- Есть отдохнуть, - вздыхает Михаил и устало бредет вслед Мерима. А сердце еще скачет от волнения. Майский смотрит на подрагивающие руки и невольно улыбается.
«Молодца! – тоже радуется гость. – Хорошо поработал. И нечего так волноваться».
«В первый раз это… - смущается Михаил, - я только слышал об прямом массаже, но не видел никогда. Паша, откуда ты про это знаешь? Ты же говорил на физфаке учишься».
«Понимаешь, это из-за того, что болею часто. Как точно выразился мой отец - Бог дал мне светлую голову, а здоровьем оделить забыл. Пока по больницам лежал, читал много. В том числе медлитературу. Просто интересно было. Но пригодилось же!».
«Спасибо». «И тебе спасибо, - неожиданно подумал гость». «А мне-то за что? – удивился Михаил». «За волю, друг. За твердую волю». «Скажешь тоже…».
В соседней палатке была только Вилма. Всех раненых из неё уже отправили в войсковые подвижные госпитали. Настилы убраны, только стояло несколько плоских ящиков. Их и сдвинули друг к другу, образовав пару хоть и жестких, но вполне пригодных лежаков для отдыха. Не на землю же ложиться. Меримаа принесла стопку одеял, которые свернули и положили под голову.
Майскому очень хотелось поговорить с Вилмой. И не только ему. Внутри, при взгляде на девушку, теплело. И он прекрасно теперь понимал Пашу. Она действительно необыкновенная. Красивая, очень красивая…
«Она мечта!». «Да, - согласился Михаил, - ты прав. Она прекрасная мечта».
А Меримаа глянув на парня, улыбнулась, прекрасно поняв чувства, что бурлят внутри Майского.
- Ложись, ухажер. Нам отдохнуть надо.
И прилегла на ящики.
«Эх, - Михаил вздохнул, - она все поняла». «Женщины! – подумал Паша. – Рентген у них от природы».
Майский растянулся на жестком лежбище и сразу уснул.
***
Жуков отложил планшет, поднялся с кресла, потянулся, косясь на часы.
- Десять с половиной часов уже.
- Угу, - оторвался от монитора Маргелов. – Долго Паша там.
Сергей взял планшет, подошел к кушетке и поднес экран планшета к лицу Свешникова.
- Дышит, - сказал он, глянув на поверхность. – Интересно – как объяснить подобное состояние? Ведь по сути сознание Паши в прошлом, а тело тут. Как спит, или как будто спит, но это вовсе не сон.
- Сон — это не сон, а про не сон, что это пересон, а пересон — не сон… - процитировал Маргелов фразу из старого фильма. - Может это типа летаргия какая-нибудь?
- Летаргия – это вообще из другой оперы, - ответил Жуков. – Это больше похоже на компьютер без операционки, один биос в работе.
- Кстати про летаргию! – неожиданно воскликнул Вася. – Я как-то читал про людей, проснувшихся после летаргического сна. Так они вдруг начинали говорить на мертвых языках, или рассказывать о событиях, случившихся очень давно, практически в древности, причем очень подробно описывали эти события. Порой то, что они рассказывали, при тщательной проверке подтверждалось!
- Не факт, - хмыкнул Сергей. – Но если все-таки это правда, то получается, что сознание при определенных условиях может путешествовать по времени.
- А наш томограф создает такие условия, - подхватил мысль Вася. – При чем как-то целенаправленно. Как еще объяснишь одну и ту же дату попадания сразу у троих?
- Причины надо искать. – пожал плечами Жуков. - Может при программировании чего накосячили. Возможно не только при программировании.
Сергей вновь подошел к кушетке.
- Да, причины надо искать, - повторил он, беря Свешникова за руку. Приподняв её, отпустил. – М-да… жизнь на одном биосе.
- Кстати, - вновь оторвался от чтения Маргелов, - физиология-то никуда не делась. И это проблема. Большая. Ведь первое что я захотел, как вернулся в тело, это в туалет. А потом еще воду хлебал. Сушняк дикий, как с перепоя.
- Может от того, что рот был открыт, - предположил Сергей, глянув на Свешникова. – У Паши тоже вон, нараспашку.
Он прикрыл рот друга, но тот опять медленно приоткрылся.
- Хоть подвязывай.
- Можно и подвязать. И эту кушетку убрать. Для обычного обследования она еще ничего, а долго лежать на ней… - и Вася поежился, - я все себе отлежал.
- Может попробовать «разбудить» Пашу, а? – спросил Жуков.
- Как? Отключить программу? А вдруг сознание в прошлом останется?
- Черт! – Сергей присел рядом с кушеткой. – Может традиционно как-нибудь разбудить, будильником, или водой плеснуть? – Жуков взял Свешникова за предплечье и потряс. - Паша… Паша, проснись!
- Оставь его. Думаю, лучше подождать. Займись пока сбором нужной инфы.
Тропой мужества
Сообщений 161 страница 170 из 449
Поделиться16130-01-2018 23:52:14
Поделиться16231-01-2018 21:59:52
***
Михаил вскочил с ящиков ничего не понимая. Еще витали перед глазами остатки непонятного сна, а в ушах больно звенело от грохота. Кто-то сильно ткнулся в бок. Это Вилма с круглыми от страха глазами вцепилась в его руку.
- Наружу, живо! – проорал Майский не своим голосом.
Они выскочили из палатки и сразу стало ясно. Это не артобстрел, как подумалось сначала. Это налет. Под жуткий вой с неба пикировали самолеты с характерным изломом крыла. Почему характерным? Странно, но Майский никогда таких не видел, и в самолетах совсем не разбирался, однако почему-то знал – это Юнкерс-87, он же «Штука», он же «певун», или «лаптёжник».
От пикирующего штурмовика отделилась темная капля и понеслась вниз.
- Ложись! – и вновь чужой голос.
Будто сам не свой, как бы еще не проснувшись, и не веря глазам, Михаил схватил девушку в охапку и бросился на землю, укрывшись за толстой и корявой березой.
«Ты долго будешь тупить? Тормоз!». Эта мысль прорвалась в голову одновременно с взрывом. «Я еле тебя добудился, дурень. Еле с телом управился, пока ты тормозил».
И только теперь, Михаил наконец сообразил. Это все гость, то есть Паша управлял телом, пока собственное сознание «тормозило». Очень правильное определение, подумалось ему.
Начало покалывать руку и ногу. Отлежал, дремля на правом боку, но это не помешало приподнять голову и посмотреть вверх. Нарастающий вой вновь заставил ткнуться в прошлогоднюю прелую листву. Вилме повезло больше, она на траву упала. Михаил уже сам прижал девушку к земле. Вилму трясло. Вой падающего в пике самолета пробирал до самых костей. Хотелось вскочить и бежать от этого ужаса, но властная мысль «Лежать!» цепко держала его собственное тело.
Разрыв бомбы встал недалеко, совсем рядом. Уши заложило глухим звоном. Но он услышал, как осколки впиваются в стволы берез.
Самолетный гул стих неожиданно. Наступила непривычная тишина, даже канонады не слышно. Или он просто оглох? Рядом всхлипнула Вилма. Это значит со слухом все в порядке. Михаил поднялся и помог встать Маримаа. Девушка постоянно вздрагивала. Майский осторожно привлек её к себе и обнял.
- Все закончилось, - прошептал он, прижимая девушку к себе.
«Кого они бомбили?»
Этот вопрос тоже возник у Михаила. Бомбы ложились дальше поляны, почти на краю рощи, и лишь последняя упала ближе к расположению санбата. Выйдя на край рощи, он посмотрел в ту сторону, где в основном падали бомбы, и невольно застонал.
- А-а-а! – Вилма упала на колени, рыдая. – Кёйге сууремат морварид! – закричала она, грозя сжатыми кулаками заходящему солнцу. – Фасистид! Са олет куратты! Са олет куратты!*
Немцы бомбили обоз с ранеными. Никто не уцелел. Всех разметало взрывами и побило осколками. Осколками…
«Валерий Семенович! – вспыхнула мысль Павла»
- Валерий Семенович! – вскрикнул одновременно Михаил.
Он подхватил рыдающую девушку и как можно быстрее направился к операционной палатке.
*Подлые убийцы! Фашисты! Будьте вы прокляты! (эстонский)
Отредактировано ВВС (01-02-2018 15:30:12)
Поделиться16301-02-2018 10:42:39
Хотелось вскочить и бежать(,-лишняя) от этого ужаса, но властная мысль «Лежать!» цепко держала его собственное тело.
он посмотрел в ту сторону, где в основном падали бомбы(ЗПТ) и невольно застонал.
Поделиться16406-02-2018 17:16:35
Коллеги-медики! Проверьте эпизод проф-взглядом!
_______________________
Ворвавшись в палатку Михаил невольно скрипнул зубами. Осколки всё-таки достали до санбата.
На дощатом настиле лежала фельдшер с окровавленным лицом. Перед ней на коленях Павлов. Бледный и растерянный, он держал голову Валентины Сергеевны. Женщина хрипела, кровь пузырилась, будто кипела. Вилма, отшатнулась, осела и зарыдала, закрыв лицо руками.
- Валечка… Валечка… - пробормотал хирург и поднял голову, - Миша, Валю ранило.
Голос его дрогнул. А в голове Михаила защелкали мысли. Четко. Быстро. Рана лица, обильное кровотечение, кровь попадает в дыхательные пути. Признаки асфиксии уже проявляются. Кошкина просто задохнется, спасти не успеем…
«Коникотомия, - возникло в голове, - коникотомию делай!» *
Ничему уже не удивляясь, Майский метнулся к столу. На медсестру надежды нет – истерика надолго и на утешение времени нет. Скальпель, вата, бинт, канюля… где её взять? А это что, ушная воронка? Подойдет! *
Раненую на стол бы положить.
- Товарищ военвр… - вбежавший в палатку санитар, словно на стену натолкнулся. Тоже растерялся.
- Нечайка, помоги переложить.
Сказано было так, что санитар вздрогнул и ошалело взглянул на Майского.
- Живо! – рявкнул Михаил. Голос его стал вновь чужим. Требовательным. Стальным. И Михаил не обижался на Пашу. На свою нерешительность надо обижаться.
Санитар помог поднять Кошкину и положить на стол. Напротив Павлов встал. Кажется, он стал еще бледнее. Смотрит на женщину, вздрагивая и чуть клонясь влево. Придется все делать самому. Вилма еще рыдает, на санитара тоже надежды нет. Впрочем, дело для него имеется.
- Нечайка, - готовя инструмент и тампоны, сказал Майский, - срочные тяжелые на очереди есть?
- Н-нет, - запнулся санитар, глядя в глаза парню. – Всех обозом в тыл отправили. Перед бомбежкой.
- Немцы обоз и бомбили, - сообщил санитару Михаил, и ввел раненой обезболивающее. - Возьми всех кто есть, и проверь - есть ли выжившие.
Санитар выбежал из палатки, а Майский двумя пальцами, указательным и средним, нашел на гортани щитовидный хрящ, попросту говоря – кадык, и приготовил скальпель.
- Коникотомия? – спросил Павлов, будто очнувшись. – Да-да, правильно.
«Какой-то он заторможенный». «Растерян, - ответил Михаил, - и потрясен».
Хирург тем временем не стал отбирать скальпель у Михаила, а зафиксировал правой рукой голову женщины. Левой он прикоснулся к запястью. Пора! Майский сделал короткий поперечный разрез кожи и хрящевой связки, после чего ввел в полученное отверстие стальную трубку, приложил тампон, так чтобы он не перекрывал доступ воздуха, и принялся её фиксировать марлевыми затяжками.
Маленькая операция была проведена быстро. Дыхание фельдшера стало ровнее. Но это еще не все – кровотечение пока не остановлено и непонятно пока – какие повреждения нанес злополучный осколок.
«Не сомневайся, - подбодрил Михаила Паша, - у тебя все получится!».
*Коникотомия — операция, которую проводят при нарушении проходимости верхних дыхательных путей и необходимости обеспечения поступления кислорода в них.
*Канюля — это трубка, предназначенная для введения в полости человеческого организма.
Отредактировано ВВС (15-02-2018 19:49:49)
Поделиться16506-02-2018 17:45:40
Пока врачи не пришли, напишу, что заметил обычным, немедицинским глазом:
Признаки асфиксии уже проявляются. Кошкина просто задохнется, спасти не успеем…
Если ваш герой по крайней мере одной из своих личностей мыслит чётко, ему логично оценить время. Тем более - наш современник, наслышанный про клиническую смерть, гибель мозга и т.п. Что-то вроде "Признаки асфиксии уже проявляются. Ещё три-четыре минуты - и наступит гибель мозга"
«Коникотомия, - возникло в голове, - коникотомию делай!» *
Разве это называется не трахеостомия?
- Н-нет, - запнулся санитар, глядя в глаза парню. – Всех обозом накануне в тыл отправили.
"Накануне" обычно употребляется в смысле "в предшествующий день". А по тексту обоз с ранеными отправили только что - раз, бомбя его, задели и медсанбат. Испуганный фельдшер может, конечно в словах путаться, но скорей будет многословен "нет, доктор, всех на подводы погрузили - вы же видели, обоз только что тронулся" или, напротив, молчалив.
- Немцы обоз разбомбили, - сообщил санитару Михаил, и ввел раненой обезболивающее.
Литературно инъекция - длительный процесс, логичней написать "... вводя раненой обезболивающее". А по тексту - в предыдущем эпизоде и хирург жаловался и вы описывали, что обезболивающих нет. Кажется, в таких случаях ассистенты крепко держат оперируемого, а врач что-то успокаивающе говорит, в данном контексте - объясняет раненой, что он сейчас будет делать и уговаривает потерпеть - скоро будет легче.
Маленькая операция была проведена быстро. Дыхание фельдшера стало ровнее.
По тексту пострадавшая вообще не дышала, так как захлёбывалась залившей рот кровью. Смогла дышать она лишь когда ей разрезали трахею. Вересаев в "Записках врача" красочно описывал, как проводил такую операцию. Яндекс даёт ссылки только на пиратов, поэтому процитирую
Мне особенно ярко вспоминается моя первая трахеотомия; это воспоминание кошмаром будет стоять передо мною всю жизнь... Я много раз ассистировал при трахеотомиях товарищам, много раз сам проделал операцию на трупе. Наконец однажды мне предоставили сделать ее на живой девочке, которой интубация перестала помогать. Один врач хлороформировал больную. Другой - Стратонов, ассистировал мне, каждую минуту готовый прийти на помощь.
С первым же разрезом, который я провел по белому, пухлому горлу девочки, я почувствовал, что не в силах подавить охватившего меня волнения; руки мои слегка дрожали.
- Не волнуйтесь, все идет хорошо, - спокойно говорил Стратонов, осторожно захватывая окровавленную фасцию своим пинцетом рядом с моим. Крючки! Вот она, щитовидная железа, отделите фасцию! Тупым путем идите! Так, хорошо!..
Я наконец добрался зондом до трахеи, торопливо разрывая им рыхлую клетчатку и отстраняя черные, набухшие вены.
- Осторожнее, не нажимайте так, - сказал Стратонов. - Ведь этак вы все кольца трахеи поломаете! Не спешите!
Гладкие, хрящеватые кольца трахеи ровно двигались под моим пальцем вместе с дыханием девочки; я фиксировал трахею крючком и сделал в ней разрез; из разреза слабо засвистел воздух.
- Расширитель!
Я ввел в разрез расширитель. Слава богу, сейчас конец! Но из-под расширителя не было слышно того характерного шипящего шума, который говорит о свободном выходе воздуха из трахеи.
- Вы мимо ввели расширитель, в средостение! - вдруг нервно крикнул Стратонов.
Я вытащил расширитель и дрожащими от волнения руками ввел его вторично, но опять не туда. Я все больше терялся. Глубокая воронка раны то и дело заливалась кровью, которую сестра милосердия быстро вытирала ватным шариком; на дне воронки кровь пенилась от воздуха, выходившего из разрезанной трахеи; сама рана была безобразная и неровная, внизу ее зиял ход, проложенный моим расширителем. Сестра милосердия стояла с страдающим лицом, прикусив губу; сиделка, державшая ноги девочки, низко опустила голову, чтоб не видеть...
Стратонов взял у меня расширитель и стал вводить его сам. Но он долго не мог найти разреза. С большим трудом ему, наконец, удалось ввести расширитель; раз дался шипящий шум, из трахеи с кашлем полетели брызги кровавой слизи. Стратонов ввел канюлю, наклонился и стал трубочкой высасывать из трахеи кровь.
- Коллега, ведь это нечего же объяснять, это само собою понятно, сказал он по окончании операции, - разрез нужно делать в самой середине трахеи, а вы каким-то образом ухитрились сделать его сбоку; и зачем вы сделали такой большой разрез?
"Зачем"! На трупе у меня и разрезы были нужной длины, и лежали они точно в середине трахеи...
У оперированной образовался дифтерит раны. Повязку приходилось менять два раза в день, температура все время была около сорока. В громадной гноящейся воронке раны трубка не могла держаться плотно; приходилось туго тампонировать вокруг нее марлею, и тем не менее трубка держалась плохо. Перевязки делал Стратонов.
Однажды, раскрыв рану, мы увидели, что часть трахеи омертвела. Это еще больше осложнило дело. Лишенная опоры трубочка теперь, при введении в разрез, упиралась просветом в переднюю стенку трахеи, и девочка начинала задыхаться. Стратонов установил трубочку как следует и стал тщательно обкладывать ее ватой и марлей. Девочка лежала, выкатив страдающие глаза, отчаянно топоча ножками и стараясь вырваться из рук державшей ее сиделки; лицо ее косилось от плача, но плача не было слышно: у трахеотомированных воздух идет из легких в трубку, минуя голосовую щель, и они не могут издать ни звука. Перевязка была очень болезненна, но сердце у девочки работало слишком плохо, чтобы ее можно было хлороформировать.
Наконец Стратонов наложил повязку; девочка села, Стратонов испытующе взглянул на нее.
- Дышит все-таки скверно! - сказал он, нахмурившись, и снова стал поправлять трубочку.
Лицо девочки перестало морщиться; она сидела спокойно и, словно задумавшись, неподвижно смотрела вдаль поверх наших голов. Вдруг послышался какой-то странный, слабый, прерывистый треск... Крепко стиснув челюсти, девочка скрипела зубами.
- Ну, Нюша, потерпи немножко, - сейчас не будет больно! - страдающим голосом произнес Стратонов, нежно гладя ее по щеке.
Девочка широко открытыми, неподвижными глазами смотрела в дверь и продолжала быстро скрипеть зубами; у нее все во рту трещало, как будто она торопливо разгрызала карамель; это был ужасный звук; мне казалось, что она в крошки разгрызла свои собственные зубы и рот ее полон кашицы из раздробленных зубов.
Через три дня больная умерла. Я дал себе слово никогда больше не делать трахеотомий.
Думаю, что необходимо упомянуть про шум дыхания, брызги крови, выносимой воздухом из гортани через канюлю и то, что ваш герой отсасывает кровь из дыхательных путей - её, судя по тексту, туда натекло много и глубоко.
Отредактировано Зануда (06-02-2018 17:59:24)
Поделиться16606-02-2018 19:37:35
Разве это называется не трахеостомия?
Мне подсказала супруга, она медик. Правда не по хирургии. Пришлось изучить оба вопроса самому. Как я понял коникотомия - это собственно вскрытие трахеи для дренажа, а трахеостомия её продолжение. Отличается тем, что при трахеостомии в гортань помещается канюля особой конструкции, которая предназначена для доступа воздуха и одновременно блокирует попадание крови. У ГГ ничего такого под рукой нет. Читал, что вместо канюли можно использовать корпус от ручки. ГГ использует стальную трубку, что-то типа как у ЛОРа.
С эпизодом могут помочь профи. Подождем их мнения.
Если ваш герой по крайней мере одной из своих личностей мыслит чётко, ему логично оценить время. Тем более - наш современник, наслышанный про клиническую смерть, гибель мозга и т.п. Что-то вроде "Признаки асфиксии уже проявляются. Ещё три-четыре минуты - и наступит гибель мозга"
Раненая еще не задохнулась, и пока рано говорить о клинической смерти. Хотя что-то можно поменять.
"Накануне" обычно употребляется в смысле "в предшествующий день". А по тексту обоз с ранеными отправили только что - раз, бомбя его, задели и медсанбат. Испуганный фельдшер может, конечно в словах путаться, но скорей будет многословен "нет, доктор, всех на подводы погрузили - вы же видели, обоз только что тронулся" или, напротив, молчалив.
Тут полностью согласен. Изменю.
А по тексту - в предыдущем эпизоде и хирург жаловался и вы описывали, что обезболивающих нет.
- Ладно хоть кроме девок бестолковых, перевязочного и обезболивающего прислали.
Пост № 161
По тексту пострадавшая вообще не дышала, так как захлёбывалась залившей рот кровью. Смогла дышать она лишь когда ей разрезали трахею.
Дышала, но... тут сложно описать. Подумаю.
За приведенный эпизод отдельное спасибо.
Поделиться16709-02-2018 13:49:16
ГГ использует стальную трубку, что-то типа как у ЛОРа.
Ушную воронку Гартмана? (Каталог медицинских инструментов, где я высмотрел это название)
Поделиться16815-02-2018 19:48:06
Немного исправил в предыдущем кусочке.
_________________________
Хирург тем временем не стал отбирать скальпель у Михаила. Он зафиксировал правой рукой голову женщины, а левой взял запястье для контроля пульса. Пора! Майский сделал короткий поперечный разрез кожи и хрящевой связки, после чего ввел в полученное отверстие стальную трубку, приложил тампон, так чтобы он не перекрывал доступ воздуха, и принялся её фиксировать марлевыми затяжками.
Маленькая операция была проведена быстро. Дыхание фельдшера стало ровнее, однако хрипы остались. Это значит гортань надо очистить от крови, но потом, надо кровотечение остановить и непонятно пока - какие повреждения нанес злополучный осколок.
'Не сомневайся, - подбодрил Михаила Паша, - у тебя все получится!'.
Операция тяжелая. Не в плане сложности, в условиях проведения. В движениях хирурга наблюдалась некая заторможенность. Иногда Михаил бросал быстрые взгляды на Павлова. Валерий Семенович сильно сдал – стал бледнее, глаза ввалились. Стресс от ранения близкого человека сделали свое дело. А еще усталость. Сколько он уже не отдыхал? Минимум сутки. Ничего, эта операция последняя, эвакуируемся в тыл, там и отдохнет.
Пока чистили рану, стало понятно – было два осколка и дел они натворили изрядно. Множественные повреждения носоглотки, челюсти, часть зубов отсутствует. Самое скверное – это буквально порванное лицо. И с этим ничего не поделаешь, останутся страшные шрамы. Там, в будущем это было бы решаемо, а тут… кто тут пластикой лица будет заниматься?
Рядом всхлипнули. Это Вилма встала у стола. Еще не успокоилась, пусть рядом постоит, вдруг помощь понадобится?
Кровотечение остановили, сшили несколько крупных сосудов. Павлов подсказывал глухим голосом – что надо делать, и Михаил чистил, сшивал…
Они уже заканчивали, когда вернулись санитары. По их лицам стало понятно – в обозе выживших нет.
- Товарищ военврач, что делать-то? – обратился один из них.
- Пару носилок приготовьте. – Глухо ответил Павлов. – И рядом будьте. Нечайка где?
- Да тут он, - санитар махнул рукой в сторону рощи, - у соседней палатки.
Наконец операцию закончили. Гортань прочистили, лицо собрали, причем Михаил очень старался накладывать швы мельче, чтоб меньше было заметно. Голову забинтовали, после чего Кошкину аккуратно переложили на носилки и позвали санитаров.
- Все, несите сразу в тыл.
Санитары взяли носилки и вышли.
- Хорошо… - пробормотал Павлов, устало глядя на Майского. – Очень хорошо, Миша.
Он накренился, и медленно вполз на операционный стол.
- Теперь меня, Миша.
- То есть… - не понял тот.
- Осколок. – И Павлов показал на одно из кровавых пятен, где угадывалось рваная дырка в халате. - Тут, под ключицей.
Вилма вновь всхлипнула, а Михаилу стало стыдно. Вдвойне.
«Так он ранен был! – потрясенно подумал Павел. – А мы считали растерялся профессор, стыдоба-то какая!».
На забрызганном кровью халате и переднике ранение не заметно. Бледность и растерянность хирурга приняли за потрясение от авианалета и ранения коллеги.
«Не оправдание, - буркнул Паша». И Михаил был полностью с ним согласен. Однако одному с операцией не справиться. Меримаа еще всхлипывает, можно попытаться.
- Вилма, ты очень нужна. Без твоей помощи мне не справиться.
Поделиться16917-02-2018 23:15:25
Места к которым можно придраться:
- Да тут он, - санитар махнул рукой в сторону рощи, - у соседней палатки.
Жив? Убит? Ранен? Мне лично непонятно. Если осколки залетали в расположение и ранили фельдшера, то и с санитаром может быть всё, что угодно. Может, как переформулировать, чтобы было однозначно понятно и вашему герою и читателю?
Прошу пардона - забыл, что в предыдущем фрагменте Нечайка был жив и деятелн.
«Так он ранен был! – потрясенно подумал Павел. – А мы считали растерялся профессор, стыдоба-то какая!». На забрызганном кровью халате и переднике ранение не заметно. Бледность и растерянность хирурга приняли за потрясение от авианалета и ранения коллеги.
Близкий повтор - слово "стыд" было в предыдущем предложении. И несогласованность времён. Переформулировать бы поглаже...
Однако одному с операцией не справиться. Меримаа еще всхлипывает, можно попытаться.
Нелогично. По контексту должно быть противопоставление плачущих глаз функционирующему остальному организму, вроде "ещё всхлипывает, но взгляд осмысленный" или "но руки не дрожат".
Отредактировано Зануда (17-02-2018 23:17:35)
Поделиться17021-03-2018 21:48:11
«Не оправдание, - буркнул Паша». И Михаил был полностью с ним согласен. Однако одному с операцией не справиться. Меримаа уже только всхлипывает, почти успокоилась и можно попытаться.
- Вилма, ты очень нужна. Без твоей помощи мне не справиться.
Медсестра утерла покрасневшие глаза.
- Мы все погибнем, - всхлипнула она.
- Возможно, - спокойно ответил Майский. – Но это не повод опускать руки, не так ли? Готовь инструмент.
Медсестра еще раз всхлипнула и быстро разложила рядом все по порядку - расширитель, зажимы, тампоны, пулевку. Михаил взглянул на девушку и неожиданно продекламировал:
- Мы знаем, что ныне лежит на весах, и что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет. *
- Твои стихи? – спросила медсестра, взглянув на парня.
- Нет. Это Ахматова.
- Не слышала.
Паша не знал, написаны уже эти стихи, или нет, но пришлись к месту, и Михаил не стал сердиться, что он вмешался.
Меримаа привычно встала, чтобы подавать требуемое и одновременно контролировать состояние оперируемого. Было непривычно видеть хирурга, который сам еще несколько минут назад делал операцию, а сейчас лежит без сознания на столе. И если бы не ранение, то работал бы дальше, спасая жизни раненых, переступая через боль и усталость. Из таких людей гвозди бы делать. Нет, не так, эти люди и есть гвозди. Такие не ржавеют. Такие не сгибаются даже перед смертью.
Эти мысли гостя придали сил и Майский вспорол всю одежду вместе с майкой от воротника к рукаву, откинул края в стороны и поданными тампонами расчистил рану от сгустков крови. Входное раневое отверстие было маленьким и предстояло найти и удалить этот крохотный кусочек металла, а главное, чтобы не начался сепсис, вычистить рану от всех инородных тел. Михаил сделал Павлову укол обезболивающего и посмотрел на Вилму.
- Готова?
- Да. – Твердо ответила девушка.
- Молодец! - Похвалил её Майский.
Операция началась. Михаил рассек ткани и начал разводить края раны. Осколок мелкий и должен был застрять неглубоко. Орудуя попеременно зажимом с тампонами и пулевкой, он искал направление раневого канала и наконец нащупал осколок. В этот момент погасла лампа над столом, и кто-то вошел в палатку. Вилма вскрикнула, уронив тампон на стол. Михаил взглянул на её испуганное лицо, затем обернулся. Позади стоял Нечайка с карабином, наведенным на Майского. Выражение на лице санитара в полутьме было жутким.
- Немцы! – Сообщил он.
- А у тебя приказ Перепелкина застрелить меня, чтобы к немцам не попал? – спокойно спросил Майский.
- Да, - подтвердил Нечайка. – И я выполню его.
- Знаю. Дай только осколок достану, рану почищу, перебинтую, и тогда стреляй.
Нечайка сделал шаг в сторону, посмотрел на оперируемого и его глаза удивленно округлились.
- Валерий Семенович, что с вами?!
- Не ори! – разозлился Михаил. – Он ранен и без сознания. Немцы где?
- Близко немцы.
- Приготовь носилки и подсвети мне рану. – Майский видя, как санитар нерешительно мнется, рявкнул:
- Живо! Фонарь в тумбе.
Нечайка достал фонарь, включил и направил на операционный стол.
- Ближе, - потребовал Михаил, вот так. Вилма, пульс.
- Слабый.
- Держись, Валерий Семенович… - прошептал Майский, ввел пулевку в рану, зажал осколок и медленно поворачивая, потянул.
- Пульс?
Недалеко прогремела пулеметная очередь, заглушив ответ медсестры. Переспрашивать не стал, и так ясно – операцию не закончить, надо эвакуировать Павлова в тыл.
Майский схватил большой тампон и прижал его к ране. Меримаа мгновенно все поняв, начала бинтовать грудь. После чего вместе переложили раненого хирурга на носилки. Михаил встал впереди, взялся за ручки и бросил через плечо Нечайке:
- Говори куда.
- По краю поляны, потом по тропе.
То есть к штабу – понял Михаил.
Быстрым шагом они миновали не раз перепаханную авианалетами поляну и вошли в рощу. Бой позади внезапно стих.
- Быстрей! – крикнул санитар. – Заслон сбили, сейчас здесь будут.
В подтверждение раздалось несколько выстрелов. Вскрикнул Нечайка и носилки начали тяжелеть. Михаил обернулся – раненый санитар, валясь вперед, из последних сил старался не уронить Павлова. Быстро присев и осторожно положив ношу на землю, Майский крикнул Вилме:
- Ложись!
И вовремя. Только они рухнули на землю, как поверху прошла пулеметная очередь. Вражеский MG дал еще пару очередей и замолк.
Солнце давно зашло. Отблеск вечерней зари окрасил небо в бирюзовый цвет. На открытых местах пока еще светло, в лесу же сгущающиеся сумерки размывали даже белые березовые стволы. Три тела замерли вокруг носилок в надежде затаиться – вдруг немцы в лесную темень не полезут?
Но Майский на этот счет особо не обольщался, уже зная из подсказок гостя, что немцы обязательно прочешут лес. Уже слышны резкие команды. Стоит врагу приблизиться и их белые халаты станут видны даже в темноте. Он стал стягивать халат с себя, и Вилме шепнул, чтоб тоже сняла. С Нечайкой сложнее. Он без сознания, плюс к этому его карабин при падении съехал и оказался придавленным, а ремень оказался поверх.
Неожиданно Нечайка открыл глаза и хрипя тихо произнес:
- Я… не смог… выполнить приказ… но… по… - он кашлянул, что-то темное потекло из рта. Санитар пытался еще что-то сказать, но не смог. Михаил от бессилия сжал кулаки, помочь раненому он не мог. Уходили из палатки в спешке, ничего не взяв. Он повернулся к Вилме. Испуга на её лице нет, а в глазах…
И Михаил правильно понял несказанный вопрос. Гость попытался вмешаться, но Майский подавил этот порыв.
- Я знаю, никто не сомневается в нашей победе. Германия капитулирует в начале мая 1945 года. И девятое мая, праздник Победы, выстраданный, пролитый кровью, потом и слезами, с ценой в десятки миллионов жизней нашего народа, будет самым святым днем нашей родины. Я из будущего, ребята, – тут голос Михаила немного изменился, но ни Меримаа, ни Нечайка, на это внимания не обратили, - поэтому капитан Перепёлкин дал тебе такой приказ, Ефим Степанович.
Нечайка улыбнулся и закрыл глаза.
«Зачем ты это сказал?».
«Так надо, Паша. Не вмешивайся, очень прошу».
- Враг не должен знать день своего конца? – удивленно спросила Вилма.
- Враг не должен получить тех знаний, что имеются тут. – И Михаил показал на свою голову, затем потянулся к карабину. Ухватившись за антабку, он потянул ремень чуть в сторону, чтобы снять его с санитара, а потом на себя.
- Что ты задумал? – тревожно спросила девушка. Тоже самое возникло в голове. Павел, загнанный волей хозяина вглубь, отчаянно пытался вмешаться, предчувствуя недоброе.
- Отвлечь немцев хочу, - ответил Майский, оттягивая затвор. – Три патрона. Не густо… Вилма. Я хочу попросить тебя позаботиться об профессоре.
- Миша…
- Не спорь, - прервал её Михаил, - времени нет. Я отвлеку немцев. Уведу их в сторону, а ты… не плачь.
Слез в темноте не видно, но он чувствовал – девушка плачет. Однако пора – недалеко хрустнула ветка, немцы уже рядом. Михаил быстро метнулся вправо, успел пробежать метров десять, как был обнаружен. Хлопнули выстрелы, но он успел броситься на землю и быстро проползти несколько метров. По раздающимся командам, Майский понял, немцы повернули в его сторону. Он вновь вскочил и побежал. И вместе с первым выстрелом по нему, сам выпалил из карабина в сторону врага. Пусть опасаются, злее преследовать будут, а там, как он уведет их подальше, приказ капитана Перепелкина выполнится сам собой. Вновь по-пластунски как можно быстрее, затем вскочить, карабин уже готов стрелять…
В него стреляли почти в упор. Два силуэта оказались почти рядом и тут же две вспышки. Две пули. Судорожный выстрел в ответ и бесконечный полет в темноту. Угасающее сознание отмечает вспыхнувшую стрельбу и громкое «Ура». Помощь пришла…