- Вы слишком мрачно смотрите на ситуацию, Степан Осипович,  - начальник штаба не скрывал своего удивления. – Дела ведь пока идут совсем неплохо.
- Это пока. Не мне вам объяснять какой прохвост генерал Фок. Как только он перестанет получать поддержку от флота – запросто может оставить позиции и отступить. Может я и излишне осторожничаю, но обязан предусмотреть самый неблагоприятный вариант развития событий…
- Понимаю.
- Благодарю за понимание. Так вот: как только вернёмся в Артур, немедленно телеграфируйте в Дальний: «Возможно скорее снять с «Паллады» орудия и отправить их в Порт-Артур вместе с боекомплектом».
- Что? – ошалел Молас. – Разоружить крейсер?
- Именно. В условиях Дальнего минную пробоину в обозримое время заделать нереально, перевести крейсер в основную базу – тоже. И нельзя допустить, чтобы его пушки не приняли участия в войне. Четыре из восьми шестидюймовок мы добавим на «Баян», две на «Диану»…
- Побойтесь Бога, Степан Осипович, - вытаращил глаза начштаба. – Это совершенно невозможно!
- Почему? – улыбнулся Макаров. – Всего-то навсего  слегка подкрепить палубы под местами установки новых орудий, немного поработать в плане переделки погребов…
Степан прекрасно помнил, что во время Первой Мировой Войны однотипная с «Дианой» «Аврора» преспокойненько несла на борту не десять, а четырнадцать шестидюймовых пушек, а на «клонов» «Баяна» умудрились впихнуть ещё и третью восьмидюймовку. А насчёт установки… Во время Гражданской Войны, что белые, что красные умудрялись устанавливать шестидюймовые орудия даже на буксиры за сутки…
«Баян» передал, что его собираются атаковать четыре японских крейсера включая «Адзуму». Было бы глупостью не отозвать его обратно к эскадре, так что сведений о составе главных сил противника в Жёлтом море Макаров так и не получил. Да Того особо настойчиво и не преследовал.
В десяти милях от Порт-Артура встретили вышедшие навстречу «Петропавловск» и «Пересвет», после чего совместно вернулись на рейд. Внешний. Мало ли что – вдруг Ухтомского с утра выручать придётся…
Ночь прошла нервно, но без эксцессов – японцы беспокоить стоящих под защитой береговых батарей гигантов своими миноносцами на этот раз не посмели. А к десяти утра вернулись из Печелийского залива «Севастополь», «Полтава», «Богатырь», «Диана», «Амур» и миноносцы Второго отряда.
А ещё через сутки вернулся из Чифу «Лейтенант Бураков». Его командир, лейтенант Долгобородов, доложил не только о том, что радиотелеграфная станция консульство вполне свободно принимает сообщения из Порт-Артура, но и доставил пакет. В котором, в том числе были приказы о награждениях за сражения в начале мая. Царь отблагодарил своих воинов воистину по-царски: Командующему флотом был пожалован орден « Святого Великомученика Георгия Третьей степени» (аналогичный – Алексееву) и производство в чин адмирала, полного адмирала, с тремя орлами на погонах. Двадцать восемь адмиралов и офицеров эскадры были награждены георгиевскими крестами четвёртой степени, в том числе Иванов, командир «Амура», Эссен, Вирен, Матусевич… Даже прапорщик Дейчман удостоился белого крестика на ленте « цвета дыма и пламени». Хоть ему это было и не по чину, но потопление японского крейсера – это потопление японского крейсера. Здесь жадничать не стоит – за такое георгиевского креста не жалко. Вместе с чином поручика, кстати.
А уж «Владимиров», «Анн» и «Станиславов» с мечами и без, на мундирах морских офицеров закачалось столько, что встретить в крепости моряка без награды стало чем-то крайне маловероятным.
Не обошли наградами  и матросов, экипаж «Новика» например, стал «крестоносцами» без исключения.
Прилетели двуглавые орлы и на плечи Рейценштейна с Виреном. И, если первый так ещё и не оправился от болезни, то сомнений по поводу должности бывшего (теперь уже, конечно, бывшего) командира «Баяна» не оставалось – командовать ему крейсерским отрядом. Сомнения были в другом: кого поставить вместо вновь испечённого контр-адмирала на мостик единственного броненосного крейсера эскадры? Степан решил, не мудрствуя лукаво, пойти по пути уже проторенном реальной историей – «Баян» принял Иванов. Тем более, что его «Амуру» уже почти не оставалось работы как минному заградителю – почти весь запас больших мин в Порт-Артуре был исчерпан, и самое время установить на корабль-герой парочку шестидюймовок с «Паллады» и отправить его по морям, по волнам на вольную охоту в океан, делать нервы японцам и их британско-американским покровителям. Цинджоуский перешеек держался ещё две недели. Казалось, что дивизии Оку обломают об него все свои зубы, прольют море крови, но на Квантунский полуостров не пройдут. Тем более, что генерал Белый прекрасно понимал важность поддержки с моря, и без всяких споров выделил из арсеналов крепости сотню девятидюймовых бомб для артурских канонерок, которые сожгли весь свой боезапас во время предыдущих визитов для поддержки армии.  С большой пользой для защитников Наньшаня сожгли.
Так что Гремящий» и «Отважный» ещё дважды сходили в залив, и дважды терзали своими снарядами позиции японцев. Несмотря на то, что отряд генерал-лейтенанта Штакельберга, пытавшийся прийти на выручку защитникам Квантуна японцы успешно отбили под Вафаньгоу, «устье» полуострова было запечатано достаточно надёжно. Полки страны восходящего солнца истекали кровью, но не могли продвинуться ни на шаг.
Оку доложил обстановку маршалу Ояма. Ояма телеграфировал в Токио…
Япония шлёпнула по игровому столу козырной картой. Крыть которую было нечем.
Адмирал Того подстраховался более чем на сто процентов – транспорты с драгоценными изделиями из Йокосуки до Чемульпо сопровождали все силы Камимуры и Уриу, а там их принял сам командующий Соединённым флотом. И не столь важно, что за это время Иессен со своими крейсерами успел порезвиться в Японском море и отправить на дно четыре парохода, везущие грузы из Японии в Корею, а ещё два захватить в качестве призов и отправить во Владивосток.
Грузы из метрополии прибыли в Дагушань. Под конвоем броненосцев прибыли. Дальше их тянули по сооружённой на скорую руку двухколейке лошадьми и людьми, но, в конце концов, они оказались в том месте, где срочно требовалось их присутствие.
Июньские ночи коротки, поэтому и перерывы между боем и боем, как правило, значительно меньшие, чем осенью или зимой. Фома Гриднев, стоявший в карауле на батарее десантных пушек снятых с артурских крейсеров (её ещё называли «крейсерской батареей») ничуть не удивился, услышав выстрел с вражеской стороны – не впервой. Солнце взошло – «пожалуйте бриться!». Но то шипение, что последовало за этим, оказалось совсем непривычным – до этого японские снаряды в полёте таких звуков не издавали.
Шарах! Казалось, что содрогнулась вся гора. У подножья Наньшаня вырос такой султан взрыва, какого здесь ещё не наблюдалось никогда.
- Во раскудрить твою налево! – ошалел матрос.
Грохот взрыва и дрожь земли сделали совершенно излишней команду к побудке – из землянок стали матерясь выскакивать батарейцы, к Гридневу, застёгивая на ходу куртку, подбежал мичман Чебыкин:
- Что за катавясия?
- Так что, ваше благородие, - вытянулся перед офицером Фома, - пушка у японцев новая. Такой ещё здесь не бывало – как будто с броненосца саданули…
Снова донёсся звук выстрела, и послышалось приближающееся шипение.
- Всем в землянки! – немедленно скомандовал мичман, но сам прятаться не стал – необходимо было лично понять, что за чудовище доставили японцы к перешейку.
Землянка, конечно, укрытие архиненадёжное при прямом или даже близком попадании крупнокалиберного снаряда, но сбережёт хотя бы от разлетающихся после его взрыва осколков и камней.
Рвануло уже на середине горы, метрах в трёхстах от десантной батареи. А сразу после разрыва со стороны японцев снова шарахнуло звуком выстрела, что неоспоримо свидетельствовало о наличии минимум второго аналогичного орудия у противника – даже на корабле, при помощи электричества и прочей вспомогательной техники не успели бы так быстро перезарядить крупную пушку. А в том, что пушка эта не менее десяти дюймов Чебыкин понял по мощи взрыва предыдущего снаряда.
- Ну что же, - мрачно процедил сквозь зубы мичман. – Здравствуйте, господин Крупп!
На самом деле одиннадцатидюймовые мортиры, которые начали обстрел русских оборонительных позиций были изготовлены в Англии, на заводах Виккерса, но разве это что-то меняло?
- Это что же теперь будет? – донесся вздох из-за спины офицера.
- Гриднев? – обернулся командир батареи. – Ты почему не в землянке? Приказа не слышал?
- Так на посту я, вашбродь. Никто мен не снимал с него.
- Это да, извини. Снимаю – можешь идти в землянку.
- А дозвольте с вами остаться? Семи смертям не бывать, как говорится… Дозвольте, ваше благородие!
- Ну, раз так жизнь свою не ценишь, - ухмыльнулся Чебыкин, - давай, стой рядом, помрём, если что, вместе…
- Ух ты! – прервал матрос своего командира. – Оттуда такая же летит!
С левого фланга действительно обозначился летящий в сторону русских позиций снаряд, разглядеть который можно было без всякого бинокля.
- То есть у японцев минимум четыре таких гаубицы или мортиры, - резюмировал мичман после очередного разрыва вражеского снаряда. – Не уйти нам с тобой, Фома, с этой горы живыми.
На левом фланге тоже обозначились звуки разрывов. Разрывов не столь крупных снарядов, что били по основным позициям, но тоже солидных – явно японские канонерки начали крушить из бухты Цинджоу те русские позиции, до которых могли дотянуться своими пушками.
Следующий снаряд вонзился в землю метрах в тридцати от батареи десантных пушек. Земля вздрогнула от разрыва так, что мичмана и матроса сбило с ног, что, возможно, и спасло их от разлетающихся осколков и щебня.
- Ну и силища в этих бонбах, вашбродь, - поднялся, отряхиваясь от песка, Гриднев. – Что же теперь с нами будет?
- Закопает нас японец, только и всего, - зло отозвался мичман.
Как бы подтверждая его слова, на соседней батарее рвануло так, что стало понятно – снаряд не просто попал, а попал в склад боеприпасов. Снова вздрогнула земля под ногами, снова ударило грохотом по барабанным перепонкам, без особого труда различалось, что взрывом выбросило в воздух не только грунт, но и некие более крупные предметы. Думать о том, что это такое категорически не хотелось…
И ещё больше не хотелось стоять и ждать когда же прилетит уже твой снаряд и всё закончится. Просто стоять и ждать. Не имея возможности ничего предпринять, не имея возможности хоть как-то воспрепятствовать врагу… В далёком и славном ДВЕНАДЦАТОМ ГОДУ генерал Остерман-Толстой отдал приказ: «Ничего не делать – стоять и умирать!». И это было оправдано – корпус Остермана прикрывал отход армии…
И Чебыкину сейчас оставалось надеяться, что полковник Третьяков и генерал Надеин уже поняли сложившуюся ситуацию, и моряки с артиллеристами гибнут сейчас рядом со своими молчащими пушками не просто так, а готовясь прикрыть отход своих главных сил от атаки японских пехоты и кавалерии. Атаки, которая, несомненно, состоится. Может и не сегодня – сегодня уж очень удобно расстреливать русские позиции с суши и моря тяжёлой артиллерией…
- Они что там, с ума посходили? – ошалел мичман, услышав «Ура!» с левого фланга.
На самом деле, конечно, никто там с ума не сходил. Просто защитники перешейка, те, с чьих позиций открывался вид на бухту пронаблюдали, как сначала у борта одной из японских канонерок шибануло столбом воды и она стала стремительно заваливаться на борт. Потом рвануло под второй, и та тоже стала тонуть, задирая к небу свой таран – мины «замедленного действия» поставленные две недели назад отрядом Ухтомского сработали в лучшем виде. И никакой обстрел не мог сдержать ликования солдат и матросов, которые видели гибель вражеских кораблей.