Зима задалась какой-то невыразительной. Не было никакого наступления под Москвой – фронт проходил западнее Смоленска примерно в тех краях, где находится Орша. Зато немцы по своей собственной инициативе спрямили линию фронта, отступив сразу с нескольких участков на заранее подготовленные позиции – это нам рассказала Бю. Она по-немецки отлично понимает и всегда внимательно читает берлинские газеты.
Откуда она их берёт? Выписывает... Шучу, из Москвы ей доставляют по распоряжению товарища Сталина. Поступают они нерегулярно – то долго нет ни одной, то сразу пачка.
Мусенька получила несколько писем от отца, который сейчас, оказывается, на Северном флоте. Только не вполне понятно, в каком качестве, и на каких кораблях – прямо писать об этом не положено, а намёков мы в точности не поняли, потому что упоминал он торпеды, а они могут быть и на катерах, и на подводных лодках и даже на самолётах-торпедоносцах.
Из Воронежа мы отлучались только один раз – ездили в Казань за профессором Стечкиным. Летали, конечно. К мужику ведь нужен был правильный подход, поэтому я взял с собой кучу рисунков разрезов турбореактивного двигателя и притворился, будто хочу проконсультироваться у видного учёного. Ну а там, слово за слово, так он и попался – поехал с нами. Для начала разнёс в пух и прах всё, что напридумывал Архип Михайлович, но потом, когда у него спросили, а как будет правильно... дело пошло веселей.
Потом у нас был маленький слёт главных конструкторов. То есть перед самым Новым Годом приехали Поликарпов из Горького и Антонов из Саратова. Павел Осипович Сухой тоже заглянул со своего завода в Казани, да и Александр Александрович Архангельский из Москвы прилетел. И вот этим цветником мы сидели и проговаривали будущее детище товарища Люльки к нужным нам параметрам – тягу все просили килограммов восемьсот при массе движка не более трёхсот. А ещё эти учёные люди исписали доску вдоль и поперёк густыми каракулями формул, после чего решили сделать температуру в камере сгорания хотя бы немного больше семисот градусов и добиться компрессии порядка четырех с половиной.
Образцы решили для начала обкатать на одной из машин Москалёва – на той самой "Стреле", что он в режиме глубочайшей секретности разработал, испытал и уничтожил перед войной. Откуда они про неё узнали? Я рассказал. А Москалёв признался, что чертежи, которые были велено сжечь, сгорели не все – то есть самое нужное можно будет отыскать по дальним тумбочкам.
Мои наброски с изображением второго контура с раздельным приводом на компрессоры низкого и высокого давления от двух разных турбин через внутреннюю ось, проходящую через ось наружную, тоже вся чески обсчитали и мудро кивнули в семь голов. Такой вот вышел у нас стихийный междусобойчик под стенограмму, которую вела всё та же Наденька. Потом по моей просьбе ударились в воспоминания о том, кого бы можно было привлечь к этим работам из числа башковитых хлопцев. Припомнили Юрия Победоносцева из МВТУ – он известен работами по горению порохов внутри ракет, а у нас задачи довольно сходные по газодинамике процессов. Архангельский обещал потолковать с человеком.
Так что идея привлечь к сотрудничеству лучшие умы, когда-либо отметившиеся на ниве создания воздушно-реактивных двигателей, бурного развития не получила. Да и Победоносцева нам приходилось привлекать, в основном, по отдельным вопросам, связанным с участком от камеры сгорания до выходного сопла.
Потом были эскизы, чертежи, тяжбы с технологами, поиски нужных материалов и тех, кто умеет делать из них то, что мы задумали. Но к весне образец мы на стенд поставили. Тяга у него был вдвое меньше, чем хотелось, зато вес получился вдвое больше. Одновременно подоспел и самолёт под него. Не совсем тот, что был уничтожен в конце тридцать восьмого – с передней стойкой неубирающегося шасси и однокилевым хвостом, а с двухкилевым. Рули высоты, они же элероны, на задней кромке треугольного крыла расступились от фюзеляжа, дав выход реактивной струе. Вот эту машину я и поднял в небо, изучив отчёты обоих испытателей, что работали с прототипом. У этого планера неизбежно должно было оказаться множество особенностей.
Нет, не люблю я реактивную тягу – это не полёт, а ураган какой-то. С шасси потоком набегающего воздуха сдуло штаны. Какая была достигнута скорость? Не надо смеяться над бедным лётчиком – я еле попал на полосу – мне было не до приборов.
Когда я выбрался из кабины, мокрый, как мышь, первая мысль у меня была совершенно неприличной – весна сорок второго, а я уже взлетел на реактивном! Трах тибидох.
Отредактировано Сергей_Калашников (07-08-2015 17:20:06)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Эта фраза Холмса, а не Ватсона.
Это Москалева с перспективой под "реактивного москита" устроит тяга 800-900 кгс, лишь бы полегче был. А вот Архангельскому для фронтового бомбера со взлетным весом порядка 18-20 тонн нужен движок с тягой тонны на две-две с половиной, а вот весить он может и кило 800-900. Поликарпову и Сухому для основного истребителя и штурмовика тоже 800 кило тяги "маловато будет"... Скажем, Ил-22му в 47 году тяги четырех ТР-1 не хватило - проектировали под 4х
