Внуки... правнуки... общался.
Я эти словечки нарочно вставляю, косвенно характеризуя героя.

Глава 15. Окончание отпуска

Собственно, на этом – как обрезало. Ни кто ко мне больше не приезжал и ни о чём не спрашивал. Конарев пропал, да и стенографистка куда-то подевалась. Прислуги в доме, как обычно, было два человека – мужчина и женщина. Они меня по-прежнему исправно кормили. И это всё.
Я ел и разминался. Ещё спал, сколько хотел. Но незанятого времени оставалось много. Занимался продумыванием дальнейшего совершенствования своего самолётика. И чем тщательней продумывал, тем яснее понимал, что изменения, проведённые для сохранения управляемости при полёте хвостом вперёд, нужно "откатить" назад. Элероны этой конфигурации не получались без щели между своими поверхностями и задней кромкой крыла, а это увеличивало сопротивление набегающему потоку. Конечно, при тех ничтожных скоростях, которые обеспечивал мой слабосильный движок, это мелочи, но... да никаких "но". Не достать мне более мощного мотора. И на саму переделку придётся покупать, по меньшей мере, мешковину. Хотя, если удачно загоню на барахолке штиблеты, пальто и "непионерский" галстук, может остаться ещё на пару свёрл и килограмм шурупов.
Шли дни. Я питался и накачивался. Про меня, определённо, забыли. Или где-то что-то происходит? Такое, что всем не до меня.
Когда отпуск стал подходить к концу, обратился к мужчине, что работал по дому, с вопросом, как доехать отсюда до вокзала?
- А я машину вызову. Тебе завтра нужно?
- Завтра. На Одессу.
- Тогда, как позавтракаешь, тут и заедут за тобой.
Всё так и вышло – на другой день я сел в подкатившую легковушку и получил от водителя билет. Это хорошо, а то моих денег хватило бы только впритык. А так, я ещё успеваю пробежаться по привокзальным магазинам и поискать подарок своей Мусеньке. Только вот чемоданы, а их у меня теперь два, придётся оставить в камере хранения.
- Я завезу тебя в магазин по дороге, чтобы ты мог запастись едой, - словно прочитав мои мысли, сказал водитель. – Все командировочные так делают. Ты-то молодой совсем, небось, в первый раз?
- Да. Спасибо дяденька, что надоумили. А мне бы сначала куклу сестрёнке купить. Настоящую, фабричной выделки. А где они продаются, не знаю.
- Это не беда, потому что я знаю. Со мной не пропадёшь.
Купил я и куклу в красивом платье, и хлеба, и сала шматок. И в поезд сел без проблем. Опять был мягкий вагон, купе на двоих и молчаливый попутчик, всю дорогу глазевший в окно. Он с собой провизии не прихватил, так что я его каждый раз любезнейшим образом приглашал разделить со мной трапезу. Доехал без приключений.
В аэроклубе не посмотрели, что я с дороги – сразу запрягли делать ревизию снятому с машины мотору, поэтому до села я добрался, когда уже начинало смеркаться. Мусенька мне обрадовалась, а после получения подарка, долго и задумчиво на него смотрела.
- Это что? Намёк? – спросила она, наконец.
Я некоторое время тупил, пока не смекнул, что она как-то специфически восприняла моё подношение. Бывает такое с женщинами, когда непонятно, отчего она надулась или пришла в восторг. Но ясность внесли сестрёнки:
- Мама! Смотри! Шурик Муське ляльку подарил!
Вот, поди, сообрази, что невинный подарок могут воспринять в качестве намёка на будущих детей!
И ведь восприняли – позвали к столу.

***

Зима в этих местах слякотная. Летная погода бывает редко и не подолгу. Поэтому работы в мастерских шли неспешно, планово. Ни авралов, ни переработок. Поэтому свободного времени у меня было достаточно – я вернул своему самолёту старые элероны и настроил тяги. А потом призадумался. Крыло-то у меня хорошее но, ни мотора к нему подходящего нет, ни фюзеляжа я толком не сделал. В зимнее время на нём неуютно, да и летом прохладно под постоянно набегающим потоком воздуха. И никак не облагородишь подобную каракатицу в пределах заложенной в неё концепции.
Аппарат создавался под определённую задачу – произвести впечатление на нужных людей. Теперь он – отработанный материал. Другое дело – крыло, рассчитанное на более существенные скорости, недостижимые без настоящего авиадвигателя. Которого я не в силах раздобыть.
Словом, меня начинало потихоньку плющить. Будто оставил недоделанным важное дело. Правда, в том, какое это дело, я себе отчёта не отдавал – на глаза мне попался самолёт, вот на него я и вперил свой внутренний взор.
Маета эта продолжалась до февраля, до прихода на моё имя письма от Валерия Павловича. Его известность в эти годы не так велика, как после знаменитого перелёта в Америку через Северный полюс, но среди авиаторов он – человек авторитетный.
- Так ты с самим Чкаловым знакомство водишь? – спросил начальник аэроклуба, лично вручая мне конверт.
- Встретились в Москве, когда был в отпуске, - ответил я уклончиво. – Случайно разговорились в трамвае про авиацию, вот он меня и запомнил.
А потом я и сам призадумался. Мне же приходили письма от Поликарпова с этого самого адреса, причем фамилия отправителя на них значилась правильная. Они что? Не попадали ни в чьи руки, кроме моих? Не попадали – почтальон отдавал мне их сам. А тут они угодили в общую кучу. Значит, надзор за мной со стороны компетентных органов ослаб. Позабыт. Позаброшен.

***

Письмо было написано слегка Эзоповым языком. Или Палыч прикалывался? Сообщил он, что с Поликарпова сняли судимость, но извинений за допущенную ошибку не принесли, отчего Николай Николаевич жутко обиделся и самым скандальным образом уволился из ЦКБ, демонстративно бросив все разработки. Переехал в Горький и устроился в конструкторском бюро тамошнего авиазавода. То есть, стал рядовым производственным конструктором.
По столице поползли слухи, что Поликарпов решил бросить изобретательство и нашёл для себя спокойную работу за хорошую зарплату.
На то обстоятельство, что ещё несколько сотрудников из его старого коллектива переехало туда же, никто не обратил особенного внимания – отчего же не переехать, если директор завода даёт жильё. А Николай Николаевич не счёл за труд похлопотать ради старого приятеля.
В это же время на самом высоком уровне было принято решение, о том, что специализацией Горьковского авиазавода, который принято называть заводом номер 21, будут учебные и сельскохозяйственные самолёты. Также там сохранялось производство ранее освоенных серийных истребителей И-16.
Остальное я домыслил сам – мой план приняли и принялись за его реализацию, немного подправив для убедительности. То есть поддержка сверху прослеживается чётко. И что теперь я? Так и буду тут сидеть, притворяясь ребёнком? Да мне же нужно срочно переезжать к месту событий и, засучив рукава... что, засучив рукава? Хотя, я вполне себе нормальный расчётчик. Прочность, динамика, винтомоторная группа. И счётная техника у меня самая современная – счёты для сложения-вычитания и логарифмическая линейка для всего остального. На должность ученика меня примут, а там уж без разницы, как называться, если работаешь в коллективе долбанутых изобретателей.

***

      Отдышавшись от охватившего меня восторга, я задумался о предстоящей разлуке с Мусенькой. Боязно мне её надолго оставлять – она же такая замечательная! Уже двенадцать лет – на глазах хорошеет и выправляется. А если кто голову ей вскружит? Или ещё что? Но и с собой её взять не могу – она живёт в семье с родителями и сёстрами. Не такое перекати-поле, как я. Опять же и самого меня никто никуда не звал. Старый армейский принцип "От службы не отказывайся, на службу не просись" никто ещё не отменял. И он до сих пор не подводил.
Снова терзания, снова сомнения. Но недолгие. Начальник аэроклуба сказал, что посылает меня в командировку в Горький на авиазавод принимать у промышленности новые самолёты для ОСОАВИАХИМА.  Вроде как это не он так придумал, а ему сверху приказали.
- Пока на месяц оформляйся, а там, если дадут телеграмму – продлим, - сказал он на прощание. – Да смотри там, лишнего не задерживайся. Тут вот-вот начнутся полёты – кто будет за техникой присматривать!
Мусенька снова проводила меня на поезд и вручила торбочку с харчами на дорогу. Ну, в точности как та, из прошлой для меня, но теперь будущей жизни. И снова мы не обнялись и не поцеловались на прощание. Маленькие ещё.

Здесь - точно специально.