Легкораненых перевязали. С тяжелым было труднее. Санитар только руками развел.
- Я ничего не могу поделать, - сказал он, отведя лейтенанта в сторону. – Осколок в груди. Мы его перевязали, но толку, внутреннее кровотечение мне не остановить.
- А если осколок достать?
- Нечем доставать, - помрачнел санитар. - Парня в госпиталь надо срочно, но не довезем…
Последние слова он произнес почти шепотом. Куралов кивнул, и направился к раненому. Боец был в сознании. Дышал тяжело, с хрипом. Максим сел рядом, взял красноармейца осторожно за плечо.
- Все хорошо будет. Все хорошо… - больше выдавить из себя лейтенант не смог.
Боец вдруг обмяк и вытянулся. Глаза остекленели. Умер. Куралов почувствовал, как его накрывает волна горя. Но его вдруг как током ударило, и напряженная волна двинулась вверх, к голове. А когда она докатилась… сознание погасло, а потом взорвалось мириадами ярких звезд. И нестерпимой болью.
Невозможной.
Невыносимой.
И вдруг все стало как прежде. Боль ушла мгновенно, лишь осталась выступившая испарина. Максим вытер лицо лукавом. Потер глаза и мелко моргая осмотрелся. В каземате кроме тел погибших никого не было. Санитар с ним не пошел, вернулся в центральный.
- Чт-т-то это было? – тихо заикаясь спросил лейтенант.
«Это - прививка от слабости, - сказал гость. – Я показал тебе смерть. И как я ощущаю её каждый раз». «Но зачем?» «Чтоб твои бойцы видели не тряпку, а командира, сделанного из стали! – ответил Маргелов. - Негоже им видеть твои слезы сейчас». «В твоём будущем все такие жестокие и циничные?» «Считай как хочешь. Но это и твоё будущее. Мы все делаем своё будущее. Здесь и сейчас». «Ну да, а немцы мне мешать не будут?» «Вот и сделай, чтобы они не смогли помешать. НИКОМУ!». «Да, ты прав, извини… просто я никогда так близко смерти не видел».
Куралов прикрыл умершему глаза и поднялся. С трудом. Постоял, собираясь с мыслями.Потер лицо, оправился и вышел.
Личный состав капонира старался в сторону каземата, где находились тела погибших не смотреть. Но когда лейтенант появился в коридоре красноармейцы на мгновение замерли, и поняли. Первым пилотку снял Горохов…
- Перекусить не мешало бы, а, товарищ лейтенант? – обратился один из бойцов.
- Перед боем-то кишку набивать? – спросил Горохов.
- А сытым и погибать веселее! – ответили ему.
Сержант посмотрел на лейтенанта.
- Пусть, - отмахнулся Максим, и направился в закуток.
Сам он ел давно, но сейчас после пережитого вряд ли кусок в горло полезет. Личный состав рассаживался вдоль стен. Красноармейцы растрясли свои ранцы и вещмешки. Кто хлеб достал, у кого сухари имелись, единицы вскрыли консервы. Пока затишье, можно и поесть.
- Это чего у тебя на ложке выцарапано? – послышалось лейтенанту
- Звание, фамилия, имя, отчество, - был ответ, - год рождения ишшо…
- А зачем?
- Потеряется, кто найдет, мож возвратят. Да и вообще…
«А ведь боец прав в своём «вообще»! – подумал Максим, точнее его гость. – Ложка ложкой, а медальоны у всех ли имеются?». «Ну, имеются, а что?». «А то! В случае гибели, личность погибшего установить легче. Чтобы не было неизвестного сол… бойца. Подписанные ложки, кружки, котелки, неиспорченные влажностью документы, любые, различные справки, партийный и комсомольский билеты, даже квитанции. Все это поможет потом в установлении личности погибшего».
«Но медальоны же есть! – подумал Максим. - Причем хорошие. Их сменили совсем недавно. Сначала у нас были уставные жестяные коробочки. Небольшие, размером со спичечный коробок, однако он оказался не герметичен, и бланк, на котором вписывались данные бойца, и сама коробка, при попадании воды быстро приходили в негодность. В начале сорок первого нам выдали другие футляры для медальонов в виде пластмассового восьмигранного цилиндрического пенала, внутрь которого вкладывался бумажный бланк. Причем бланк должен быть в двух экземплярах». «Медальоны медальонами. Только не всегда их заполняли». «Как это? – удивился Куралов». «Так это! – ответил Маргелов. – Обычное суеверие – заполнить смертный медальон, многие считали плохой приметой». *
«Та-а-ак!» «Стой! - притормозил Максима Василий. - Хочешь опросить бойцов - заполнили ли они медальоны?». «Да, а что?» «Не советую…».
«Понимаю… - вздохнул Максим, после недолгого молчания, - понимаю - все мы погибнем тут. И как делать будушее?»
Он достал тетрадь. Открыл. Перечитал последние записи. И какой толк от записей, если они никуда не попадут? Уйти одному? Но я командир. Нельзя лично мне уходить. Это будет нарушение приказа и предательство по отношению к его бойцам. И живым. И уже погибшим. Надо кого-то послать. Причем одного. Двоим такой секрет нельзя доверять. Но кого послать? Кому отдать приказ? Такому, чтоб донес тетрадь с ценной информацией? Все его бойцы подготовлены хорошо.
«Однако опыта у них не имеется, - подумал Маргелов. - Имеется только один кандидат». «Горохов? – догадался Максим». «Больше некому. Из всех твоих бойцов сержант единственный имеет большой боевой опыт. Нынешний бой не в счет». «Ты пожалуй прав».
- Горохова кликни, - приказал лейтенант, ближайшему бойцу.
Сержант зашел в каземат защиты входа капонира через минуту.
- Вызывал, командир?
- Вызывал, - кивнул Куралов, - проходи.
Максим выглянул в коридор и закрыл отсекающую дверь.
- Вот что, Михаил Савельевич, - обратился лейтенант по имени-отчеству, отчего у сержанта брови поползли вверх. – Не удивляйся, просто есть одно важное поручение для тебя.
- Настолько деликатное, что остальным знать необязательно? – усмехнулся Горохов.
- Особой важности, - подтвердил Куралов. – Фактически.
Недоверчивая улыбка медленно сползла с лица сержанта.
- Не шутите?
- Да уж какие шутки? Вот…
И Максим показал тетрадь.
- Тут такие сведения, что может спасти тысячи жизней на три дня вперед. А если брать больший срок, то и миллион.
На лице Горохова вновь недоверие. И пришлось лейтенанту пояснять. Прямо в тетради на чистом листе он примерно нарисовал карту. Затем направления основных ударов немцев на момент двадцать седьмого июня. Сержант с удивлением следил за движением карандаша.
- Откуда это? – изумленно спросил Горохов.
- А это как раз секрет ОГВ. Ты и так узнал больше чем надо.
- Ладно, тогда получается, немцы уже Минск окружили? А там знают? – и сержант ткнул пальцем примерно на северо-восток.
- Не думаю. Хватятся, конечно, но будет поздно.
- И эту тетрадь нужно доставить командованию?
- Именно. И именно тебе. Только ты имеешь большой боевой опыт.
- Это означает - я бросить всех тут?
- Не бросить, а выполнить приказ!
Лицо у сержанта посуровело.
- Ты понимаешь, командир, что мы все тут смертники? – зло сказал Горохов. – Не смотри, что они все молодые. Они все понимают. Мои товарищи будут тут погибать, а я жить? Ты понимаешь, командир, я не могу их бросить? И, это все, - он ткнул в тетрадку, - я считаю полной ерундой, если не диверсией. Но мнится мне, командир, что с головой у вас просто не все в порядке. Испугались, или контузило вас сильно, и напридумывали всякого… я прав?
- Ты не представляешь, сержант, насколько ты прав! – тихо и страшно зашипел лейтенант не своим голосом.
Максима вдруг отодвинуло. Резко, мощно. Неожиданно он понял, что смотрит на Горохова будто бы через собственный затылок. Но лицо сержанта он видит ясно. Его тело схватило сержанта за грудки и приподняло. И он что-то произносит. Медленно. Грозно. Смысл слов почему-то Максиму непонятен. А вот сержанту… мимика Горохова менялась быстро – сначала вспышка злости, мгновенно сменившееся изумлением, которое перетекло озадаченностью, следом пришел испуг. Проняло сержанта до самых «печенок».
- Ты понял приказ, сержант?! – донеслось до Максима. И это он сказал? Даже не вериться что умет так…
- Понял, товарищ лейтенант, понял - прохрипел Горохов. - Отпустите…
Максим поставил сержанта и отпустил. Тот поправил гимнастерку и посмотрел на лейтенанта.
- Что это было, командир?
- Внушение приказа!
- А-а-а…
- Повторить?
- Не надо! – быстро ответил Горохов. – И так чуть не обделался.
- То-то! Это правда, Михаил Савельевич, - устало и спокойно сказал Куралов. – Просто прими как правду.
Послышался взрыв, следом бьющий по нервам вой. Это значит, что вызвали авиацию. И вот она прилетела…
- Воздух! – скомандовал лейтенант в амбразуру. – Всем укрыться в капонире! Сержант, проследи.
- Есть! – и Горохов шустро выскочил из каземата.
Как там, в соседних бункерах? – мелькнула мысль, но дальше стало не до неё. Инстинктивно вжался в бетонную стену. Бум! Мгновенно воздух наполнился пылью. Бум! Через щели и отдушины сразу нанесло гари. Стало трудно дышать. Что там вентиляционный? Тоже в угол забился? Бум! Бум! Разрывы вставали рядом. Бум! Бум! Бум! Серия разрывов слилась в сплошной гул, раздирающий перепонки. Сколько там штурмовиков кинули на всего четыре полукапонира? Полк? Два? Сильно немцы на нас обиделись! Бум! Бум! Бум! Бойцы в коридоре раззявили рты, будто в немом крике. Взрывы прерывают противный вой пикировщиков. Дрожит земля, гудит бетон. По спине вновь струился холодный страх. И его не в силах побороть. Ноги и руки подрагивают, но не отнимались как раньше. Привык? Как к такому привыкнуть? Буммм! Капонир загудел словно колокол, и тряхнуло так, что лопнули все лампы освещения. Прямое попадание? Похоже. Но бетон выдержал. Только люди в капонире превратились в снулых рыб. Красноармейцы беззвучно разевали рты, трясли головами, держались за головы, уши. Весь личный состав капонира контузило одновременно. Все на какое-то время оглохли. Кого-то вывернуло недавно съеденным. Кто-то в голос крыл матом этих летучих гадов, обещая засунуть их бомбы им в задницу…
Рев прекратился внезапно, только слышалось гудение самолетов. Все?
- Заменить лампы! – скомандовал Максим.
Только он приподнялся, как вой пикировщиков возобновился. Бум! Бум! Бум! Дадах! Что-то сильно взорвалось. Но не рядом. Где-то вдали. Это что…
Куралов вскочил, предчувствую беду, и кинулся в центральный каземат. В сумраке его встретили тревожные взгляды бойцов каземата. Что же там взорвалось?
Быстро приведя перископ в рабочее состояние, Максим развернул оптику на южный бункер. Бум! - полыхнул разрыв, закрывший пулеметный полукапонир. Пришлось ждать пока развеется дым и осядет пыль. Цел? Вроде цел! Бум! Бум! Только бы оптику не повредило! Развернул перископ на другие капониры. Артиллеристский, тоже стоит целехонек, а северный…

*Автор знает, что красноармейская книжка как основной документ, удостоверяющий личность военнослужащего — рядового и младшего комсостава была введена 7 октября 1941 года приказом НКО СССР.
*Новые медальоны были введены в обращение приказом НКО от 15.03.1941 года за № 138. Внутрь коробочки вкладывался стандартный бланк для заполнения данными на его владельца — ФИО, год и место рождения, место призыва и адрес ближайшего родственника. Обычно указывались, жена, мать или отец.