Продолжение эпизода - комиссар Иванцов
Антон слушал Бесхребетного прикрыв глаза. Рассказ надо сказать не впечатлял - рядовая история, если судить по опыту прошлых лет. Крепкая крестьянская семья, большое хозяйство, земля, сколько смогли осилить. Помогали соседям, принимали помощь сами, жили с ними в согласии, как испокон принято. Старший брат успел повоевать в гражданскую, под началом самого Буденного, а отец с дедом в отряде самообороны. Как советская власть укрепилась, стали жить, да добра наживать. Богатства не нажили, но и не бедствовали. На работы никого не нанимали, все своим трудом, спозаранку и до темна. А как иначе управиться с большим хозяйством?
В неурожайные года помогла мудрость деда. По только ему известным приметам дед Панкрат советовал сажать рожь вместо пшеницы, да репу с картофелем. И соседей этим привечал. Кто послушал, кто нет, но по осени стало ясно, что дед был прав. Рожь в отличие от пшеницы дала добрый урожай, а последняя поднялась, да сгнила на корню.
Грянули голодные года. Вот тут и начались трудности и беды у большой семьи Бесхребетных.
- Это в каком случилось году? – спросил Антон.
- В тридцатом, - ответил Бесхребетный. – Тогда в села и веси зачастили караваны продразверсток, изымая излишки урожая в пользу голодающих районов. На большом сходе колхозников единоличников большинством голосов решили выделить часть урожая. Но когда прибыла комиссия из района, то они стали забирать практически все. Особенно старался некий Проплешко. Сволочь и мразь изрядная. В двадцатом приписать нам кулачество у него не вышло, помогло заступничество брата и общее собрание. Так он гад злопамятный в этот раз своего добился. Нагнал активистов, связал всех, даже меня с младшей сестрой, долго допрашивал, потом вывез всю семью в степь за три версты и одежду отобрал. Чтоб не замерзнуть, пришлось до хутора по снегу бежать. А как добрались, в хату не пустил, а вдоль стенки нас приставил, напротив выстроил своих активистов, зачитал будто бы приговор и активисты залп дали. Поверх голов сволочи такие. Тут дед и отец сломались. Отдали все что было. Подчистую.
- Значит, были излишки-то?
- Не излишки. Они забрали все, до зернышка! А нам осталось только с голодухи сдохнуть.
- Как так? – удивился Антон.
- А вот так, товарищ батальонный комиссар, - горько усмехнулся Бесхребетный. - Главное план выполнили, а на людей Проплешко и его активистам плевать. Мало того, через день, из райотдела ЧК приехали, и всех нас забрали. Впаяли на суде пятьдесят девятую и семьдесят третью статью и отправили за Урал.*
Легко отделались – подумалось Иванцову, и сразу от этой мысли сделалось стыдно. Если боец не наговаривает, то этот Проплешко истинный враг и вредитель.
- Я думал, что издевался Проплешко только из-за ненависти к нам, - продолжал боец, - но потом узнал, как только он изгалялся над другими колхозниками и единоличниками, чтобы выполнить план по сбору хлеба! Что только не творил с активистами своими. Разденут мужика или бабу насильно до исподнего, да босыми в амбар запрут, или сарай, а на дворе январь. Пока не признаются – где хлеб спрятали, не выпускают. Или ноги и подолы юбок керосином обольют, зажгут, потушат, а потом спрашивают - Говори, где хлеб спрятали, не-то подожгу! Или под угрозой насилия колхозниц заставляли отдавать зерно. А то дадут наган с приказом – Стреляйся сам, иначе застрелю! Бедолага курок спустит, не зная, что наган разряженный, и, когда боёк щёлкнет, чаще обморок подал. В соседнем колхозе один из активистов шашкой плашмя колотил и доколотился – зарубил мужика.
- И что, никто не жаловался?
- А кому, если Проплешко лучший друг предисполкома и начальника местного ЧК? Сами-то они все отрицали, а нам кто поверит?
- М-да-а-а… - протянул Антон, не зная, что сказать. – А дальше что было?
- Дальше нас ждал Тагил, - продолжил рассказ Бесхребетный. - Ехали в простом товарном вагоне. Конец марта. Холодно, голодно. Младшая сестренка захворала сильно. Следом отец с мамой. Машутка-то вынесла, смогла недуг осилить, вот мать с отцом не смогли - померли. Хоронили на полустанке. Эшелон в тот день долго стоял. Много народу померло, не одни похороны были. Как тела в могилу опустили дед не выдержал, разрыдался, а на следующий день просыпаемся, а он мертв. Сердце у деда не выдержало.
В Тагиле чекисты эшелон встретили, всех прочих кого куда отправили, а с нами что делать не знают. Старший их, дай бог хорошему человеку здоровья, Горянников нас пока к себе отправил, а сам дело читать. Потом со мной да сестрой побеседовал. А потом говорит – не знаю что с вами делать. Предложил обоим в артель устроиться, что охотой промышляет. Зарабатывают на сдаче мяса и шкур хорошо, поэтому голодать не придется. И тунеядства не припишешь. Что делать? Согласился, конечно, хоть мне и было тогда пятнадцать, а Маше двенадцать.
В артели я всему и научился. Стрелять и по тайге ходить. Все хитрости выживания узнал. Работал хорошо, мясо и пушнину сдавал. Не ленился. Машка выделкой шкур занималась. Жили в общаге. Хоть и простенько, но нам было достаточно.
Как-то часть мяса в колонию отвезли. Пока его на кухне принимали, я неожиданно Проплешко увидел. Среди зеков. Я просто остолбенел. Стоял и смотрел на него. А он меня увидал, и прятаться. В себя прихожу и бегом к Горянникову, узнать про сволочь эту. Оказалось, тот получил целый букет статей – начиная с пятьдесят девятой по сто двадцатую, и это не считая статей уголовных! *
- Каких уголовных? – встрепенулся Иванцов.
- А там статей еще больше, - ощерился Бесхребетный. – Начиная со сто тридцать шестой, почти через одну, вплоть до сто шестьдесят первой. Как эту падаль только не расстреляли? Видно были какие-то заслуги, или походатайствовал кто…
- А Горянников?
- А что Горянников? – усмехнулся боец. – Ничего Горянников. Посоветовал не надеяться на пересмотр дела родителей. Ничего хорошего не выйдет. Да и я сам понял – смысла нет. Сволочь эта свое получила, а отца мать и деда уже не вернуть. И возвращаться тоже не стали – куда? Подумали мы с сестрой, подумали, да решили остаться. Что с вами, товарищ батальонный комиссар?
- Болит… - поморщился Антон. – И голова кругом.
Бесхребетный снял еще ивовой коры и, начистив в ложку лубяных волокон, протянул Иванцову.
- Проглотите. Жаль воду отдал, запить нечем.
Морщась от горечи, Антон проглотил кашицу, особо не надеясь на облегчение. Он понимал - состояние ухудшается, и все хитрости бесполезны без квалифицированной медпомощи. Иванцов прикрыл глаза.
- Рассказывай дальше, Иван Михайлович, - сказал он. - И не беспокойся обо мне. Расскажи как в армию попал…
- Призвался как все. Мое умение ходить по лесу заметили и направили служить в разведку. Повоевал на финской, войну закончил сержантом. А разжаловали недавно. В апреле сорок первого. Наш политрук постарался – мол, сын кулака не может в разведке служить - неблагонадежен. Командиры были против, но политотдел настоял – нашли к чему придраться, даже обстоятельства дела не изучили. Прав был Горянников, прав. Разжаловали с переводом из разведки. А тут и война началась…
* по Уголовному Кодексу Р.С.Ф.С.Р. Редакция 1926 года.
Отредактировано ВВС (01-03-2019 20:26:49)