«Сикисима», судя по интенсивной стрельбе, особых повреждений пока не имел, но кто знает, что происходит на его борту… А вот «Ясима» горел. Ничнго кроме пожара разглядеть с такого расстояния было нельзя, но было совершенно очевидно, что четвёртому мателоту японской колонны приходится ой как нелегко. Ситуация на броненосных крейсерах адмирала Мису не просматривалась, но, судя по вышедшему из кильватера «Адзума», и там дела обстояли не лучшим образом.
Наблюдались, конечно, регулярные попадания и в «Пересвет», и в «Петропавловск» благо, что японские снаряды очень конкретно отмечали места своих попаданий выбросами дыма и пламени, но держали строй эти русские броненосцы пока очень уверенно и стреляли весьма бойко. Как и, демоны его побери, «Ретвизан».
И ничего, практически ничего, невозможно предпринять – какое-нибудь активное маневрирование при преимуществе в один узел малореально. Разве что…
- Идзичи! – обратился адмирал к командиру «Микасы».
- Слушаю, ваше превосходительство, - тут же обозначил полупоклон капитан первого ранга.
- Распорядитесь поднять сигнал: «Сосредоточенный огонь отменить. Каждому кораблю стрелять по наиболее удобной цели».
- Будет исполнено!
- Как считаешь, Томособуро?.. - повернулся Того к своему начальнику штаба.
- Тебе решать, - отозвался контр-адмирал Като. – В вопросах тактики я не особо ценный советчик.
- А всё-таки?
- По-моему, разумно. Если так пойдёт и дальше, то нам придётся весь флот отводить из Жёлтого моря на ремонт в Сасебо, а у русских останется здесь полноценная броненосная эскадра, которая будет контролировать всю акваторию как минимум месяц…
Боевую рубку тряхануло прямым попаданием шестидюймового русского снаряда. Толстенную броню он, конечно, не пробил, но ощущения у находившихся внутри были не из приятных.
- Может стоит увеличить дистанцию? – не очень уверенно спросил командующего Като.
- Ну уж нет – у нас преимущество как раз в среднем калибре. Подождём результатов перераспределения огня, - мрачно бросил Того.
- «Ясима» выходит из кильватера, - встревожено выкрикнул адъютант адмирала Нагата. - Горит и имеет крен на правый борт.
• Виновата не сама шимоза (пикриновая кислота), а её соли, которые отличаются чрезвычайной нестойкостью. У автора в молодости была возможность убедиться как капризен даже пикрат калия («лёгкого» металла), а если уж эта самая кислота образует соль с железом, то такое вещество взорвётся, вероятно, даже от пищания пролетающего рядом комара. Внутренние полости снарядов снаряжаемых шимозой японцы, конечно, покрывали масляной краской, сам заряд взрывчатки находился в шёлковом мешочке, но полностью гарантировать отсутствие контакта  пикринки со сталью, как выяснилось, удавалось не всегда.

- Убавьте прицел на одно деление, Василий Нилович – как раз в борт попадёте, - посоветовал Кроун своему старшему артиллеристу.
- Ладно что вообще попадаем, Николай Александрович, - весело отозвался Черкасов. – Горит «Ясима» этот…
- Лейтенант, - послышался скрипучий голос Вирена, - выполняйте приказ командира.
На адмирала недоумённо посмотрели и Кроун, и сам Черкасов. Вообще-то на корабле в бою имеет право отдавать приказы такого уровня только его командир. И совет – не есть приказ. Но оба смолчали – не время было сейчас разбираться по поводу данного распоряжения младшего флагмана.
- Первая «А»,  - крикнул в телефонную трубку лейтенант.
- Здесь «А-один», - немедленно отозвался мичман Поливанов.
- Прицел меньше на одно деление.
- Есть, на одно деление меньше!
Через пятнадцать секунд носовая башня грохнула очередным выстрелом…
«Пересвет» рычал в сторону японцев всем бортом, но именно этот снаряд провожали взглядами, взглядами усиленными цейсовской оптикой биноклей, офицеры из боевой рубки броненосца. И он, как это ни удивительно, попал. Причём угодил как раз в небронированную носовую часть «Ясимы».
Почти четвертьтонному изделию Путиловского завода хватило энергии пронизать и трёхметровую толщу воды, разделявшую место падения и вражеский борт, и собственно борт. «Ясима» получил удар ниже пояса. Не броневого, просто под ватерлинию. Мощный  траверс японского броненосца без особых проблем выдержал взрыв десятидюймового снаряда, чего нельзя сказать о стали борта – вырвало здоровенный кусок, и в образовавшуюся пробоину весело хлынула морская вода.
«Ясима» уже до этого принял своим бортом несколько снарядов главного калибра с «Пересвета» и «Петропавловска», но большинство из этих попаданий были без особых проблем отражены главным броневым поясом, имевшим очень солидную, можно сказать избыточную толщину. Зато в остальных местах броня имелась достаточно «жиденькая» и, зачастую, прошивалась даже средним калибром русских – половина шестидюймовых орудий правого борта броненосца к этому моменту уже вышли из строя. А кроме всего прочего имелась уже пара дырок в корме. В полуметре от ватерлинии. И волны туда захлёстывали регулярно.
Не прошло и пяти минут, как капитану первого ранга Сакамото доложили, что броненосец не способен более поддерживать эскадренный ход – необходимо покинуть строй, хотя бы начерно заделать пробоину, только тогда можно будет попытаться дать узлов двенадцать-тринадцать. Пока же даже девятиузловую скорость держать опасно. Очень опасно.
Выбора не было – либо выйти из боевой линии в невероятно тяжёлый для эскадры момент, но позже вернуться в строй и продолжить сражение, либо почти гарантированно погубить «Ясиму». Окончательно и бесповоротно погубить.
- Три румба влево! – наконец принял решение Сакамото.
А с «Петропавловска» почти тут же последовало подтверждение того, что решение это оказалось верным – двенадцатидюймовый снаряд пробил броню среднего каземата, устроив ещё один локальный фейерверк на борту броненосца. Рвануло очень эффектно, и теперь «Ясима» мог стрелять на правый борт только из двух шестидюймовок. Одну из вышедших из строя ещё имелись шансы сделать боеспособной через час-другой, остальные же потеряны безвозвратно. То есть, может быть, в заводских условиях их ремонт и представлялся возможным, но для этого сначала нужно было добраться до японского порта…
На «Пересвете» и «Петропавловске», увидев, что их общая цель покидает строй, дружно проорали «Ура!». Но расслабляться по этому поводу отнюдь не собирались – загудели электроприводы и башни стали хищно перенацеливать свои орудия на новые жертвы. И не только башни, разумеется. Огонь, ведомый по «Сикисиме» и «Ниссину»  усилился практически вдвое. И если на отлично защищённом японском броненосце это сказалось не очень фатально, то броненосному крейсеру, который стали разносить в пух и прах уже в восемь только двенадцатидюймовых стволов «Севастополь» и «Петропавловск», пришлось очень лихо.
  За десять минут даже главный броневой пояс изделия фирмы «Ансальдо» пробило дважды, рванула кормовая башня главного калибра, длиннющие языки пламени вырывались из носового каземата, рухнула мачта, раздраконило четыре вентилятора на палубе, оба дальномера, выкосило более половины из состава расчётов палубной артиллерии.
Скорость, и так невысокая, упала на три узла и «Ниссин» уже не был в состоянии вести следующие за ним «Якумо» и «Асаму» со скоростью броненосцев Того. Израненный крейсер тоже повалило влево. Хоть единственная мачта и была повалена, и не имелось возможности отдать соответствующие распоряжения ни флагами, ни по радио, но командир «Якумо» Мацумото прекрасно понял, что флагман не ведёт за собой, а выходит из боя. Поэтому поспешил передать на следующую в кильватере «Асаму» приказ временно увеличить ход на один узел, чтобы поскорее подтянуться к своим броненосцам и образовать  хоть какую-то единую линию. Линию уже в пять против восьми…
Однако получали не только японцы – получив приказ адмирала Того стрелять индивидуально, командиры «Асахи» и «Сикисимы», не сговариваясь, приняли одинаковое решение: действовать по принципу «где тонко – там и рвётся», то есть стрелять по наименее защищённым русским кораблям из находившихся в зоне поражения их орудий – по российским «недоброненосцам», «Победе» и «Пересвету».
- А вот и снова по нашу душу, господа, - мрачно процедил Вирен, когда невдалеке от скулы «Пересвета» вздыбился фонтан от падения японского снаряда. – Для первого пристрелочного – очень неплохо положили.
- Бог не выдаст, Того не съест, - попробовал пошутить Кроун, но ближайшие же минуты показали, что положение стало достаточно серьёзным – по броненосцу бил «Сикисима», артиллеристы которого были лучшими на всём японском флоте. И попадания вскоре не замедлили последовать: сначала несколько снарядов среднего калибра попали по трубам, казематам и в броню, а потом двенадцатидюймовым взломало борт впереди носовой переборки. К тому времени уже имелась большая пробоина и за ней. Через неё вода попала в жилую палубу и поступала в подбашенное отделение, погреба, отделение минных аппаратов и динамо-машин. Последние пришлось остановить, а обслуживающий их личный состав срочно вывести наверх. Поскольку в носовую башню прекратилась подача электроэнергии, она перешла на ручное наведение и заряжение, что, конечно, сказалось на её скорострельности. В подбашенном отделении осталось отрезанные водой двадцать пять человек, но они продолжали свою работу, беспрестанно подавая наверх снаряды и заряды.
- Какую скорость можем поддерживать? – нетерпеливо обернулся к Кроуну адмирал.
- Пока знаю столько же, сколько и вы, ваше превосходительство, - спокойно ответил Вирену командир броненосца. – В машинном всё в порядке - могут дать и шестнадцать узлов. А вот что творится в носовых отсеках – нужно ждать доклада…
Доклад «явился» буквально через несколько секунд, в лице старшего офицера:
- Худо дело – переборки вспучило, могут и не сдержать. Почти наверняка долго не сдержат. Подпёрли чем можно, но это проблемы не решит нужно либо снижать скорость до десяти-одиннадцати узлов, либо, что более на мой взгляд разумно, вообще выйти из кильватера и завести пластырь. Заодно и воду попытаемся откачать, и какое-никакое деревянное подкрепление поставить…
- Аполлон Аполлонович, - с неприязнью глядя на лейтенанта процедил Вирен, - вы понимаете, что идёт бой, и выводить броненосец из линии сейчас совершенно недопустимо?
- Понимаю, ваше превосходительство, - спокойно глядя в глаза адмирала, ответил Дмитриев. – Я сообщил факты и своё мнение по этому поводу. А принимать решение вам.
Свежеиспечённый контр-адмирал посмотрел на лейтенанта отнюдь не с восхищением, но уже понял, что прав этот обер-офицеришка, а не он.
- Согласен, - процедил сквозь зубы младший флагман. – Выходим вправо. Поднять сигнал: «Имею повреждения. Эскадренный ход поддерживать не способен до их исправления».
«Пересвет» стал постепенно отклоняться в сторону от генерального курса, что с удовлетворением отметили японцы: наконец-то и русский корабль линии был выбит из строя.
Десятидюймовые пушки «Победы» имели лишних пять тонн по сравнению со своими аналогами на «Пересвете» и «Ослябе». А дальнобойность их была ниже. С чего бы это?
А ларчик просто открывался: повышенная «дульная энергия» победовских орудий делала противопоказанными большие углы возвышения стволов. Поэтому  на сверхдальние дистанции «Победа» стреляла похуже своих систершипов. Но на средних или малых её двухсотдвадцатипятикилограммовые снаряды, за счёт своей скорости, обладали таким чудовищным импульсом, что превосходили, наверное, даже и своих «коллег» калибром в двенадцать дюймов.
Кормовая башня «Победы» саданула залпом как раз в тот момент, когда следовавший в её струе «Пересвет» уже стал вываливаться из боевой линии. И оба снаряда попали. На удивление удачно попали. Но с разной степенью «удачности»: один пробил броню в районе ватерлинии, куда немедленно заструилась вода, а второй вообще дел натворил – пронизав защиту среднего каземата верхнего яруса шестидюймовой батареи, он, разбрасывая по сторонам куски железа,  устремился дальше, в самое нутро «Сикисимы», по дороге разорвав тело подносчика снарядов. Дальше на пути брони не встретилось, но взрыватель уже догорал. И рвануло уже при попадании в то место средней трубы, где сходились две из двух же котельных отсеков. Рвануло, естественно. Разворотило, само собой…
Ну так «вот те нате – хрен в томате»: Тяга в топках стала стремительно падать, дым, не вытянутый трубами дым, стал растекаться по всем близлежащим помещениям. И главная проблема была не собственно в дыме – ну да, режет глаза, затрудняет видимость… Не это главное. Сжечь уголь полностью, до углекислого газа, (тоже не подарок) можно даже сейчас, в начале двадцать первого века, пожалуй, только в лаборатории. В любой печи шёл, идёт, и будет идти конкурирующий процесс с образованием газа угарного. А это та ещё дрянь. Если в воздухе всего один процент моноксида  углерода – смертелен один вдох.
Конечно, когда дым смешивался с воздухом казематов и котельных, концентрация яда не достигала столь критических значений, но и дышали в такой атмосфере японские моряки не несколько секунд. Причём не просто дышали – таская снаряды весом в полцентнера или лопаты с углем, интенсивно таская, и лёгкие тоже вентилируешь весьма интенсивно…
Не говоря уже о том, что кроме собственно угарного газа в угольном дыме содержалось предостаточно и другой всевозможной дряни, которая, может, и не была столь токсична, но дыхательные пути раздражала здорово.
Ну и что, скажите, толку от комендора, который постоянно заходится в приступах кашля?.. От такого же кочегара?
Капитан первого ранга Терагаки, получив доклад о том, что твориться во «внутренностях» его «Сикисимы» думал недолго:
- Погасить задымлённые топки, прекратить огонь из верхнего каземата…
- Дым распространяется и по нижнему, - добавил ещё одну ложку дёгтя старший артиллерист.
- Хорошо, - ненавистью глянул командир броненосца на капитан-лейтенанта. – Эвакуировать  все расчёты артиллерии правого борта из казематов… Рубка – машинному!
- Есть машинное! – донеслось из амбушюра.
- На какую скорость мы можем рассчитывать?
- В лучшем случае десять-одиннадцать узлов…
Минут за десять до этого попадания адмирал Того вышел на левое крыло мостика «Микасы» - находясь в боевой рубке можно иметь более-менее оперативную информацию о состоянии собственного корабля, частично – о том, что твориться на следующим в твоей  кильватерной струе мателоте, но не более. Об остальных – очень эпизодические и неточные сведенья. Тем более, что многие из них уже потеряли возможность передавать сообщения ввиду того, что у них были сбиты мачты, стеньги, сгорели фалы…
А то, что дела идут совсем не лучшим образом, командующий Объединённым флотом страны Ямато стал понимать достаточно давно. Сегодня русские, судя по всему, оказались сильнее. И открывшаяся панорама битвы только подтвердила подозрения японского адмирала: «Асахи», по которому практически безответно лупил «Цесаревич» ещё держался, но огрызался из своих пушек совсем вяло, «Сикисима» держался молодцом, и даже сумел выбить из линии русский броненосец. Но это был единственный позитивный момент. Севернее главного кильватера, получившие в дебюте сражения серьёзные повреждения «Ясима», «Адзума» и «Ниссин», вроде бы справились, вышли из «нокдауна», и снова собирались влиться в общий кильватер. Но четырнадцать узлов эта компания вряд ли сможет держать…
В хвосте колонны русские «полтавы» совершенно конкретно разносили вдребезги и пополам единственные оставшиеся в строю два броненосных крейсера. Их командиры Мацути и Ясиро продолжали держать генеральный курс, но отстреливались уже очень вяло.
А отряд адмирала Дева уже отворачивал избитый снарядами крейсеров Рейценштейна. Горели все трое. Все трое имели совсем непрезентабельный вид. Только подходящий Шестой боевой отряд спасал положение. Для адмирала Дева спасал – не для адмирала Того. Адмирал Того понял, что сегодня самый благоприятный для него вариант – унести ноги без потерь в броненосных кораблях.
- Сигнал эскадре: «Поворот влево на шесть румбов. Отходить в Чемульпо».

***

- Разбиты! Отступают!! – восторженно заорал Кирилл Владимирович, наблюдая как «Микаса» принял влево, а «Асахи» с «Сикисимой» покатились за ним. – Виктория! Поздравляю вас, Степан Осипович!!
- Не с чем пока поздравлять, ваше высочество, - хмуро отозвался Макаров, не отрывая бинокля от глаз. – Ни одного броненосного японца не потопили…
- Смотрите – третий! – восторженно выкрикнул Щенснович.
Изо всех казематов «Сикисимы», ещё не успевшего лечь на курс отворота повалило чёрным дымом.
- Хрен я вас теперь отпущу, тамагочи долбанные, - зло подумалось Степану. Решение созрело мгновенно. – Поднять сигнал: «Поворот семь румбов влево вдруг. Иметь строй уступа влево. ФЛОТУ – ПОГОНЯ!».

Глава 14. Флоту – побеждать!

Первым повернул на назначенный курс «Ретвизан», через полминуты то же сделал «Цесаревич», а подождав ещё столько начала ворочать «Победа». Во время изменения направления движения, огонь, конечно, пришлось прекратить, но как только три русских броненосца легли на боевой курс, пристрелка по всё более и более отстающему «Сикисиме» стартовала.
«Цесаревич» практически не обстреливался с самого начала боя – корабли противника предпочитали бить сначала по «Ретвизану», а потом по «Победе» с «Пересветом». Так что для комендоров броненосца это было не сражение, а просто именины сердца – знай себе аккуратненько определяй дистанцию до «Асахи», пристреливайся, когда чужие всплески не мешают, и открывай беглый огонь всем бортом. А тебе никто не мешает. Никто и ничто. Ни всплески вражеских снарядов, ни их взрывы на твоём корабле, ни дым пожаров – полигон да и только…
- Адмирал поднял сигнал «Иметь шестнадцать узлов», - крикнул сигнальщик.
- Думаю, что сможем, - пожал плечами командир броненосца и немедленно продублировал приказ Макарова в машину. – А вы, Дмитрий Всеволодович, я думаю, уже можете начинать всем бортом.
- Ждал только вашего приказа, - весело отозвался старший артиллерист лейтенант Ненюков, и немедленно стал передавать в орудийные башни соответствующие указания.
«Цесаревич» снова загрохотал всем бортом, к нему присоединился и «Ретвизан», а ещё через минуту подала голос «Победа». Расстояние до «Сикисимы» составляло уже двадцать два кабельтова и стремительно сокращалось. Японский броненосец засыпало снарядами, вокруг него стоял лес из всплесков, а на борту постоянно отмечались разрывы. На таком расстоянии облегчённые русские бронебойные снаряды прошивали уже почти любую броню…
Кормовая башня «Сикисимы» продолжала бить по «Победе». Только что в неё подняли очередную пару снарядов – белый с красной полосой (бронебойный) для левого орудия, и коричневый с жёлтой (фугасный) для правого. Прибыли и кокоры пороховых зарядов. Но как снарядам, так и зарядам, не удалось нанести хоть какой-нибудь ущерб ненавистным гайдзинам – двенадцатидюймовый привет с «Цесаревича» прошиб восьмидюймовую броню башни, ударился в противоположную её стенку, отскочил, упал на палубу…  Замедлитель догорел… Взрыватель сработал…
От взрыва сдетонировали оба «родных» снаряда. Если в весьма ограниченном пространстве башни взрываются три двенадцатидюймовых, то, разумеется, там не остаётся не только ничего живого – даже просто органических веществ остаётся ничтожно мало. Огнём и дымом выбросило из амбразур, крышу наполовину выдрало и загнуло как у полуоткрытой консервной банки, но в погреба боезапаса огонь не проник.
- Во мудрёна мать! – ошалело пробормотал наводчик носовой башни «Цесаревича» Галузо, наблюдая «фейерверк» на юте вражеского  корабля. – Вашбродь! Неужто это мы его так?
- Мы, - отозвался из под командирского колпака мичман Сполатбог, не особо скрывая свой восторг от столь удачного попадания. – Сам видел, как наш снаряд в этого гада угодил. Давай, братцы, заряжай! Утопим макаку к его японской матери!

***
«Якумо» и «Асаме» пришлось лихо. После того как линию покинули «Ниссин» и «Адзума», по двум оставшимся со всей широтой щедрой русской души лупили аж целых три броненосца. Причём это была тройка лучших во всей артурской эскадре в плане артиллерийской подготовки. Два оставшихся в строю японских броненосных крейсера стало достаточно быстро засыпать сталью и взрывчаткой русских снарядов. А покидать кильватер без приказа было недопустимо. Ясиро и Мацути, видя, что противник пристрелялся, пытались разрывать дистанцию отворачивая с генерального курса, но их оппоненты Яковлев, Эссен и Успенский достаточно быстро парировали эти маневры, действуя по принципу старого артиллерийского анекдота:
- Что вы сделаете, если ваша пушка даст недолёт?
- Прикажу передвинуть её вперёд.
То есть, увидев, что противник отворачивает, русские броненосцы отвечали коордонатом на коордонат, и достаточно уверенно держали оба японских крейсера в накрытиях.