"Они", спасибо

В мозг с детства запал перевод "Орла девятого легиона.

Что-то я даже задумался. А чем мой вариант плох?

-----------

* * *
   
   Ночь. Там, за пределами стен, полная луна заливала землю серебряным светом, но здесь нет окон, чтобы впустить даже тоненький лучик. Десятки масляных светильников на высоких треножниках вокруг стола языками багрового пламени рассекали полумрак, отнимая у него очертания комнаты, не слишком большой, но и не крошечной кельи: дюжина шагов в глубину и чуть меньше в ширину. Большой стол, заваленный свитками, расположился прямо против входа.
   Человек за столом, обликом – перс, одетый в длиннорукавную рубаху, украшенную золотистыми вышитыми кольцами, широкие шаровары и мягкие сапоги, держал в руках развернутый папирус, но глаза его не двигались, не пробегали строчку за строчкой. Черные, неподвижные, словно у мертвеца, они смотрели в одну точку, что находилась не на листе, а где-то за ним. Он застыл без движения, словно и не человек вовсе, а раскрашенная статуя.
   «В шестнадцатый день антестериона Сулла взял Афины».
   Короткая строчка, добавленная пергамским криптием в общий отчет, доставленный сюда, в Синопу, царским скороходом. В отчете масса сведений из разных уголков мира. Таких же, отрывистых, кровоточащих фраз:
   «Сулла захватил сокровища храмов Олимпии, Эпидавра и Дельф».
   «Лициний Лукулл с шестью кораблями вышел в море на второй день антестериона. Приказанное ему, узнать не удалось».
   Понимал ли переписчик, что значили все эти короткие сообщения, переносимые им на папирус со скитал лазутчиков?
   Понимал: строчки неровны, буквы пляшут и сильно растянутая скоропись читается с трудом. И всегда в Синопу отсылается первоисточник. Криптии знали – не существует незначительных мелочей для Киаксара, скромного и неприметного царского советника, о котором, если при дворе и вспоминали, говорили, не иначе, шепотом.
   Статуя ожила – Киаксар отложил свиток и коснулся пальцами потертой кожаной ленты, длиной в два локтя и в половину ладони шириной, змеей свернувшейся посреди папирусов и их футляров, горой наваленных на стол.
   В руках появился гладко ошкуренный довольно толстый деревянный жезл. Лента-скитала обернулась вокруг него и царапины, кое-где затертые и заляпанные высохшей кровью, соединились в буквы, нанесенные на кожу острым шилом:
   «В шест…д…ый день …тесте…на Су…а взял …ины».
   Сулла взял Афины... В шестнадцатый день антестериона. Римляне именуют его мартовскими календами. Сулла взял Афины в первый день месяца Марса. Что это, знак богов, возвещающий о наступившем переломе?
   Взгляд вновь упал на отложенный свиток. Край папируса свернулся, оставив видимой лишь одну строчку:
   «Еще два легиона высадились в Диррахии».
   
   Он встал и подошел к двери. Створки распахнулись с легким скрипом, впустив в комнату глоток свежего воздуха. Ветер с моря, холодный, порывистый, круживший в замкнутом пространстве перистиля, внутреннего дворика, взлохматил колечки спускавшейся на грудь бороды, растрепал длинные волосы. И сюда дотянулось ледяное дыхание черного Понта, губителя кораблей, совсем не гостеприимного в эту зиму и даже сейчас, в начале весны, не собирающегося сдавать торопливым мореходам рубежи своей власти.
   Свет луны отражаясь от мраморных колонн портика, поддерживающего крышу перистиля, чуть приглушал сияние звезд. Киаксар любил смотреть на звезды, они притягивали и пугали одновременно, равнодушно взирая с небес на суету смертных. Свидетели вечности, недремлющие очи Космоса, порядка, что древнее и выше даже богов, они помнят все. Все хорошее и дурное, высокое и низкое, что проходит перед их бесстрастным взором. Они видели всходы жизни, ее робкие шаги, ускоряющуюся уверенную поступь и бег, взлеты и падения царств, яркие вспышки жизней, что стремительным росчерком света озаряли темное небо. В их бездонных глубинах скрыты тайники непостижимого знания и, когда-нибудь, они отдадут его, щедро делясь с теми, кто, сравнявшись с ними в могуществе, сможет взять.
   Когда это случится?
   – Когда придет время, Киаксар, – донесся откуда-то из-за колонн голос, сильный, исполненный глубины и уверенности.
   Перс обернулся: за его спиной стоял человек в пестрой одежде парфянского кроя, покрытой сверху черной шерстяной хламидой. Среднего роста, крепко сбитый, чернобородый, коротко стриженный не по восточной моде. Черты лица не примечательны и как-то даже… размыты – они не дают навесить на незнакомца ярлык происхождения. Ни один чванливый афинянин никогда не опознал бы в нем чужеземца. Как и сириец, фракиец или скиф. Бритоголовый смуглый египтянин подивился бы внешнему виду странного бородача, не просто говорящего на одном с ним языке, но, несомненно, бывшего его соотечественником. Неприметный человек в неброской одежде, он мог быть любым, своим для всех. Или всюду чужим, что подтверждалось его именем, звучащим на языке эллинов, как «чужой». Он часто появлялся вот так – словно из-под земли возникал, входя в любую дверь, как бестелесный дух. Советник давно уже не удивлялся подобным его появлениям.
   – Ты читаешь мысли, Алатрион?
   – Тебя все еще удивляет это, Киаксар? – спросил пришелец, улыбнувшись, – они все написаны на твоем лице, когда ты смотришь на звезды. Я знаю тебя, дружище, много лет. Достаточно, чтобы «читать» мысли по одной только твоей позе.
   – И какая же моя следующая мысль? – усмехнулся перс.
   – «Когда же придет время?» Нескоро, Киаксар. Вы – еще дети. Уже отпустили подол матерей, и принялись с шумной возней делить игрушки. Иной из вас не преминет ударить брата по голове деревянной лошадкой.
   – Брата? – от внимания не ускользнуло выделение «вы».
   – Все люди – братья, Киаксар, – серьезно, без тени иронии ответил пришелец.
   – Дети... – пробормотал Киаксар.
   – Да, жестокие дети, нет над вами никого, кто объяснял бы вам, что хорошо, а что плохо.
   – Что же ты не объяснишь?
   – Я не могу. Я скован по рукам и ногам и уже один этот разговор с тобой – страшное преступление. Ты же знаешь.
   – Почему же ты пришел?
   – Потому что и другие не оставили Игру.
   Киаксар ничего не стал уточнять и переспрашивать. Знал – бесполезно. Помолчал немного, зябко поеживаясь на холоде.
   – Сулла взял Афины.
   – Я знаю. Он почти перехватил инициативу. Я думаю, царю скоро придется уступить.
   – У царя еще много сил.
   – Мечи и копья – ничто. Они – лишь способ ведения Игры. Вы начали проигрывать, когда заглотили приманку, предложенную вам в виде Мания Аквилия. А кое-кто убил сразу двух зайцев. Аквилий был близок к Марию и, став причиной войны, изрядно пошатнул его авторитет, а своей страшной смертью совершенно развязал руки Сулле. Теперь никто уже не вспомнит, что войну начали римляне. Вот увидишь, через два поколения все будут уверены и в книгах напишут, что настоящий агрессор – Митридат.
   – Какая беда переживать о том, что будет через два поколения?
   – Игра, Киаксар, Игра. Он длится больше, чем два поколения. Она началась задолго до твоего рождения и никогда не кончится, переживет всех Игроков.
   – Ты бессмертен, Алатрион?
   – Ты спрашивал меня об этом тысячу раз. Возьми меч и нанеси удар. Ты увидишь ответ.
   Киаксар посмотрел в глаза собеседнику и, едва не утонув в них, отвернулся.
   – Сулла разграбил Дельфы.
   – Сулла не верит в богов, – согласно кивнул Алатрион, – он думает, его ведет счастливая звезда. Он избран, чтобы сделать следующий шаг, заложить очередной кирпич в основание будущего, ибо так было решено.
   – Кем решено? Такими, как ты?
   – Я одиночка. Отверженный.
   Некоторое время оба молчали.
   – У нас еще много сил, – с уверенностью, как заклинание, вновь сказал Киаксар, – вся Азия за нас. Не по принуждению, но уверенная в явлении Митридата-Диониса, нового воплощения Великого Александра.
   – Распространяя подобные речи, вы еще больше раздражаете их, тех, кто хранит бессмертную душу человечества, ибо нет ничего страшнее возрождения дела Александра.
   – Почему?
   – Нельзя изменить мир за одну человеческую жизнь. Никому они не дали приблизиться к достигнутому Македонянином, более чем на шаг. Ни Антигону, ни Селевку, ни Антиоху – никому. Да те и не пытались, одно на уме – как удержать от разбегания огромные территории. Наследники, но не последователи. А Рим, вначале лишь таран, рушащий стены, возведенные другими, теперь превращается в самоцель. Его уже не остановить.
   – Посмотрим, – скептически хмыкнул Киаксар.
   Алатрион покачал головой.
   – Противник Митридата не Сулла, мнящий себя счастливым, но сам царь. Он уже плывет по течению, не в силах бороться с несущим его бурным потоком. Пора вмешаться, противостоящие мне зашли слишком далеко. Я знаю, чего они хотят. Из первой войны с пунами сухопутный Рим вышел на просторы морей, став вдвое сильнее, чем был. Едва не погибнув в противостоянии с Ганнибалом, Город стал гегемоном в половине Внутреннего моря. Сейчас Волчица замахнулась на вторую половину, она наращивает военную мощь, пытается заглотить больше, чем способна переварить, не догадываясь, какова будет плата.
   – Я не понимаю тебя, – покачал головой Киаксар, – тебе жаль её?
   – Ее – нет. Но падение коснется всех в этой части мира. Они, мои вчерашние братья, этого не понимают. Эхо не стихнет тысячу лет. У меня нет столько времени, Киаксар, хоть ты и считаешь меня кем-то вроде бога.
   – Ты отправляешься в Италию, – сказал перс.
   Не понять, вопрос или утверждение.
   – Да, – подтвердил Алатрион, – нужно восстановить кое-какие связи, до поры спящие.
   – Завтра я отбуду к царю, в Пергам. Сейчас я понадоблюсь ему, как никогда. Один человек способен добиться многого там, где бессильны окажутся многотысячные рати. Нам нужно остановить Волчицу.
   – Не Волчицу. Тех, кто спускает ее с цепи.

----------

Необходимое лирическое отступление:
Итак, шифроваться не буду, книга о Спартаке, однако стартовая позиция такова, что до восстания еще 12 лет.
Делать АИ до восстания, со Спартаком в главной роли чего-то не хочется, мал эффект узнавания.
Вот если бы я упирал, что пишу о гражданских войнах...

Темп будет не быстрый, доберемся мы до мест "всем известных" нескоро. Поэтому, книга, как бы и не АИ вовсе.
Зато присутствует нечто фантастическое. Валентинов назвал такой прием "криптоисторией". Пусть так и будет. Это я сказал, чтобы не спрашивали: "Где АИ?" Нету АИ, она в "Кругах на воде".

По ходу многие, читавшие Валентинова, начнут узнавать "его версию". Я уверен в этом на 100%, поэтому заранее и заявляю:
Того, в чем Валентинов оригинален, здесь не будет. Не им единым... Совпадения с ним я допускаю там, где он не оригинален и до него такие гипотезы выдвигались другими людьми.

«Он и был фракийцем, и не был им»
Колин Маккалоу
   

Часть первая
ОРЛЫ НАД ПРОПАСТЬЮ

Глава 1
Халкедон[1]. Лето года 667-го от основания Города[2]
   
   – Ты так спокойно говоришь об этом, Фимбрия. Словно комара прихлопнул, – процедил сквозь зубы трибун Квинт Север, – ты убил консула! Консула римского народа! Проклятье на нас всех, вместо того, чтобы немедленно заковать тебя в железо, мы просто стоим и слушаем, одним своим бездействием совершая преступление!
   Гай Флавий Фимбрия, префект конницы, обвел взглядом собравшихся в палатке шестерых трибунов и примипила. Севера никто не поддержал, все подавлено молчали, чьи-то глаза сверлили землю, чьи-то расширились от ужаса.
   – Я отрубил ему голову, когда он пытался спрятаться от меня в колодце. Бросил ее в море, а тело оставил без погребения. Да, я прихлопнул комара, эту алчную кровососущую тварь! Который, по глупости своей, уже растерял четверть армии, ни разу не вступив в бой! И вы, чистоплюи, теперь осуждаете меня? Что, жижа по ногам потекла?
   – Я думаю, все поддержали бы тебя, – ответил Север, – если бы ты силой заставил Флакка подписать сложение полномочий в твою пользу. Но зачем его было убивать? Убивать бегущего. Пускай бы и сидел в том колодце. Чем он мог нам помешать?
   – Если бы он вернулся в Рим, все мы стали бы вне закона. Ты прекрасно это знаешь. Его нельзя было оставлять в живых.
   – А так нас погладят по головке, – усмехнулся Север, – ты что же, думал, никто не узнает? Нас тут восемь тысяч. И еще столько же за проливом, грузятся на корабли. Глаз и ушей достаточно. Существовало множество способов решения проблемы, а ты выбрал самый… простой. Тебя несправедливо обидели, ты отомстил. Замечательно. Только при этом ты совершил святотатство, и тебе нет дороги в Рим. Сулла тоже мечтает укоротить тебя на голову, ведь он знает, как ты отличился в избиении его сторонников. Что ты собираешься делать дальше, Фимбрия?
   – Воевать с Митридатом. Мне надоело топтание на месте. Не знаю, чего там напели Флакку Цинна с этим сопляком-Младшим[3], но я присоединился к походу, чтобы воевать с понтийцами, а не в носу ковыряться, – невозмутимо ответил Фимбрия, – и вообще, вопрос, скорее, в том, что собираетесь делать вы?
   Трибуны молчали. Пятеро из них очень молоды, не старше двадцати лет, и лишь недавно начали свою карьеру, будучи избранными на эту должность. Никакого военного опыта у них не было. Север постарше, но и он мальчишка рядом с Фимбрией, которому тридцать семь и волосы уже изрядно тронуты сединой.
   Квинт, не отрываясь, смотрел на худое лицо префекта, цепляя взгляд за острые, обтянутые бледной кожей скулы, за крючковатый нос, и думал, как много сходства в нем с тем позолоченным Орлом, что сидит на толстом ясеневом древке в палатке-святилище. Такой же хищный взгляд, распахнутые крылья и когти, что никогда не выпустят своего. Гай Флавий, происходил из весьма знатной фамилии, его отец даже был консулом, но сын по стопам родителя продвинуться не смог, зато прослыл первым забиякой в Риме, а так же искусным кавалеристом, не только наездником, но и командиром. Именно его конница особо отличилась при взятии Рима Гаем Марием полгода назад.
   – Может быть, мы спросим мнение солдат? – Фимбрия перевел взгляд на примипила, стоявшего чуть в стороне.
   Примипил Тит Сергий Назика[4], Носач, старший из центурионов легиона и старший по возрасту из присутствующих, был, тем не менее, довольно молод для своей должности. Ему исполнилось всего сорок пять лет. Он происходил из тех бедняков, что рекой хлынули в легионы Гая Мария после реформы, отменившей имущественный ценз для легионеров. Носач прошел весь путь от рядового до примипила, наивысшей для солдата ступени, всего за двадцать лет, что говорило о его недюжинной доблести и талантах, ибо в те годы старшими центурионами служили мужи, близкие к шестидесятилетнему возрасту, начавшие службу еще задолго до преобразований Мария.
   Тит Сергий был прямолинеен и прост, бесконечно предан партии Мария, и всем нутром презирал людей, подобных покойному консулу Валерию Флакку – глупых, алчных, надменных богачей, совершенно не сведущих в военном деле, но назначаемых командующими за свои связи и деньги.
   – Ты знаешь мнение солдат, Фимбрия, – сурово заявил Носач, – иначе никогда не затеял бы свершенное. Хочешь, чтобы я высказался при этих юнцах? Хорошо. Солдаты предпочитают тебя. Ты в деле проверенный. Солдатам не нравится, когда тупоголовый сенатор, торопящийся за венками и триумфами топит их в шторм при переправе в Грецию, когда можно было подождать месяц до ровной погоды. Солдатам не нравится, что он, прослышав про победу Суллы под Херонеей, вместо того, чтобы воодушевиться и навалиться на Митридата, нагадил под себя и забыл, зачем его сюда посылали. Ты удовлетворен? Солдаты собираются воевать с понтийцами и поиметь на этом деле добычу. С Суллой я предпочел бы разбираться потом. Кстати, про сопляков… Ты тут много разных слов сказал… Не знаю, что у тебя там случилось с Младшим, – Носач усмехнулся, – не мое это дело, но тебе следует помнить, что его здесь поддерживают многие. Да что там, все мы тут за Младшего. Хотя, даже я признаю, что Марий-старший, незадолго до того, как отправился к Плутону, крепко тронулся умом. И натворил разных дел…
   Префект недовольно поджал губы, но ничего не возразил.
   – Собственно, нам ничего другого не остается сейчас, – вставил Север. – Не вижу вариантов. Командуй, Гай Флавий. Легат.
   Фимбрия молчал минуту, затем расправил плечи и, повысив голос сказал:
   – Все планы остаются прежними, только на месте мы больше топтаться не будем, а начнем действовать стремительно. Мы потеряли массу времени из-за дохлого слона[5]. Главная цель – Митридат. С Суллой будем разбираться потом. Продолжать переправу. Все команды выполнять бегом!
   Север, а затем и остальные вскинули правые руки в салюте, повернулись.
   – Север, останься, – Фимбрия сел за стол, принадлежавший ранее консулу, – Сергий, ты тоже задержись.
   Когда все, кроме названных, вышли прочь, новоиспеченный легат объявил:
   – Север, я назначаю тебя префектом конницы. Сергий, организуй вербовщиков здесь, в Халкедоне. Только сам, я не доверяю этому барану квестору. Нам нужно усилить вспомогательную кавалерию. Ее я тоже отдам под начало Севера.
   – Пустая трата денег, – недовольно заявил примипил, – лишние хлопоты о фураже, да гречишки и не умеют толком воевать верхом. Больше бесполезного народу – не значит сильнее армия.
   – Меня твое мнение не интересует, Сергий. Выполняй приказ. Свободен.
   Носач отсалютовал без особого энтузиазма и, выходя прочь из палатки, недовольно проворчал:
   – Лошадник…
   Север остался наедине с легатом. Назначение его не обескуражило, но удивило.
   – А как же Азиний? Я думал, раз он твой заместитель, то…
   – Азиний выслужился из низов, лихо дерется в конном строю, но этого мало. Мне нужен человек, который понимает, что конницу можно использовать не только для разведки. Я дважды слышал про твою атаку под Термесом. От одного декуриона, а потом и от самого Дидия. Читал про Александра?
   – Попадалось кое-что, – кивнул Квинт, – как раз там в Испании. Какой-то кусок из Птолемея, без начала и конца.
   – Это хорошо, что читал. А еще лучше, что сообразил, как применить на деле. Я с восемнадцати лет служу в кавалерии, Север, еще Югуртинскую войну застал. Сейчас тяжело найти опытного командира, соображающего, как правильно руководить конницей. Говорят, все от того, что Ганнибал повыбил всех способных из числа нобилей. Чепуха все это. Больше ста лет прошло, как будто новых воспитать не могли…
   – Может он и воспитателей повыбил, – усмехнулся Квинт.
   – Чушь. Не забивай себе голову подобной ерундой. Конница на поле боя может творить чудеса, дураки не понимают. Возьми любого из этих сопляков, – легат невнятно мотнул головой в сторону, но Квинт и без уточнения догадался, что речь идет о молодых трибунах, – с лошади не падают и то хорошо… А ведь все они всадники. Раньше в кавалерии служить за честь почиталось, потому что не каждый мог, а теперь деньжат скопил, на тебе кольцо на палец – всадник. Сколько, интересно, в Городе всадников? Тысяч сто? Или больше? А половина лошадей-то имеет только чтоб в телегу запрягать.
   – Мой отец, – сказал Север, – подтвердил ценз всадника, когда мне исполнилось семнадцать. Благодаря этому я через год избрался в трибуны. А иначе вступил бы в легионы рядовым.
   – Остается только порадоваться за твоего уважаемого батюшку. Север, конница Митридата превосходит нашу количественно и качественно, но упрямые индюки вроде Носача ее недооценивают. Три наших армии Митридат уже разбил. Три, Север!
   – Сулла взял Афины и победил под Херонеей, – спокойно ответил Квинт, – без превосходства в коннице.
   – Сулла… – оскалился Фимбрия, – пусть Сулла бьет понтийцев там, в Греции. Войну можно выиграть только здесь, в Азии. Только здесь, Север, где средоточие мощи Митридата! Тому, кто одержит победу здесь, вся слава и достанется. А Сулла пусть возьмет хоть сто Афин.
   – Ищешь славы победителя Митридата, Гай Флавий? – прищурился Север.
   Фимбрия внимательно посмотрел ему в глаза.
   – А чего ищешь ты?
   – Я? – Квинт помедлил с ответом, подбирая слова, но повисшая пауза истолковалась легатом по-своему и он добавил:
   – Эти легионы собрали с трудом, вербовщики по большей части впустую намозолили языки, суля золотые горы добычи. А все Сулла. Он, как меч над шеей Рима, его боятся больше, чем понтийского царя. И тут возникает Квинт Север, доброволец, который горит желанием отправиться в поход. На кого, на Митридата? Оказывается, вовсе нет.
   – Ты мысли читаешь, легат? – поднял бровь Квинт, – я никому…
   – Мысли, похоже, у нас умеет читать Серторий.
   – А-а. Нет, он не умеет. Тут все гораздо проще. Мы с ним хорошо знакомы еще с Испании. Оба служили под началом Тита Дидия, когда он воевал с кельтиберами. Я совсем еще мальчишка, только что был избран в трибуны, все удивлялся, как мне это удалось, – Квинт усмехнулся, – у отца нет лишних денег на покупку голосов…
   – Ты стал клиентом Дидия? – перебил Фимбрия.
   – Нет. Им стал Серторий, мы же оба провинциалы, но он сильнее хотел продвинуться, искал влиятельного покровителя. Я не столь амбициозен. Поэтому до сих пор сам по себе.
   – Продолжай.
   – Ну, – Квинт поскреб подбородок, заросший трехдневной чуть рыжеватой щетиной, – война протекала удачно, Дидий получил триумф. А потом… Мы снова встретились в Союзническую. В Самнии, у меня на родине…
   Квинт замолчал, разглядывая шлем легата, лежавший на столе. Фимбрия тоже не говорил ни слова, внимательно изучая лицо Севера, на котором, как на листе папируса читались тяжелые воспоминания.
   – Серторий знает – я сделаю все, чтобы предотвратить гражданскую войну. Поэтому он и написал мне то письмо, – трибун поднял глаза на легата, – заморские цари, они где-то далеко, Гай Флавий, мне нет до них дела. Но война на родине… Как вспомню…

---------

       1 Халкедон – город в Малой Азии. В настоящее время на его месте расположен район Стамбула Кадыкей.
       2 От основания Рима. 86 год до н.э.
       3 Марий-младший, сын умершего к описываемому времени выдающегося политика и полководца Гая Мария.
       4 Nasica – «Остроносый человек» (лат).
       5 Flaccus – «Большие уши» (лат). Родовое прозви
ще покойного консула.