Пока выкладываю эпизод с выходом Свешникова. Эпизод с возвратом Жукова придется восстанавливать.
***
Броня крепка, и танки наши быстры…
Строчки из песни циклично крутились в голове, мешая сосредоточиться. Еще мешали саднящие многочисленные ранки и царапины. Болела голова. Уже не сосчитать - сколько раз контузило, и сколько мелких осколков получено в результате попадания в броню вражеских снарядов. Нет, не снарядных осколков. При попадании от внутренней стороны брони отлетали мелкие кусочки стали. Они впивались в кожу, вызывая небольшие кровотечения. Но их было много.
Танковый шлем уже не налезает на огромную чалму из бинтов, грязно-бурого цвета. Надо бы бинты поменять, да некогда. И терпимо пока…
Терпимо-то терпимо, но еще донимают странные мысли в голове. Как возникли с рассветом, так не удается их унять.
… и наши люди мужества полны…
Комиссар прислонился лбом к броне. Горячая. Лед бы к голове приложить, да где его сыщешь? Ночи светлые от пожаров. Дневная жара иссушивает, на броне хоть яичницу жарь. А ночью душно, и никуда не денешься. Поспать бы, забыться хоть на часик, но не время, и в голове разные мысли… как на дрожжах множатся.
За эти пять дней война неожиданно открыла множество вопросов, касающихся чести и мужества, растерянности и трусости, преступной халатности, откровенной враждебности и предательства.
Но, даже столкнувшись со всеми этими разными случаями, уверенность в личном, моральном и воинском превосходстве над врагом советского народа только возросла.
Поменялось и видение ситуации. Практически исчезло залихватское шапкозакидательство первых дней войны. Уже допускали, что война продлится полгода, максимум год. Но то, что боевые действия перенесутся на территорию чужую территорию, нисколько не сомневался. Да, эта война закончится в Берлине, но не малой кровью. Немало её пролилось, уже немало…
Как двадцать миллионов? Какие четыре года? Откуда эти пораженческие мысли? Что-то сидит внутри, темное, непонятное, и нудит-нудит-нудит. С трудом удается задвинуть это нечто в глубину…
Да, цена будет большая. Сколько жизней еще придется положить за нашу победу?..
Эти пять дней войны заставили посмотреть на нее с иной стороны. Тяжелой, страшной, шокирующей. Первое потрясение было такое сильное, что стоит закрыть глаза, и вспоминается первая увиденная кровь этой войны. Это была кровь женщин, кровь детей.
Молодая женщина с серым лицом и пустыми глазами, на руках мертвый ребенок, рядом балка, из-под которой ноги в сандалиях, белые чулочки до колен…
Не бывает войн без жертв. Но не должна на них литься невинная кровь. Недолжна…
«Эта война против всего народа. Война тотальная. Война на физическое и моральное уничтожение советских людей». Вновь эти мысли из глубины. Но этот некто прав. Невероятно, но прав. И имеется пример. Вчера допрашивали пленных. Пленные отвечали на вопросы охотно. Все твердят одно - русским все равно капут, германские непобедимы. Но больше удивил эсесовец Вальтер Гердер — ротный командир дивизии СС «Викинг». Этот уверенный в себе немец убеждал всех сдаться в плен, лично ему. Утверждал, что сопротивляться доблестной германской армии бесполезно и нецелесообразно. Что через месяц германские войска возьмут Москву…
Затем Гердер начал излагать преимущества нордической расы. Что все неполноценные народы будут истреблены. Лишь немногие останутся служить высшей расе. И только немцы будут решать их судьбу…
Тут командующий корпусом решил снять комбинезон – душно было, и немец узрел шевроны на рукавах и звезды в петлицах. Высокомерность и спесь с него испарились. Эсесовец вытянулся в струнку и, задрав подбородок, начал отвечать на вопросы быстро и громко. Мгновенная метаморфоза только добавила неприязни. О боевых действиях эсэсовец знал мало. В конце он вновь принялся за свое: «Через месяц с Красной Армией будет покончено. Всех евреев, коммунистов и комиссаров расстреляют. Это будет, не сомневайтесь, господин генерал, сдавайтесь!» Будет нация господ и нации рабов? От нахлынувшей неприязни и отвращения все буквально кипели, и эсесовца решили отправить в штаб фронта от греха, ибо руки чесались пристрелить это дерьмо. Пусть в штабе изумятся такой наглостью, и сами решают – что с таким делать.
«А надо было расстрелять. Враг непримиримый, жестокий. Эсесовцы звери…»
С трудом удается отодвинуть нечто вглубь. Хочется спать. Но не время. Надо бдить…
… и наши люди мужества полны…
Именно мужества. Мужества и воодушевления. За последних пару дней подана сотня заявлений в партию и полтысячи в комсомол. Это ли не показатель? Бойцы знают, что могут погибнуть, но мысли их не о смерти. В вере в жизнь и в вере в победу.
«В бой за Родину!», «Смерть фашизму!», «Даешь Берлин!», «Да здравствует коммунизм!», «Водрузим над землею красное знамя труда!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Эти надписи на машинах красноречиво говорят сами за себя. Никто не давал команды бойцам. Никогда на броне не писалось. Это только в фильмах. Инициатива шла от рядовых, но было поддержана политруками: «Разгромим Гитлера и пройдем по Унтер-ден-Линден парадом!»
Сколько до парада победы?..
Как же хочется спать! Комиссар прислонился щекой к разогретой броне. Прикорнуть бы хоть на часок. Но не время…
Лес горел, освещая окрестности. Было светло как днем. Небо светлое. Утро уже.
Громкие удары по броне неожиданно взбодрили. Экипаж с матом выбивал пальцы с разорванных траков и пытался снять разбитые катки. Комиссар поморщился, но окрикивать бойцов не стал. Вновь приступ. Порошков бы выпить, да нету. Впрочем, боль отступила. Даже в голове прояснилось.
Загрохотало где-то на юге, и севере. Комиссар огляделся, но ничего подозрительного не заметил.
- Как там дела? – спросил он механиков.
- Гусеницы починили, - доложил мехвод. - Катки в хлам, заменить нечем. Ремлетучку надо вызывать.
Где летает эта ремлетучка? Комкор и бригадный комиссар переглянулись.
- Шмелев, связь появилась?
- Нет связи тащ бригадный комиссар.
- Смирнов, - позвал Рябышев своего связиста, - дуй в Червоноармейск в штаб. Пусть ремонтников присылают.
Два танка стоят почти рядом в открытом поле Т-34 и КВ. Лакомая цель для вражеской авиации. И как назло в небе появились ряды самолетов. Эти летят высоко, на северо-восток. Им пока не интересны два танка. Надолго ли?
Рябышев тоже смотрит в небо.
- Дымовые шашки остались? – оборачивается он. - Последняя? Пусть под рукой будет. Если появятся лаптежники или мессера, то зажигай, и на корпус. Увидят, что танки горят, может, не станут бомбить.
Станут - не станут, но приготовиться надо. Вчерашним вечером, на марше, почти в темноте, их неожиданно атаковали «мессера». Четыре истребителя устроили… сафари. Что за сафари? Охота? Странно…
«Мессера» атаковали азартно, заходили с тыла. Командирам танков деваться некуда, приходилось комкору и комиссару торчать в люках, наблюдая за атаками и предупреждать мехводов о поворотах. Танки маневрировали, удачно уклоняясь от пулеметных трасс и падающих бомб. Но то ли в пятый, то ли в шестой заход, их не считали, не до этого было, «мессера» кинули по бомбе и улетели. Одна разорвалась далеко позади, вторая легла меж расходящимися машинами. Оба танка качнуло воздушной волной. И они встали. После осмотра стало ясно – осколками разбило катки и разорвало гусеницы. Своими силами не починить. Долго ли Смирнов будет рембат искать?
Есть время поспать, и вдруг вновь из глубины сознания попыталось прорваться что-то непонятное. Порыв подавить удалось с трудом. Что-то очень тяжкое сидит внутри. И выпустить боязно. Как бы ее свихнулся от перенапряжения.
Танкисты тем временем сложили инструменты, расположились около танков, и назначили дежурного. Рябышев забрался в башню. Комиссар тоже занял командирское место. Когда-то и представить не мог, что будет спать полусидя. Теперь готов заснуть и стоя.
- Ковалев, я вздремну, - сказал он связисту, устраиваясь поудобнее, - связь проверяй, как появится, буди сразу.
- Есть, товарищ бригадный комиссар!
- Не ори, люди отдыхают.
В ответ Ковалев улыбнулся щербатым ртом. Танковый шлем под голову. Спать…
Сознание плывет, его окутывает туман. Хорошо… нет видений детской крови… и вдруг:
Бом-м-м! Колокольный гул вибрирует в сознании.
Туман разрывается, и в разрыве комиссар видит эсесовцев, расстреливающих толпы народа. В Бабьем Яру войсками СС уничтожено более ста тысяч мирных жителей…
Бом-м-м! Разрыв тумана - Палачи из легиона СС "Мы хотим уничтожить как можно больше русских!". Выколотые глаза и вырезанные на коже звезды у советских военнопленных, отрезанные груди у женщин... десятки тысяч расстрелянных и сожженных мирных жителей… Майданек… Освенцим… Бухенвальд…
Бом-м-м! Туман становится темно-серым, грязным, черным. Это уже не туман. Это дым. В разрывах клубов какие-то столбы с массивными основаниями. Серые фигуры с значками «SS» сгоняют жителей деревни в огромный сарай. Обкладывают соломой и поджигают. 149 стариков, женщин и детей сгорают в пламени…
Бом-м-м! Дымящиеся головешки и пепел шевелятся, из них медленно и тяжело поднимается полуобгоревшее тело. Покачивается и хрипит. Бредет по пеплу, роняя капли крови из ран. Склоняется над телами. Отвердевшими от черных корост пальцами проводит по лицам мертвецов. В горле не стон - клекот. От тела к телу. Из обгоревших глаз струится суковица. Лицо, знакомое, родное. Осторожное касание обгоревшей головы и слышится тихий стон. Сын… сынок… живой. Лицо, руки и ноги обгорели. В животе кровоточащая рана. Отец осторожно поднимает сына на руки. Выпрямляется. Сын вздрагивает…
Отец смотрит на умершего сына, поднимает лицо к небу и хрипит проклятия убийцам….
- Товарищ бригадный комиссар! – и в ногу толкают. - Товарищ бригадный комиссар!
- А?! – вздрагивает комиссар.
Сонно моргает и видит встревоженного Ковалева.
- Что? Связь появилась?
- Нет, товарищ бригадный комиссар, вы стонали. Громко и сильно. А связи нет.
- А, ясно, - голова тяжелая, сонная, по телу струится холодный пот. – Ты поспи, Ковалев. Думаю, связи не будет. Скоро ремлетучка прибудет.
Уверенность в этом железная. Откуда? Из глубины сознания. Это нечто, что все пытается прорваться, пошло по другому пути. Воздействовало через сны и образы. Но пусть так и будет дальше.
Башенный люк не закрыт. Комиссар приподнимается и выглядывает. Уже рассвело, чуть посвежело, хотя воздух и сейчас наполнен запахом дыма и гари. В небе вдалеке черточки самолетов. Часовой прохаживается меж танков.
- Все тихо, товарищ бригадный комиссар, - докладывает Жилин, заряжающий из экипажа Рябышева.
Кивнув часовому, комиссар смотрит на горящий лес, и увиденное во сне вновь прокручивается в памяти. И руки невольно сжимаются - теперь воспоминание мертвого ребенка затмила обгорелая фигура с мертвым сыном на руках…
«Хатынь» - шепчет он про себя. И ведь это правда. Без сомнений. Если бы не попался вчера этот эсесовец Гердер, не поверил бы. Попался бы сейчас…
«Спать!» - мысль правильная. Да, надо поспать, и пусть снится нужное...
Комиссар сел на сидение и закрыл глаза. Встало видение пылающего леса, домов и полей с горящим хлебом. А вокруг бой. Вчерашний бой...
«Внимание! Вперед!» - звучит в ТПУ. И десятки машин окутались выхлопными газами. По зеленому луг чертятся широкие рубчатые борозды к плотным рядам разрывов, вырастающих впереди. Снаряды ложатся все ближе. Заработали орудия ПТО. Снаряды рвутся между машинами. Есть попадания, но нет урона. Снаряды мелких калибров не пробивают броню «тридцатьчетверок» и КВ. И из леса один за другим начинают выкатываться танки врага. Около пятидесяти троек и четверок разворачиваются в боевые порядки и атакуют наш левый фланг, начиная беглый огонь с дальней дистанции. Вот расстояние сокращается до метров восемьсот. И противник подставил борта под стволы правофланговых, скрытых высокой рожью. Немцы их не видели. Команда «Огонь!» тонет в грохоте выстрелов. Новый снаряд - выстрел. Выстрел. Выстрел…
Немецкие машины остановились. Мы бьем опять и опять. И вот уже горит одна машина, другая…
Гитлеровцы разворачиваются к правому флангу, и подставляются левофланговым. И снаряды впиваются в меченые ненавистными крестами борта…
Картинка боя чуть отдаляется и бледнеет. На этом фоне проступают контуры карт, с расположением советских дивизий и танковых корпусов. Но выделяется лишь один район. Он меняет масштаб на более подробный. На этой карте двигаются стрелочки с направлением ударов. Красные и синие сталкиваются остриями. Рядом возникают буквы и цифры с номерами полков, дивизий, корпусов, с данными о технике и личном составе. Обозначения перемещаются… меняется обстановка, время и дата… И комиссар понимает трагический масштаб танкового сражения, в финале которого отряд из 1778 бойцов, все что осталось от 10 тысяч, вышли в расположение 5-й армии. И на карте проступают буквы: «Это будет». Вдруг карта принимает первоначальный вид и возникает надпись: «Как должно случиться».
И вот начинается движение стрелок и обозначений. Оборона выстраивалась, используя заболоченные берега рек и ручьев. Стрелковые дивизии сосредоточились в местах, удобных для обороны и быстрого выдвижения. Артиллерийские бригады и стрелковые дивизии сводятся в подвижные узлы обороны на направлениях движения танков противника. Мехкорпуса подтягиваются и сосредотачиваются, нацеливаясь в тыл группы армий "Центр"…
Громкие удары по корпусу вырывают комиссара из сна. Он трудом поднимается и выбирается из башни - немного отсидел правый бок, и руку. На душе сожаление – не вовремя разбудили. Последний сон был интересен. Даже познавателен, запомнился ли? Первый-то сон на всю жизнь в память вдолбило. Теперь с эсесовцами никаких церемоний не будет!
Около танков стоит летучка, ремонтники выгружают катки и инструмент. Чуть поодаль еще пара тридцатьчетверок и машина с установкой ПВО. Танкисты настороже, расчет бдит. Добрался-таки связист до штаба корпуса и помощь привел.
Подходит Рябышев, на ходу расстегивая комбез. Следом семенит адъютант комкора, тащит два ведра с водой. На адъютанте форма как с иголочки, сапоги начищены, ремни «муха не сидела». Как умудряется поддерживать ее в идеале, непостижимо.
- Отдохнул, Кириллыч? – интересуется комкор, скидывая гимнастерку.
- Отдохнешь тут… - буркнул комиссар, спрыгивая с гусеничной полки. Чертыхнулся – бинт на голове ослаб и частично съехал, держась лишь на присохшем нижнем слое. Снять бы эту чалму, да повязку нечем заменить, медпакетов не осталось. Перекрутил бинт, и сунул под другой, чтобы не мешал.
- Давай освежимся, Николай Кириллович, да в путь, дел невпроворот, - Рябышев наклонился и кивнул адъютанту:
- Лей!
Пока комкор умывался, кряхтя от наслаждения, комиссар скинул пропахшие дымом и потом комбез, и гимнастерку.
Умывание прогнало сонную одурь. В голове прояснилось. Сейчас бы повязку сменить, да перехватить бы чего-то горяченького. Но связист привел рембригаду с охраной, а полевую кухню позабыл как-то. Придется потерпеть.
Ремонтники вместе экипажами уже поставили новые катки и заменили траки. Натягивали гусеницы споро. По времени так, норматив перекрыли раза в два. Комиссар хмыкнул и задумался. Вдруг вспомнился сон с картами. Отчетливо и с подробностями. Еще все немецкие дивизии, с количеством техники и личным составом. Данные частично уже проверены, спасибо пленным, надо использовать.
- Дмитрий Иванович, - сказал он Рябышеву, - мысль одна в голове все вертится.
- Дельная хоть? – осведомился комкор, застегивая гимнастерку. Адъютант стоял рядом и держал наготове комбез. Чистый, и где только раздобыл?
- А ты послушай, и реши.
- Ну, давай, излагай, только кратко. Сейчас ребата все тут соберут, и мы выдвигаемся.
- Без карты толком не изложишь.
Рябышев обернулся к адъютанту. Тот уже держал планшетку с картой поверх. Золотой человек!
Карту развернули на броне, прижав углы планшеткой и шлемофоном.
- Обстановка тебе Иваныч известна. Кто где и куда, тоже. Вспомни показания пленных, и разведданные. Как не крути, но выходит, что мы на шаг, даже на два позади противника. Инициатива полностью за ними, но есть мысли как все изменить. Вот – выстраиваем оборону по рекам Турья, Стоход, Стырь, Горынь, Случь. Берега болотистые, чем не естественная преграда? Весь смысл в множестве рубежей. Далее, артиллерийские бригады и стрелковые дивизии сосредотачиваются на направлениях движения танков противника. Мехкорпуса должны быть готовы для выхода в тыл группы армий «Центр». Главный удар наносится в тыл армиям фон Бока, нарушая все линии снабжения и тыловые коммуникации. Парировать немцам нечем, ударные группировки группы армий "Центр" далеко. Клюге и Гудериан остаются без подпитки горючим и боеприпасов, не говоря об эвакуации раненых. Более того, группа армий "Центр" оказывается в почти в окружении, с одной стороны наши мехкорпуса, с другой войска Западного и Резервного фронтов.
- Так-так, дальше…
- А дальше перед противником возникает вопрос быть или не быть. Снабжение-то тю-тю. Танковым группам Гота и Гудериана придется разворачиваться и зачищать свой тыл. А это 300 километров и неучтенная трата горючего, не думаю, что у них значительные запасы. Представь - горючее закончилось и…
- Немцам придется бросить или взорвать часть танков еще до встречи с нами, - заканчивает мысль Рябышев.
- Именно! Стратегическая инициатива в наших руках. Противник постоянно натыкается на подготовленные узлы обороны. И попусту тратит силы в позиционных боях, выдыхается, исчерпывает резервы, раз за разом проламывая подготовленную на своем пути оборону.
И вот когда станет ясно, что немцы выложились полностью, надо обрушиться на них соединенной мощью всех мехкорпусов. И гнать без передышки, не давать где-то организовать оборону.
Комиссар замолк и взглянул на задумавшегося комкора.
- Ну как тебе мысль?
Рябышев потер подбородок. Затем хмыкнул, протянул руку и сдвинул часть бинта, закрыв левый глаз.
- Кутузов!
- У Кутузов был ранен в правый глаз. И он им видел. Что скажешь, комкор?
- Мысли дельные. Но ты приказ сам знаешь.
- Знаю, но обстановка поменялась. В штабе пока не ведают то, что нам известно.
- Вот что сделаем, - сказал Рябышев. – Едем в штаб корпуса, и связываемся с штабом фронта…
- Хорошо бы с Жуковым поговорить…
- Хм… - комкор задумчиво посмотрел на своего комиссара. – Поехали, Николай Кириллович. Этот вопрос надо в штабе решать. По машинам!
Командирские танки возглавили колонну. Как всегда, как и должно быть.
Отредактировано ВВС (26-04-2021 21:05:32)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
