Так уж вышло, что самолётостроению с использованием пенопласта в качестве конструкционного материала из нынешних авиаинженеров был обучен только я. Ходил слушок, что где-то на западе использовали сверхлёгкую древесину бальзового дерева, ту самую, из которой Тур Хейердал построил свой знаменитый плот Кон-Тики. Но нам и возни с пенопластом хватило, потому что рассчитывать прочность всех конструкций приходилось мне. Естественно, под неусыпным присмотром сотрудников сразу трёх конструкторских групп.
Сам пенопласт мы получали прямо на заводских установках – их только незадолго до этого окончательно довели до ума в одном из далёких Сибирских институтов, и срочно доставили в Горький. Словом – заполнение пеной любых форм, некоторое время воспринималось, как волшебство. После отвердения получались весьма прочные и лёгкие конструкции, из которых мы и собирали самолёт. Сами формы гнули или выколачивали из дюралевого листа – до штамповки деталей было пока далеко. Целые панели типа всем знакомых в наше время «сэндвичей» занимали свои места в фюзеляже и крыльях.
Работа шла вроде бы и в авральном темпе, но без нервотрёпки – в командах Москалёва и Поликарпова люди успели хорошо сработаться, да и я среди них притёрся, а Олег Антонов вполне живописно во всё это вписался и «вписал» ещё нескольких ребят, вызванных из Саратова.
Замнаркома авиапрома по новым разработкам товарищ Яковлев частенько заезжал к нам запросто и искренне интересовался успехами. Вот не отнимешь этого у человека – умеет общаться. Не напрягает и очень располагает к себе.
Было немало тревог за достаточно новаторское крыло, за охлаждение двигателей, но справились мы с проблемами достаточно успешно – парни из Воронежа уже прошли тему вентиляции двенадцатицилиндрового однорядника, а про хитрости с механизацией несущих плоскостей я не скрыл ничего, из того, что знал. Повсюду восторжествовал гидравлический привод, даже подумывали об уборке шасси, но поняли, что с ними мы ни в какие сроки не уложимся. Первый образец у нас полетел достаточно быстро – буквально с листа. Естественно, испытания я никому не доверил и одну за другой выловил одиннадцать «блох» - конечно, не обошлось без шероховатостей.
Но крупных принципиальных просчетов не было – устранили «плюхи» в рабочем порядке.
- Так как назовём наше детище? – спросил Николай Николаевич, когда в октябре я посадил этот аппарат на Московском аэродроме. Мы прилетели почти всей конструкторской командой просто потому, что нам захотелось проветриться в столице.
- Ан-226, - ответил я, закатив глаза в задумчивости.
- Почему именно по моей фамилии? – Спросил Олег Константинович.
- Николаю Николаевичу нельзя отмечаться в таком деле – он у нас на всех обиделся и убежал на Волгу. Александру Сергеевичу тоже никак – а то враги перестанут бояться его кусачих москитов. Ну… Москалев начинается с «Мо», и москит тоже с «Мо». Мои буквы уже Павел Осипович занял – так что кроме вас – больше некому.
- Тогда, что это за номер такой несуразный? Почему двести двадцать шесть?
- А я людей пересчитал, что участвовали в творческом процессе. Мастеров, наладчиков, испытателей – куча же народу хоть что-то, да подсказала.
Пока Антонов переваривал эту белиберду, Поликарпов задумчиво смотрел на меня, а потом перевёл взгляд на Олега Константиновича. Он-то никогда не забывал о том, что я из будущего. И могу помнить, сколько всего понаизобретает этот пока начинающий конструктор. А больше об этом среди нас никто не догадался.

Отредактировано Сергей_Калашников (29-07-2015 22:21:20)