи возле группы, перевозящей ценнейшие бумаги, да ещё и не один, а в сопровождении подчинённого ему вооружённого конвоя? Откуда он вообще узнал о маршруте, по которому следовал Харузин?
«Предательство!» - он всё-таки заставил себя произнести это горькое слово, обжигающее горло ядовитой желчью. В голове щёлкал невидимый механизм, загоняя на место, складывая все детали доселе разобранной мозаики в одну чёткую, понятную даже младенцу картинку. И в её ослепительном сиянии проступало лицо полковника Ковина, как единственного человека, способного воплотить в жизнь эту подлость. А следом пришло запоздалое понимание, ещё больнее царапнувшее грудь, что и Ольгерту уготована столь же незавидная участь. Хотя, поручик слабо усмехнулся, скорее нет, барон нужен им живым и здоровым. Кто кроме изобретателя сможет наладить производство установки? Интересно, что «товарищи» пообещали полковнику, раз он вмиг забыл о присяге и верности воинскому долгу? Впрочем, какое это имеет теперь значение. Гражданская война тем и страшна, что в ней зачастую обесцениваются ранее считавшиеся святыми понятия, а им на смену лезут другие, страшные в своей беспощадности, полном неприятии «осколков старого мира», не боящиеся, а скорее наоборот, приветствующие кровь, кровь и ещё раз кровь – как самое надёжное средство очищения, и, одновременно, клеймо на верность новому господину.
Жгучее солнце палило и обжигало. Ему не было совершенно никакого дела до маленьких человечков, мятущихся посреди океана степного разнотравья, осыпающих друг дружку смертельными жалами пуль. Семь всадников преследовали двоих, отчаянно рвущихся вперёд, не жалеющих в этой гонке ни себя, ни коней. Сначала расстояние между противниками было значительным и казалось, что погоня не будет иметь никакого успеха, но постепенно, шаг за шагом, оно стало медленно, но неуклонно сокращаться. Судя по всему, преследователи располагали более свежими или просто более выносливыми лошадьми.
А потом кто-то из них удачно приложился на скаку к винтовке. Выстрел. Казак вскинулся, разбросал руки и неловко упал, повиснув в стременах, безвольно окунувшись в высокую траву. Харузин, заметив это краем глаза, стиснул зубы, опять вонзился шпорами в бока храпящего, роняющего пену измученного бешенной скачкой коня, не глядя, лишь бы не чувствовать себя беззащитным, вытянул руку назад и выстрелил несколько раз наугад, не целясь.
Что-то тяжёлое ударило его в левое плечо. И тут же в этом месте всё онемело, а потом заныло, запульсировало и там стало горячо и влажно. Резкая боль рванула когтями тело, заставляя завыть, мучительно кричать, не давая ни секунды передышки.
«Надо же, опять почти в то самое место, куда угодила пуля в Княжицах», - Владимир отстранённо, стараясь не провалиться в тьму беспамятства, начал натягивать поводья, замедляя ход. Поручик прекрасно понимал, что ему не уйти теперь от погони и потому решился на крайнюю меру. Точнее, на тот последний шаг, что ещё оставался доступным.
- Не стрелять! – торжествующий крик раздался за спиной, больно отозвавшись в душе.
- Жив, паскуда! – зло выдохнул Харузин, неловко поворачиваясь в седле. Заливавший лицо едкий солёный пот не давал ему возможности рассмотреть нагонявших его врагов. К тому же солнце, нестерпимо бившее в глаза, делало их фигуры чёрными и безликими, но этот голос он узнал бы и так. Что ж, добро пожаловать Владислав!
Старательно изображая полную беспомощность, поручик неловко соскользнул на землю, укрываясь за конём, застонал от боли, и медленно потянул к себе перемётную суму с документами. Аккуратно, стараясь не уронить, вытащил оттуда «яйцо» французской осколочной гранаты OF, судорожно стряхнул с себя последним волевым усилием накатившую волну одури, зубами выдернул предохранительный напёрсток и положил гранату обратно. Она глухо звякнула, ударившись о корпус одной из двух гранат системы Новицкого, которые Харузин положил к  записям барона перед выездом. Мучительно хотелось отогнать бедолагу-жеребца, стоявшего рядом на подламывающихся ногах, но сил на это уже не осталось. Владимир опёрся спиной на мокрый, ходящий ходуном бок, чтобы не упасть и закрыл глаза. Вот и всё. 
Здоровой рукой поручик ещё крепче прижал суму к груди и начал медленно считать про себя.
…Раз…два…три…четы…

А если просто - "Солнце палило и обжигало." Или воспользоваться определением "Полуденное"?
Прода - это отлично! 

Дим,отлично    ,с нетерпением жду продолжения эпизода в Испании.