Как всегда у динамика, повешенного на облупленную стену дома, собралось много бойцов – на сводку Совинформбюро приходят все, кто свободен.
- Сегодня, второго июля, после долгих упорных боёв, нанеся противнику урон в живой силе и технике, наши войска оставили населённые пункты Лида, Слоним, Кобрин и Луцк, - с печалью в голосе сообщил Левитан.
Словно протяжный вздох, вырывается из груди великана – настолько единодушно всеобщее огорчение.
- Ожесточённые бои идут в районе Тернополя и Черновцов, а также на Барановичском направлении, - несколько бодрее продолжает всеми любимый диктор. Потом следуют ещё несколько не столь значительных моментов и, наконец: - Румынским захватчикам, несмотря на многократное численное превосходство, не удалось сломить сопротивление защитников города Браилов.
То, что Браилов он назвал городом, я ему прощаю. На мой взгляд, это слово для данного населённого пункта великовато. Да и не в этом, собственно, дело. Главное – Москва помнит о нас, и это заметно поднимает настроение даже у такого прожжённого циника, как ваш покорный слуга.
Подхожу к висящей прямо на стене большой школьной карте, где только что переставили флажки, и отмечаю для себя – Минск-то всё ещё наш. А в прошлом варианте немцы его к этому моменту уже захватили. И еще, хотя дело уже к вечеру, о форсировании противником Прута и начале наступления на Бельцы в штаб корпуса сообщений не поступало. То есть, действительно, упорная оборона. С потерями, с отводом войск, с обидными поражениями, но без утраты управления войсками.
Конечно, на карте Генштаба, наверняка, можно рассмотреть значительно больше – возможно там помечены и танковые клинья, и окружённые дивизии, но по сравнению с тем, что хранит моя память, картина выглядит не столь удручающей.
- И что такого радостного ты тут увидел? – ко мне подходит Аркадий Автандилович в форме старшего майора НКВД в сопровождении адмирала Исакова.
- Отличия в том, что есть, по сравнению с тем, что могло бы быть.
- Тихо-тихо, - останавливает меня безопасник. – Давайте-ка поговорим в тихом месте…
- …у тёплой стенки, - завершаю я его фразу.
- Где нет чужих ушей, - наставительно поправляет Автандилович.
- Тогда, прошу за мной, - мы заходим в сарай, где складированы боеприпасы и устраиваемся на ящиках с патронами – тут в Галаце что-то вроде перевалочного пункта, поэтому найти свободное помещение не так-то просто – проходной двор, а не населённый пункт. А здесь часовой у двери – он посторонних не пустит.
- Александр Трофимович! Ну что вы так вцепились в эту Бюхель!? – набрасывается на меня безопасник, едва закрывается дверь. – Ведь взрослый человек, должны понимать, что она немка, а значит, может оказаться предательницей или шпионкой.
- Это единственный вопрос? – спрашиваю я как можно более спокойным голосом.
- Нет, не единственный.
- Огласите весь список, пожалуйста.
Сидящий на ящике Исаков хлопает ладонью по коленке, и восклицает:
- Точно! Именно этот диссонанс и смущал меня всегда – темперамент и бесшабашность юнца под контролем зрелого мужчины. То есть вам, Александр Трофимович, примерно столько же лет, сколько нам обоим вместе взятым?
- Ну-у, - неопределённо кручу пальцами в воздухе, - где-то так. И не зрелого мужчины, а перезрелого старого сморчка. Так что там насчёт остальных вопросов?
- Собственно, второй вопрос от меня, - Иван Степанович вопросительно смотрит в мою сторону.
- Я вас внимательно слушаю.
- Собственно, его непросто сформулировать. Отношения в вашем полку очень уж необычные. То деспотические, то панибратские. У меня на глазах подчинённый оттолкнул командира – вы даже замечания ему не сделали. Но, с другой стороны – слушаются вас беспрекословно и исполняют порученное с завидным рвением. Хотелось бы понять, как такое возможно?
- Могут в ухо засветить и от пули заслонить, - кивнул я. – Попробую ответить. Так вот, - повернулся я к Автандиловичу. – Мне глубоко фиолетово, что Бю предательница. И, что она шпионка, тоже розово до тех пор, пока она валит Мессеры и прикрывает мой хвост. Если она перестанет это делать, полк станет хуже справляться с работой. Тут всё примитивно и просто. Что же касается отношений, то тут, как раз всё сложно.
Понимаете, истребитель – драчун. Он должен быть агрессивен, предприимчив, самоуверен и напорист. Уверен в себе, в командире, подчинённых и товарищах и в победе. Такое состояние души, которое отчасти можно передать термином «командный дух». При этом, не забывайте, что с техникой необходимо быть исключительно аккуратным, а с врагом – осторожным и предусмотрительным. И как, скажите на милость, затолкать столько всего одновременно в обычную человеческую душу?
- Кажется, я улавливаю, - кивнул Исаков. – Это как у хорошо сплаванной команды в кабаке на берегу – тронь одного, и все полезут в драку.
- Спевшиеся, сработавшиеся, - согласился я. – Но при этом ещё и невыносимые зазнайки, заносчивые индивидуалисты, забияки и… ну просто не знаю, что ещё.
- Вы, сударь, и без того наговорили достаточно. Ваши слова полны чувств, словно у восторженного влюблённого, повествующего о возлюбленной.
- Точно. Чувства. Передать чувства, настроения, эмоции, - забормотал я себе под нос, невольно прислушиваясь – где-то снаружи звенела гитара. – Если сможете немного подождать, я попытаюсь.
Выскочив за дверь, заторопился к кружку моряков, слушающих пение одного из них. Дождавшись, когда смолкнет последний аккорд, попросил:
- Товарищ краснофлотец! Мне нужно спеть, а без музыки я не могу. И играть не умею. Может быть, поможете?
- А что играть? Напойте, что ли. Попробую подобрать.
- Там три аккорда, - мысленно считая про себя, я указал точное число ударов по струнам, а потом мы опытным путем нашли, в какой последовательности их менять.
В склад моего аккомпаниатора часовой не пустил. Нет, ничего не сказал, но так укоризненно посмотрел…. Я не стал напирать на своё начальственное положение – вопрос решался без нажима. То есть, дверь распахнута, гитарист снаружи, а я внутри.
Взглянув на адмирала и старшего майора, по-прежнему сидящих на ящиках, махнул рукой краснофлотцу, чтобы начинал, и при первых же аккордах запел с выражением, старательно поднимая интонацию в конце каждого четверостишия.

Меня укусила акула,
Когда я стоял в океане,
Но я оставался спокоен,
Терпел, но закончил работу.
Потом прибежали ребята,
И эта акула узнала,
Что значат румяные парни
Из третьей ремонтной бригады.

Аквалангисты - это хорошо,
И взрослые знают, и дети,
Мы радость творим на планете,
Аквалангисты - это не игра.

Сиреневым пламенем дышат
Большие кирпичные домны,
Противник на нашу погибель
Готовит подводные лодки.
Но мы тоже люди не промах,
Мы прячемся в черные дыры,
У нас есть такие приборы,
Но мы вам про них не расскажем.

Аквалангисты - это хорошо,
И взрослые знают, и дети,
Мы радость творим на планете,
Аквалангисты - это не игра.

Когда мы выходим на берег,
То девочки радостно стонут,
И мы начинаем рассказы
Про разные трудности моря.
Но хватит, завыла сирена,
И мы быстро прыгаем в воду,
Мы жить не привыкли на суше,
Мы любим нырять и купаться.

- Не, летун, ты и под музыку петь не умеешь, - заключил морячок, повернулся и ушёл.
- Однако, настроение мне уловить, кажется, удалось. В какой-то мере, Аркадий, эта песня отвечает и на твой вопрос. Подчинённый не подведёт командира, зная, что тот его не сдаст - если перевести на язык более распространённых понятий, - Исаков встал. – Простите, вынужден вас покинуть.
- Пропустить, - скомандовал я часовому.
- Где тут можно вздремнуть, - спросил Автандилович усталым голосом.
- Идёмте, провожу. Чай, проголодались с дороги. На кухне должна быть холодная перловка – её не очень любят, поэтому остаётся.
- Да, перекусить не помешает, - согласился старший майор.
«Какой-то он нынче одинокий» - подумал я про себя. – Это ведь генеральское звание. При нем должен быть, как минимум, ординарец», - но ни о чём расспрашивать не стал.

Если кто-нибудь бывает на СИ, просба забросить на
http://samlib.ru/comment/k/kalashnikow_ … ant?PAGE=1
в ответ на пост 109 ссылку
http://www.airwar.ru/enc/cw1/rb1.html

По техническим причинам до понедельника я не смогу этого сделать.