Добавлено и отредактировано

Жену сотник Цзян с утра ещё не видел, у него были дела в строящейся крепости и в деревне, куда привезли новую партию поселенцев. С этими будет куда как больше головной боли, чем с предыдущими: там хоть были мастеровые и крестьяне, а здесь голытьба-"цзяминь". Сезонные работники, нанимавшиеся на стройки за сущие гроши. Вольноотпущенники, промышлявшие тем же. Низовой криминальный элемент, вынужденный сменить место жительства и удачно притворявшийся сезонными рабочими. Словом, сейчас как нельзя кстати пришёлся бы чиновник, хорошо разбирающийся в перипетиях городского дна больших городов. Или десяток стражников из столицы. Но, поскольку в ближайшее время в Бейши не предвиделось ни того, ни другого, придётся занимать солдат-"цзяньэр" патрульной службой. Они и так патрулировали поселение, но больше для проформы. Сейчас придётся объяснить десятникам, что за новоприбывшими нужен глаз да глаз, а то ещё начнут воровать или, того хуже, резать.
При виде слишком серьёзного, даже, можно сказать, хмурого мастера Ли у сотника возникла тень весьма нехорошего предчувствия.
- Что-то случилось, почтенный мастер? - спросил он в ответ на поклон оружейника.
- Пока в Бейши нет постоянного чиновника по разбору гражданских споров, господин, хочу принести вам, как наивысшему по рангу, жалобу на недостойное поведение и оскорбление, - красиво, как по писаному, проговорил мастер, почтительно передавая ему свиток.
Жалоба? Интересно. Написано, кстати, недурно: видимо, тот, кто составлял жалобу, неплохо обращался с кистью и тушью... Итак, на что именно жалуется почтенный мастер?
Хм. "...высокородная госпожа Цзян Фэй Сюй, несмотря на самое почтительное к ней отношение со стороны моей супруги, прилюдно оскорбила её, поименовав собакой и животным... ...угрожала изгнанием госпожи Ли Янь Байхуа волей своего супруга... ...о чём свидетельствуют приложившие руку к сей бумаге мастера... ...нижайше прошу восстановить незаконно попранные честь и достоинство моей супруги, свободнорождённой госпожи Ли Янь Байхуа..." Ну, в этом как раз ничего удивительного. Оскорбила. Жена ещё прилично себя повела, по сравнению с предыдущими выходками, стоившими сотнику уже пяти мест службы. Но раз жалоба принесена в письменном виде, ей придётся дать ход, ничего не поделаешь. Оружейники - это лянминь, свободные налогоплательщики, чьими трудами пополняется казна, из которой кормятся воины. Если начать презирать их так же, как "дешёвых людей"-цзяминь, а такие периоды в истории Поднебесной случались, значит, сытым временам скоро конец. И мирным - тоже. Сотник понимал это гораздо лучше жены, болезненно зацикленной на благородстве своей матери. Но как вразумить спесивую дуру, за чей счёт он фактически жил? Может, хотя бы прилюдное разбирательство заставит её вести себя, как подобает истинной аристократке, а не внезапно разбогатевшей базарной торговке?
- Почтенный мастер, - сотник, свернув бумагу, кашлянул и заговорил, доверительно понизив голос. - Ты ведь понимаешь, моя ...супруга будет настаивать, что оскорбление стало ответом на непочтительное отношение со стороны твоей жены. Впрочем, твои мастера, подмастерья и ученики всё слышали и видели, и будут свидетельствовать, но скандал будет безобразный. Ты действительно этого хочешь?
- Господин, безнаказанность порождает сперва непочтение, затем проступок, а потом и преступление. Почтеннейшее прошу господина повлиять на свою высокородную супругу, дабы отвратить её от совершения куда менее безобидных поступков в дальнейшем, - проговорил мастер Ли. - Кроме того, - добавил он почти шёпотом, - я ...очень люблю свою жену, и очень боюсь, как бы она не причинила вам лишнее беспокойство, нанеся ущерб здоровью вашей супруги.
- Насколько далеко может зайти это ...беспокойство? - так же тихо спросил сотник, похолодев от ещё более нехорошего предчувствия.
- Достаточно далеко, господин.
- Есть основания так полагать?
- Для одной из женщин это вполне может закончиться потерей лица, господин. Но для которой - не возьмусь судить. Впрочем... Моя жена умна, и вашей супруге это может не понравиться.
Сотник помрачнел. Раз за разом он давал взятки чиновникам, чтобы замять очень некрасивые выходки жены, и отделывался всего лишь сменой места службы. Сейчас судьёй, за неимением в Бейши более высокого начальства, придётся быть ему. Жалобы носили и крестьяне, но потравы и мелкое воровство в подмётки не годились нынешнему делу. Не на соседку, не углядевшую за козой, жалуются, а на его жену. Которой, если честно, давно пора укоротить язык.
- Выгораживать жену не стану, - сказал сотник. - Пусть хотя бы раз в жизни получит достойный отпор, ей пойдёт на пользу. Если же не пойдёт... Сам разберусь. Но ты бы занял свою жену чем-нибудь... дабы не было у неё времени на причинение беспокойства.
В конце концов, Бейши - такая глушь, из которой письмо до Лояна месяц идёт, а уж перехватить его дело нехитрое. Пусть жалуется папеньке. Пусть жалуется хоть самой императрице. Письмо до адресата не дойдёт, а как следует вздуть жену - его святое право.
Главное - перед этим хорошенько выпить. Проверенное средство.
- Когда мастера будут принимать экзамен у твоей жены? - поинтересовался он.
- Через десять дней, господин, когда она закончит работу над своими, как она выражается, безупречными изделиями, - последовал ответ.
- Я хочу видеть эти мечи, мастер.
- Конечно, господин. Окажите честь, приходите на экзамен. Кто же, как не воин, сумеет по достоинству оценить клинки?
- Благодарю, мастер. Но затем я напрошусь к вам на ужин, заодно послушаю историю вашей супруги. Полную историю, разумеется.
- Это огромная честь для нас, господин...
- Ступай, почтенный мастер. Твоя жалоба будет рассмотрена в самое ближайшее время.
- Благодарю вас, господин.
От мысли, какая истерика начнётся в доме, стоит уведомить ответчицу о написанной на неё жалобе, ему сделалось жутковато. На трезвую голову такое не пережить. Посему, поручив писарю зарегистрировать жалобу мастера Ли в специальной книге, куда полагалось вносить документы, относящиеся к гражданским разбирательствам, сотник отправился в гостиный двор. Харчевня там была недешёвая, но кормили отменно, а главное, хозяин всегда держал хорошее вино. Как китайское, так и привозное.
Не в первый раз.

- Как продвигается работа?
- Согласно составленному графику, господин.
- Хорошо, продолжай. А я тут послал ...знающих людей на родину той женщины. Интересные подробности выяснились, понимаешь ли... очень интересные... Ты в курсе, чем промышлял её папаша?
- Ковал ворота, оконные решётки, садовые украшения.
- А знаешь ли ты, что это не просто ворота, оконные решётки и садовые украшения? Её папаша делал обереги, и очень сильные. Притом весьма своеобразные, созданные только для того места и для тех людей, которые их заказывали. Если хозяева, скажем, продавали дом и съезжали, обереги просто переставали работать. Если же ...ну, ты знаешь, как эти ублюдки, которых мы натравили на местных, поступают с их имуществом... Словом, снятые с изначального места и установленные в другом, обереги начинают работать строго наоборот. То есть привлекать разнообразные несчастья на головы идиотов. А уж если настоящих хозяев убили, то возмездие будет преследовать новых, гм, владельцев оберегов и их потомков до третьего колена. Это уже проявляется, мои люди отследили судьбу нескольких вещей работы этого мастера, и посмотрели, что делается в семьях их новых ...хозяев. Алкоголизм, самоубийства, немотивированная агрессия по отношению к соседям, рак у близких родственников... Словом, хороший букет. И, как утверждают мои знатоки, это только начало, дальше будет хуже.
- Вы хотите сказать...
- Да. Её папаша - кузнец-маг. То есть был кузнецом-магом. И есть основания полагать, что весь её род такой. Обереги дома не сработали в тот раз только потому, что рядом с эстонцем, этим недоделанным наблюдателем, был ключник. В противном случае эстонец туда просто не решился бы войти.
- Но, господин, это означает, что женщина тоже может оказаться кузнецом-магом.
- И она. И её сын. И тот китаец, за которого она выскочила замуж, кстати, тоже. Раз их так потянуло друг к другу, значит, это неспроста. Ты бы на всякий случай проверил его генетическую карту. Мало ли. Потомство Ли Чжу по всем законным линиям было истреблено поголовно, но незаконное-то как отследить? Вполне могли остаться незамеченными какие-нибудь бастарды.
- Господин, я одного не могу понять...
- Спрашивай.
- Каким образом ген Ли Чжу мог оказаться среди европейцев, не имеющих ничего общего с Китаем даже в отдалённом прошлом?
- Не ген, а мутация. Вероятность её независимого появления ничтожно мала, но не равна нулю.
- Ясно, господин. Генетическую карту китайца будет нелегко проверить, наблюдателей там сейчас нет. Но я знаю, как это можно обойти. Эманации ключа, находящегося в непосредственной близости от него, помогут.
- Иди. Жду твоего доклада. Как обычно, в любое время суток, по защищённой линии. Сейчас извини, я должен присутствовать на совете акционеров.

Цзы по прозвищу Собачий Объедок считал себя везунчиком.
У стражи Гуаньчжоу были к нему вопросы, притом не насчёт мелких краж, а по поводу куда более серьёзных вещей. Ну, пырнул он того морячка-араба. Так ведь драка была, арабы первые начали... За жмура-чужестранца, естественно, вся стража на уши встала: арабские купцы хороший доход казне дают... Ладно, дело прошлое. Чу и Сяо с ним в той драке тоже набедокурили, но там хоть без жмуриков обошлось. Подставляться под удары толстыми палками им не хотелось в той же степени, что и Цзы - совать шею в петлю. Потому быстренько сделали ноги и, назвавшись чужими прозвищами, примкнули к обозу идущих на границу сезонных рабочих.
Повезло.
Всю дорогу они вели себя паиньками. И здесь, пока не освоились да не присмотрелись, что к чему, тоже. Не хватало спалиться с первых же шагов. Описания-то беглых лиходеев стража наверняка разослала по империи, но пока они сюда дойдут, трое беглецов успеют примелькаться настолько, что у тутошнего начальства "глаз замылится". Вот тогда можно будет подумать о чём-то серьёзном.
Кто-то кого-то сильно невзлюбил? Пожалуйста, Собачий Объедок сделает всё в лучшем виде. Нужно украсть какую-нибудь вещь, не навлекая на себя подозрений? С удовольствием, за соответствующую плату. Опорочить соперницу? Никаких проблем. Будет опорочена, да так, что ни опознать оскорбителей не сможет, ни оправдаться, если вдруг живот расти начнёт. Только денежки вперёд. Пусть клиентура здесь небогатая, зато прибыток вернее, чем таскать корзинами землю на новую стену.
- Эй, - ну, вот, Чу с базара вернулся, купил лепёшки. - Поди сюда, чего скажу-то.
- Ну? - Цзы плюхнул на землю пустые корзины и с удовольствием потянулся. Плечи коромыслом намял изрядно.
- Дело есть, - Чу, сделав ему знак склонить ухо, зашептал. - Госпожа одна хочет, чтобы мы высекли некую женщину.
- Что за госпожа? - сразу поинтересовался Цзы.
- Служанка имени не назвала, да только тут одна такая госпожа, - хихикнул Чу. - Сотника тутошнего жена. Какая-то баба из кузнечной слободы ей не глянулась, так она хочет, чтобы мы ей хорошенько спину в синие полосы разукрасили. Чтобы, значит, впредь была почтительнее с госпожой.
- А что? Дельце невеликое, - Цзы дёрнул себя за жиденькую бородёнку. - Бабе мешок на голову, чтоб не видала, кто её лупит, и пусть потом жалуется, кому хочет. Деньги взял?
- Вот, - Чу высыпал ему в подставленную ладонь полтора десятка цянь. - Это задаток. Получим вдвое больше, если управимся.
"Если". Дурак этот Чу, ума не хватает даже пару монеток зажать, всегда всё главарю отдаёт. "Когда" - вот верное слово. Их трое мужиков, неужто бабу высечь не смогут? Что она сделает? Пищать будет? Завязать рот, надеть мешок на голову, и всё.
- Слышь, Объедок, - осклабился Чу. - А может, пока баба в отрубе будет валяться... Ну, там, врезать, рот-глаза завязать, и попользовать маленько? Баба из тех, что нам не по рылу, и по своей воле не даст.
- Нам за это не платили, - отрезал Цзы. - Не время ещё таким промышлять, слишком много шума поднимется.
Если рассудить по-хорошему, то рановато начинать. Лучше было бы потягать корзины, потом спокойно перезимовать в этой дыре. Глядишь, ещё по куску земли нарежут за хорошую работу. И вот тогда уже можно разворачиваться. Днём ты обычный крестьянин, зато ночью - ты страх посёлка.
Приятно же.
Ну, да ладно. Бабу высечь - не купчишек местных данью обкладывать. Можно и почин сделать.

Палаш готов. Ну... почти готов. Осталось лишь собрать и закрепить гарду с рукоятью. И - можно устраивать клинкам испытание. Лучше знать их достоинства и недостатки заранее, чтобы не опозориться на экзамене.
Палаш удался. Однозначно удался. После полировки клинка - а полировать булат ещё та морока - проявился чудесный, неповторимый узор. Уж на что Яна навидалась в жизни булатных клинков, и то залюбовалась. Конечно, до мозаичного булата далеко, но такой коленчатый узор был визитной карточкой именно старых индийских клинков, и считался признаком одного из лучших сортов. Удача, какая удача! Всего лишь на второй плавке получить в одном из тиглей высокосортный булат! Теперь, когда рукоять и гарда заняли своё законное место, осталось проверить клинок на прочность. До экзамена ещё пять дней, будет время, если вдруг что, сделать ещё один. Правда, спать при этом совсем не придётся, но это уже пустяки.
Кинжал, который ковал Юншань, переломился при втором ударе о бревно. Увы. Любимый - отличный кузнец, но с булатом никогда не работал. А её отец был одним из немногих кузнецов на просторах бывшего СССР, кто реально умел ковать булат. Разумеется, с дочерью он этим секретом тоже поделился. Ничего. Она всё расскажет Юншаню, и покажет тоже. А пока пришло время её клинков.
Сабля была хороша с виду, и как будто не таила изъянов, но при ударе плашмя о забракованное строителями бревно, валявшееся на пустыре за кузнечным подворьем, переломилась пополам. Увы и ах. Первый блин всё-таки вышел комом, где-то она допустила ошибку при ковке. Сварить обломки булата не получится, это практически невозможно. Придётся перековывать в два тонких кинжальчика. Ножны можно будет использовать для другого клинка, главное, чтобы выковать его по мерке. Жаль. Очень жаль. Яна неподдельно расстроилась. И шлёпнула клейбегом по бревну сперва с такой осторожностью, словно котёнка погладила. Потом сильнее, ещё сильнее... Держится! Клинок от ударов вибрировал и низко, почти на грани слышимости гудел, но ломаться и не думал. Тяжёлый получился, ей не по руке. Если в конном бою, даже против одоспешенного всадника, таким не проблема развалить противника пополам. Сотнику должно понравиться: тяжёлый полуторалезвийный прямой клинок плюс гарда, прикрывающая кисть руки. А баланс...
Ну-ка, покрутим его!
Да. Баланс для всадника почти идеален - немного смещён в сторону острия. Это не гражданский меч-цзянь для упражнений в фехтовании, это боевой меч.
Мелькнула шальная мысль сделать из обычной стали меч-клеймор, но Яна, представив эту стальную оглоблю в руках среднестатистического ханьца, только хихикнула. Её ещё подоят на предмет создания образцов западного оружия, но сперва - экзамен.
Итак, для экзамена остаются выдержавшие испытание на прочность клейбег и широкий длинный кинжал по образцу кавказских. Теперь - все усилия на ...третью вещь.

- Это она, что ли?
Изумление Сяо можно было понять.
Любой хань, услышав слова "жена кузнеца", представит себе невысокую, грубовато сложенную женщину с красными от домашней работы руками. А это что такое? Высокая, как мужик. Плечи тоже не бабьи. Одета, как кузнец, только фартук сняла. Лицо белое, как у знатной дамы после утреннего макияжа. И возится с железяками.
- Это - женщина?
- Баба, как есть баба, - хихикнул Чу. - Нынче на рассвете я подлез под окно дома её мужа, послушал. Пищит, как все бабы поутру. Люди говорят, чужеземка, откуда-то с дальнего запада. В кузне работает.
- Баба - в кузне?
- Не веришь? Глянь на неё ещё раз. Во как железом машет.
Чужеземка и впрямь крутила не самый лёгкий с виду меч... пусть и не как пушинку, но без натуги. А затем принялась отрабатывать защиту и удары, как на плацу. Разве что приёмчики незнакомые, западные, должно быть.
- Эй, Огрызок, - Чу дёрнул его за рукав. - Так мы её будем сечь, или нет? Обед-то скоро закончится, а распорядитель должен нас видеть за работой вместе со всеми.
- Эээ... - протянул Цзы, отползая в траву. - Нет уж, лучше вернём задаток. Ты видишь, что она с мечом вытворяет? А ну как зарубит? Нет, ну её. Жить-то хочется.
Стыд и позор - испугаться какой-то бабы. Но меч в её руках наводил на очень невесёлые раздумья. Он, к сожалению, не воин, чтобы без душевного трепета идти на такой риск ради исполнения заказа. Нет, действительно, лучше вернуть задаток и не связываться с этой кузнечихой.
Ну её, в самом-то деле.

- Узкий клинок, вот и сломался, - вынес свой вердикт Юншань.
- Дело не в ширине, любимый. Отец делал такие же, и они не ломались. Я ошиблась, когда недостаточно тщательно его проковала. Возникла неоднородность, и... Ну, в общем, будут два кинжала.
- Успеешь их сделать?
- Успела бы, да неохота. Есть меч, есть кинжал, а третью вещь я на днях доделаю.
- Так мне и не покажешь? - хитро прищурился супруг.
- Конечно, покажу - как будет готова.
Словарный запас Яны пополнялся почти каждый день, но она ещё не умела многого сказать. А хотелось. Приходилось пользоваться языком взглядов. Хорошо, с мужем у неё установилось такое взаимопонимание, что не всегда даже слова требовались. Это как резонанс, когда два камертона настроены на одну волну. Люди, понятное дело, не камертоны, а приборчики немного посложнее, но аналогия очень точная. Стопроцентного созвучия двух людей нет нигде в мире, и никогда не было. Но довольно часто встречается, если так можно выразиться, совпадение частотного диапазона, и чем оно у людей сильнее, полнее и глубже, тем больше заслуживает права называться истинным чувством. В их случае совпадение было удивительным - несмотря на огромную разницу в воспитании и восприятии мира. Юншань сравнивал их с молотом и наковальней, и ещё шутил насчёт "что, вернее, кого выкуем?" Яна, смеясь, отвечала, что это зависит не от молота и наковальни, а от кузнеца. И тут муж с ней был согласен.
Кстати, он в последнее время частенько молился перед табличками с посмертными именами предков. Это был очень древний китайский культ, спокойно существовавший, как Яна читала, даже в её современности. Культ предков, родившийся в поистине незапамятные времена, пережил соседство с буддизмом, даосизмом, исламом, христианством, коммунистической идеологией, пройдя сквозь тысячелетия почти в неизменном виде. О чём мог просить пращуров практичный кузнец? Несколько слов, которые Яне удалось разобрать, пролили свет.
Юншань просил предков послать ему сына от любимой женщины. От неё.
Сказать честно? Она молила бога о том же. О сыне от любимого.

Прода

Пинком отшвырнув воющую от ужаса женщину в угол, сотник едва заставил себя остановиться. Причиной тому был вовсе не измочаленный вид жёнушки, а трезвый расчёт.
Он даст ей шанс одуматься. Самый последний. Всё же, какова бы она ни была, в первую очередь нужно подумать о будущем дочерей.
- Из этой комнаты без моего дозволения - ни шагу! - отрывисто приказал он, переводя дух. - Эй, кто там? - это уже в коридор. - Всем передать мой приказ: не выполнять ни единого распоряжения моей жены! И все вон из её покоев!
За дверью зашуршали шаги. Слуги привыкли, что в доме распоряжается госпожа, а господин командует своими солдатами, но сейчас хозяйка прогневала супруга и сурово наказана. Стоит ли дразнить тигра, нарушая приказ господина? Верно, не стоит.
- Ты всё поняла? - сотник снова пнул рыдающую жену. - Я задал вопрос!
- Господин, чем я вам не угодила? - выла женщина, мгновенно забыв про фамильярное "ты" и "младшего сына нищего гуна". - Я всего лишь хотела, чтобы все уважали моё высокое присхождение... кровь императоров...
"О Небо..."
Только сейчасдо сотника дошло, что он многие годы жил рядом с одержимой. Что все её поступки были следствием душевной болезни, которая от отсутствия должного отпора зашла слишком далеко. Даже сейчас, избитая, в крови и соплях, она не раскаивается. В её взгляде не было и намёка на осознание вины. Зато была плохо скрываемая злоба и обещание мести.
"Это моя вина. Надо было с самого начала отлупить её, как следует. Сейчас - поздно".
- Ты не выйдешь отсюда, пока я не услышу от тебя слова раскаяния, - решение принято, отступать некуда. - Ты поняла? Пока я не услышу от тебя правильные слова, будешь сидеть здесь и питаться просяной кашей. Всё!
Вслед ему понеслась новая порция рыданий и причитаний.
Она не воспользовалась своим шансом.
Решение принято.
- Запрещаю всем - слышали? всем! - разговаривать с моей женой! - его приказ громом раскатился по дому. - Кто нарушит, получит шестьдесят ударов толстыми палками!
Что ж, унижений вполне достаточно, чтобы уязвить её болезненную гордость. Это хорошо.
Кажется, в его комнате ещё стоит нераспечатанный кувшинчик персидского красного вина. Сейчас не помешает выпить пару чашечек этого небесного напитка, успокоиться...
...А на рассвете весь дом был разбужен истошным визгом одной из служанок, шедшей прибираться на господской половине.
Ещё бы ей не визжать, если госпожа с опухшим и посиневшим от вчерашних побоев лицом висела на собственном шёлковом поясе - аккурат напротив двери комнаты супруга. У её ног лежала опрокинутая набок маленькая скамеечка.
Нет в Поднебесной худшего оскорбления вышестоящему, чем ...повеситься на его воротах. Или у двери, разница невелика.

- Вы слышали? Жена сотника повесилась!
- Как - повесилась?
- На собственном поясе. Он её за что-то побил, а она в отместку повесилась на его дверях.
- Ой, какой позор...
- Вот ведьма... И тут не удержалась, напакостила напоследок...
- Как же теперь сотнику жить с таким позором?
- Жена-ведьма - тоже позор.
- Ох, не видать нашему сотнику повышения, попомни мои слова. Теперь хоть из шкуры он выскочи, всё равно не видать...
- А я думаю, сотнику повезло. Уж лучше без повышения и в захолустье, чем всю жизнь с чёрной колдуньей.
- Каково ему будет перед начальством оправдываться теперь... Ведьма - не ведьма, а дознанию всё равно быть.
Слухи гуяли по Бейши, как волны в маленьком бассейне, от околицы до околицы. Ещё до полудня о происшествии в доме сотника знали все от мала до велика, и, что самое интересное, на этот раз практически не было домыслов. Разве что какая-то баба брякнула про неупокоенный дух сотничихи, но ей быстро заткнули рот. Сотник сам отправил к наместнику посланца с депешей о случившемся, а затем... Затем заперся у себя в комнате и надрался до бесчувствия. Ничего. Пока наместник прибудет, чтобы разобрать это дело, он проспится.
Слух, естественно, добрался и до кузнечной слободы. Принесли его женщины, ходившие утром на рынок. Кузнечихи поохали, поахали, и сообща пришли к выводу, что жалоба мастера Ли тут явно не при чём. Не тот повод, чтобы вешаться. Решили, что супруги Цзян поссорились по другой, куда более значимой причине, о которой, понятно, они не скоро узнают. А затем отправили горластую Ван в кузницу, поведать жуткую новость.
...Наместник, сочтя повод достаточным для спешки, приехал на следующий день - производить дознание и суд, если вскроется злой умысел. Первыми он почему-то решил допросить слуг сотника. Те в один голос утверждали, что супруги в тот вечер крепко поссорились, после чего господин озлился, и впервые за много лет побил жену. Затем повелел ей не покидать комнату и запретил прислуге с ней разговаривать.
- А потом? - поинтересовался наместник.
- А потом, высокородный господин, наш господин заперся у себя, и до самого утра его никто не видел.
- Не слишыла ли ты криков или шума после того, как господин заперся у себя?
- Нет, высокородный господин. В доме было тихо. Никто не кричал. Госпожа ещё поплакала некоторое время, а затем затихла.
- Когда она затихла?
- Не могу сказать, высокородный господин... Я легла спать очень поздно, а вставать надо рано, и я не услышала... Утром вот шла уже, а она...
Жестом отпустив плачущую служанку - ту самую, что обнаружила тело - чиновник насупился. Сейчас предстояло допросить самого сотника, и он уже примерно представлял, что услышит. Но... что-то тут было не так. Он не мог пока понять, что именно вызывает чувство беспокойства. Нет, слуги не лгут. За столько лет службы на различных управленческих должностях можно научиться отличать лгущего от правдивого. Напуганы они, но чем? Или - кем?
Сотник явно подавлен случившимся. Совершенно нормальная реакция - ведь ему нанесено тягчайшее оскорбление. И он - единственный человек, который может пояснить причину такой бурной ссоры. Ведь слуги уверяли, что за многие годы господин на госпожу ни разу руки не поднял, несмотря на её не самый приятный характер.
- Мы поссорились сперва из-за дочери, господин, - сотник стоял перед ним, склонившись по-воински. - Жена побила её за непочтительные слова. Я велел дочери собираться в путь, к бабушке в Лоян, а жене высказал своё неудовольствие по поводу её скандального поведения. В ответ она принялась упрекать меня в том, что моё место нынешней службы не соответствует её запросам. Под конец она дошла до того, что начала злословить в адрес моего достопочтенного дяди, который вырастил меня в своём доме и которого я почитаю как второго отца. Такой проступок прощать нельзя, господин. Я её избил, чтобы впредь была почтительнее к моей родне, и наказал запретом покидать комнату.
- Это верно, злословить на родственников мужа - серьёзный проступок. Здесь вы были в своём праве, - сдержанно кивнул наместник. - Зачем же вы запретили слугам исполнять приказы госпожи и говорить с ней?
- Чтобы она лучше прочувствовала глубину своего морального падения, господин. Я бы отменил этот приказ, едва она соблаговолила бы раскаяться. Но увы, она предпочла нанести мне несмываемое оскорбление.
- Где вы были и что делали ночью?
- Я... Простите, господин, я был очень расстроен и напился.
- Много выпили?
- Почти полный кувшин персидского вина, господин. Простите, я мало что помню.
- Когда вы покинули свою комнату?
- Когда закричала служанка, господин.
Вроде всё сходилось. Слуга тоже показал, что видел в комнате господина кувшин, на дне которого ещё плескалось немного вина. От такого количества и впрямь можно проспать всю ночь, не заметив пронесшийся по дому вооружённый отряд.
- Что скажет достопочтенный лекарь? - наместник счёл нужным допустить местного врача к осмотру тела покойницы и выслушать, что скажет знающий человек.
- Господин, - лекарь, сухонький старичок, склонился вглубоком поклоне. - Смерть госпожи Цзян Фэй наступила от удушья, как и должно быть при повешении.
- Не было ли на её теле следов борьбы или же попытки заткнуть ей рот?
- Госпожа вечером была сильно избита, высокородный господин. Это единственные следы насилия, какие я заметил. Кровь также скопилась в конечностях и ...неких иных частях тела ниже пояса, что также соответствует картине смерти при повешении. На шее нет иных следов, кроме полосы от петли. Также отсутствуют следы волочения тела по полу. Пояс был закреплён именно на той высоте, до которой госпожа могла дотянуться, стоя на скамеечке.
- Хм... - несмотря на гладкость всех без исключения показаний, смутное подозрение почему-то только крепло. - Что ж, благодарю вас.
"Я наслышан о твоей жёнушке, сотник, - подумал он. - Будь она моей женой, я бы тоже расстарался, чтобы она заткнулась навеки... Я не знаю, за какой проступок или же преступление ты убил её на самом деле. Видимо, что-то серьёзное, или я тебя плохо изучил. Но, во имя Неба, я хотел бы знать, как ты это провернул!.. Ведь не скажешь, а доказать твою вину мне нечем".
- Сотник Цзян Яовэнь, - важно проговорил наместник. - Слух о вздорном характере вашей супруги давно достиг моих ушей, и потому я нисколько не удивлён её поступком. Исходя из показаний свидетелей, я полагаю, что она сочла первые за долгое время побои оскорблением, и отомстила единственным доступным ей способом. Всю оставшуюся жизнь вам предстоит жить, помня об этом позоре.
- Виноват, господин, - мрачно ответил сотник.
- Разумеется, вам не стоит ожидать каких-либо положительных изменений в карьере. Вы это понимаете?
- Да, господин.
- Но лично я ожидаю от вас хорошей службы на том месте и в той должности, в каких вы находитесь в данный момент. От этого во многом зависит, падёт ли позор на головы ваших дочерей. Единственным смягчающим обстоятельством я усматриваю то, что ваша супруга, дабы совершить месть, нарушила ваш категорический приказ не покидать своей комнаты. Посему я ограничусь прилюдным порицанием вашей непомерной жёсткости по отношению к супруге, повлекшей за собой её самоубийство.
- Моя жизнь без остатка принадлежит хуанди, господин.
- Ступайте, сотник.
"Несчастный, опозоренный, но свободный, богатый и... живой, - с усмешкой подумал наместник, покидая возвышение. - Нет, право же, интересно, за что на самом деле ты её прибил, после стольких-то лет терпения? Неужто так обиделся за дядю? Ой, не верю. Скорее, ты предпочёл жизнь с позором... чему? Неужто позорной смерти?.. Но что бы я ни думал, ты обставил дело так чисто, что я весь исхожу завистью..."
Наместник восхищался совершенством во всём. Как оказалось, даже в преднамеренном убийстве.

Харчевенка у ворот славилась дешевизной подаваемого вина. Кислое, с привкусом сушёных слив, оно драло горло и делало слабыми ноги, но голова до поры оставалась ясной. Некоторые несознательные личности, правда, умудрялись и им набраться до бесчувствия. Кузнецам набираться было ни к чему, им завтра с утра работать, а вечером ещё от жён достанется - за перегар. Но, право слово, происшествие в доме сотника ребовало обстоятельсного обсуждения. А как обсуждать на совсем уж трезвую голову? Обязательно нужно немного "подогреться", чтобы не было так боязно. Как бы ещё беда, постигшая сотника, не аукнулась кузнецам.
- Всё-таки наше бабьё верно судит, - сказал старик Чжан. - Старуха у меня умная, сразу смекнула, что та жалоба - не повод вешаться. Самое большее, поругалась бы с мужем лишний раз. Даже до мордобоя бы не дошло. Нет, тут что-то пострашнее будет. А что?.. Только Небу это и известно.
- Может, она и вправду ведьмачила? - предположил Ляо. - И того... до дочек добралась со своей ворожбой? Я б тоже, если что, за детей бы вступился.
- Мы этого не узнаем, - рассудил мастер Ли. - Вряд ли кто-то из нас наберётся наглости расспрашивать сотника, а сам он... На его месте я бы тоже унёс эту тайну в могилу.
- А твоя жена что говорит?
- С каких это пор ты стал интересоваться мнением чужих жён, Ляо? - усмехнулся мастер.
- Интересно ведь, как о таком на западе судят.
- Моя жена сказала: детей, мол, жалко, а её - нет.
- А сотника ей не жаль?
- Она сказала, что сотник нуждается не в жалости, а в сочувствии.
- Суровые люди живут там, на западе...
- А то! Говорят, то ли у персов, то ли у арабов и вовсе муж может жену зарезать, и ему ничего за это не будет... Дикие нравы! - проговорил мастер Шу.
- Вот что, мастера, думаю, на сегодня хватит, - проговорил мастер Ли. - Что случилось, то случилось, от наших пересудов никому лучше не станет. Расходимся по домам.
"И нечего имя сотника по харчевням мусолить, - добавил он мысленно. - Этого он точно не заслужил".
До экзамена оставалось ещё три дня, и жена по вечерам запиралась в кузнице, работала над загадочной "третьей безупречной вещью". Ей помогал только сын. Попытки осторожно расспросить малого были безуспешны: хитрый мальчишка загадочно улыбался и говорил, что, мол, мама просила хранить тайну. Юншаня это начинало беспокоить. Не из-за таинственности, а из-за того, что супруга возвращалась из кузницы, словно выкрученная и хорошенько отжатая тряпка. Она не уставала так, когда творила булат и клинки. Происходило что-то непонятное. Добро бы просто уставала. Тонкая работа - а мастер Ли готов был поклясться, что работа именно тонкая - требовала иной раз куда больше сил, чем махание тяжёлой кувалдой. Нет. Она на некоторое время словно выпадала из потока жизни. Возвращали её как правило домашние заботы, а к ночи она и вовсе становилась прежней. Но следующим вечером всё повторялось.
Юншань два дня приходил под дверь кузницы, и слушал, как гудело пламя в горне, как стучал её молоток, как шипел в кадке с водой раскалённый металл, как мать тихонько переговаривалась с сыном на родном языке. Но на третий день, последний перед испытанием, жена пошла в кузницу одна. Притом вид у неё был нездоровый. Не заболела ли? А может, понесла дитя, но не хочет сознаваться, чтобы не отстранили от экзамена? Тайны тайнами, а он обязан знать, что происходит с любимой женщиной.
Дверь изнутри запиралась на деревянную задвижку. При большом желании и некотором умении открыть её было несложно, благо задвижка хлипенькая, не чета внешнему замку. Юншань справился без лишнего звука. Он и вошёл бы бесшумно, да подвела хромота.
Жена стояла у верстака, на котором обычно правили ножи, и что-то сосредоточенно начищала тряпочкой с мокрым песком. Услышав его шаги, вздрогнула, обернулась.
По её лицу катились крупные слёзы, проложившие мокрую дорожку в пыли и копоти.
- Я знала, что ты не утерпишь, - она улыбнулась сквозь слёзы.
- Что с тобой? - мастер не на шутку испугался.
- Ничего страшного, любимый. Это... Вот... - жена показала ему почти готовую ..."безупречную вещь", и мастер понял, что Янь понимала под безупречностью. - Отец говорил, если не вложишь частичку души, ничего не получится.
- Не боишься, что вот так всю душу без остатка вложишь? - страх всё ещё не отпустил его.
- Нет. Отец знал меру, и меня учил. Но я ещё никогда не создавала такого. Это в первый раз. И... я немного перестаралась, ты прав. Здесь много вложено, Юншань. Боль от утраты родителей и дома. Любовь к детям. Моя любовь к тебе и страх тебя потерять. Это я сделала для нашего дома. Только для него. Не знаю, получилось ли.
Юншань осторожно, чтобы не повредить хрупкое с виду творение, взял вещь в руки... Он не умел распознавать добрые и злые вещи, как делали некогда шаманы-ву или как пытаются сейчас делать некоторые даосы. Но от творения жены исходило тепло... да, именно как от родного очага. При том, что металл давно остыл, тепло всё равно было явственным, и ощущалось не руками - душой.
- Наверное, получилось, - почти прошептал он, начиная осознавать, что столкнулся с редчайшим явлением, имени которому не знал. - Но разве это стоит твоего больного вида? Ты закончила работу?
- Можно считать, что да. Только обтереть осталось.
- Обтирай - и немедленно в постель.
- В постель... - эхом повторила жена, слабо улыбаясь. - Хорошая идея.
Самые обычные слова, с оттенком юмора. В другое время мастер Ли обязательно отпустил бы шуточку на эту тему, благо тут их никто не слышит. Но не сейчас. Он даже не помнил, как выставил жену во двор кузницы, как запирал дверь, как они вернулись домой и, наскоро умывшись, умчались в спальню. Последним его воспоминанием перед тем, как обоих накрыло хорошо знакомое безумие, была поблёскивающая на столике в скудных лучах светильничка роза.
Прекрасная роза, откованная из стали. Почти как живая.

- Сигнал прервался.
- Что?
- Мы больше не фиксируем эманации ключа, господин.
- Чёрт возьми... Значит, она всё-таки создала блокирующий артефакт.
- Не исключено, господин. Однако мы больше не можем сканировать обстановку вокруг ключа. Мы ослепли и оглохли окончательно.
- Что вы успели выяснить?
- Китаец - прямой потомок Ли Чжу. Естественно, по одной из незаконных линий.
- Только этого не хватало... Ваша работа над заброской наблюдателей?..
- Продолжается, господин. Здесь мы почти не зависим от ключа, движемся обходным путём.
- Сроки не изменятся?
- Не должны.
- Работайте. Нам нужен ключ. Головы потомков Ли Чжу станут приятным бонусом.

Отредактировано Елена Горелик (23-08-2015 19:22:34)