Переписал "печку", выставляю на разбор   

* * *
Из ненаписанного дневника:
1733 год. Середина марта. Невьянск.

Сегодня пожалуй начнем. Полуторамесячный кашель наконец отвязался, будь он неладен. Одеваюсь потеплее (Урал все же) и в сопровождении казачков иду на место воплощения моего первого замысла. Там уже все собрались и ждут меня – работные топчутся, приказчик стоит солидно, хмурый – пришлось мужика погонять изрядно.
Основание печи давно готово. Первую печь делаем небольшую, примерно на пару кубометров дров. В смысле мужики делают, а я даю бесценные указания, время от времени прикладывая к процессу руки. Выкладываем поддувало, устанавливаем колосники и дверцу. Затем возводим стенки топки, ставим на посадочный места дверцу и проходящую через всю топку горелку – чугунную трубу, в которой по бокам просверлены два ряда отверстий
Работы вроде немного, а работали до обеда. Прибыла матушка, за которой дворовые девки тащили снедь – свертки, да замотанные тряпьем горшки с варевом. Ели в опустевшем сарае, за стол сели всем вместе, не чинясь. Матушке сие пришлось, судя по ее лицу, не понраву, но она промолчала. 
Пообедав, приступили к дальнейшей работе.
Начали устанавливать отлитую из чугуна камеру пиролиза, формой она напоминала прямоугольный ящик с толстыми стенками, но без боковин. Несмотря на относительно небольшие размеры (где то метр на метр на два) корячилось при этом больше десятка мужиков – вес был приличный. Края камеры имели шпунтовый паз и небольшой бортик, в котором предусмотрительно оставили десяток отверстий по периметру. После установки на посадочное место, при помощи проволоки продетой через отверстия бортиков, плотно притянули боковину к камере.
Затем на одну сторону, проложив в паз асбестовый уплотнитель, при помощи системы талей и время от времени слышащегося то тут то там крепкого словца, стали одевать чугунную боковину, которая также по краю имела бортик с отверстиями и шпунтовый выступ. Эта боковина была отлита с двумя трубками: верхней - для отвода пиролизных газов и нижней – для отвода жидкой фракции. Провозились до самого вечера.
На другой день монтировали систему труб. Верхний выход боковины, при помощи труб и тройников, все концы которых имели пазы и бортики отверстиями, соединили с горелкой. Система структурой получилась похожей на лежащую букву  «Н». Нижний выход, не мудрствуя лукаво, просто соединили с большой закрытой для герметичности бочкой, которую вкопали рядом. Выложили дымовую трубу и стали закладывать в камеру приготовленные  дрова.
Прототип углевыжигательной печи был готов, и я отправился на доклад к батюшке.
На третий  день, если считать от начала монтажа, «высокая комиссия» в составе батюшки, матушки, главного приказчика Мосолова, пары приказчиков помельче, а также отца Иннокентия со крестом и кадилом, пришла принимать мое творение.
Отслужили молебен, отец Иннокентий окропил агрегат святой водицей. Установили вторую боковину и приступили к растопке.
Тяга была хорошая, печь прогрелась и через пару часов из трубы наверху повалил пар. Спустя еще какое-то время, уже ближе к вечеру начал выделяться горючий газ, определили это поднеся огонь к верхней трубке.
Еще чуть годя, когда поток газа усилился, в верхнюю трубу забили заглушку и газ пошел в топку. Пламя из горелки, будучи сперва слабым и дерганым, усилилось и дало хороший, мощный и ровный факел. Процесс вышел на рабочий режим.
От сердца отлегло. К нам началось настоящее паломничество. Несмотря на позднее время народ шел посмотреть на диковину. Подивившись синему, горевшему иной раз и без дров, пламени люди, почесав затылки хотели объяснений.
Кузьма  Егорыч ходил гоголем. Нахватавшись от меня умных словечек, таких как «пиролиз», «реторта» и иных, разъяснял неграмотному мужичью (в том числе и своим коллегам, еще вчера над ним потешавшимся) суть процесса. Дважды подходил батюшка. Ему объяснял все сам.
Пришла, матушка, принесла голодному чаду ужин. Спать легли тут же на сколоченных на скорую руку лавках, благо в одном конце сарая топилась небольшая печурка, в с другой стороны несло жар моей новой кочегарки – бросить свое творение в первый день я бы не согласился ни за какие коврижки.
Топили всю ночь посменно. Днем, когда пиролизный газ же перестал выделяться, приказал перестать топить и ушел отмываться и отсыпаться. Еще три дня печь медленно остывала.
Наступил момент истины. Народу собралось целая толпа, в первых рядах как и положено начальство с папенькой во главе. Перед тем как открывать печь притащили несколько бочек и натаскали воды – а ну как полыхнет, но обошлось. Открыли боковину и лопатами на длинных рукоятях стали быстро (желающих было хоть отбавляй) выгружать уголь.
Результат был, по моей оценке на четверочку – где то был недожог, где то пережог, но в целом уголь  получился не хуже, чем тот что привозили углежоги.

Отредактировано Дачник (12-10-2016 08:12:44)

* * *
Две седмицы пролетели незаметно. Много ел, много спал. Летал чтобы жиром не зарасти.
И вот погожим летним деньком, во время одного такого разгрузочного полета, я понял, что все в этом мире бренно -  мимо меня просвистела стрела.
В первый момент я даже не понял, что произошло. Пока вторая стрела, пролетевшая впритирку с моей пернатой тушкой, не расставила все по своим местам. Накатило липкое чувство страха, я заметался в воздухе и это спасло меня от третьей стрелы. Углядев мужичка в старом и драном зипуне с луком в руках, я замахал крыльями со всей возможной силой.
Заложив несколько зигзагов, в какой то момент времени, я заметил едущих по дороге всадников и, узрев знакомое лицо, рванул к ним что есть мочи, чтобы через пару мгновений шваркнутся прямо в руки возвращавшемуся в Невьянск, оторопевшему Акинфию. В полной мере ощутив мой страх и панику, заводчик заревел раненым медведем: «Кто-о-о?»
Передал ему образ мужичка.
- А-а-а! Подать сюда! – заорал заводчик, махнув руками в сторону злодея. Сопровождавшие заводчика охранители кинулись в указанном направлении и спустя несколько минут приволокли чуть не отправившего меня на тот свет стрелка. Акинфий соскочил с лошади, подбежал к мужику и с размаху вломил ему под дых. Тот от удара загнулся и повалился наземь.
- Поднять! – когда скрюченного мужика подняли – заводчик, свистящим от ярости голосом спросил – ну стервец, ты почто в ворона стрелял? Кто надоумил?!
- Не виноватый я, хозяин – заверещал тот – оболгали меня, истинный крест.
Ага, не виноватый он. Перелетаю на плечо Акинфию и отсылаю ему полную картинку произошедшего.
Бдыщ! Мужика от Акинфиева удара вырвало из рук сторожей и отбросило чуть не на два метра.
- Поднять! Держать крепко! Будешь говорить, сволочь, или мне приказать тебя тонкой стружкой нарезать?
От такой перспективы стрелок сломался и заговорил.
Мотив у него был можно сказать банальный – месть. Звали мужичка Андроном и был он из тех приписных крестьян, повинностью которых было жечь для завода уголь.
Четырнадцать лет назад, когда сам Андрон еще голопузым мальчонкой пешком под стол ходил, его отец, обессилев от голода и каторжной работы (вражда между Демидовыми и управляющим казенными заводами капитаном Татищевым была в самом разгаре, и зачастую демидовские обозы с хлебом из-за неуплаты Демидовыми пошлин, не доходили до заводов) упустил процесс пережога и уголь в нескольких кучах сгорел. Виновника выпороли, отчего он занедужил и в скором времени помер. Потом, не выдержав, слегла и померла мать. Андрон вырос и обоснованно затаил на Демидовых злобу.
Привезя, как обычно на завод уголь, он прослышал что у виновников его горя завелась ученая птица и решил хоть в этом досадить ненавистным заводчикам. Несколько дней он караулил, высматривая куда летает ворон, а сегодня, захватив лук, решил привести замысел в исполнение.
Ну а дальнейшее было известно.
К концу повествования, Андрон, видимо накрутив себя, да и поняв, что пропал, разошёлся и открыто поносил и проклинал Демидова.
Акинфий смотрел на бедолагу тяжелым взглядом, и когда тот замолчал, отдал приказ: «В кнуты его».
Засвистели тяжелые, плетеные из сыромятной кожи ремни. Полетели кровавые клочья, закричал приговоренный к жестокой смерти Андрон.  А я, оцепенев от происходящего, впервые смотрел как медленно  и мучительно убивают человека. Убивают из-за меня.
Осознав, что беднягу вот-вот забьют до смерти я сорвался. Закаркал, заметался над избиваемым не давая катам прицелиться.
Нельзя, нельзя убивать! Эта мысль била в мою голову изнутри словно кузнечный молот.
Каты, оторопев, прекратили истязание.
Кинулся к ближнему кату метясь когтями в глаза. Промазал, бросился к Акинфию, от него опять к лежащему, скрюченному Андрону. Уселся ему на спину и продолжал  кричать во все свое воронье горло: «Нельзя убивать! Нельзя! Нельзя! Жить должен! Жить!».
- Отставить – заорал Акинфий – а ну поднимите его!
Затем, подойдя, к висевшему на палаческих руках мужику, снял с пояса кожаную флягу и плеснул сомлевшему водой в лицо.
Глядя в глаза очнувшегося от обморока Андрона, Акинфий с яростью прошипел: «Молись сволочь, что выжил. Кабы вещая птица, в которую ты стрелы пускал, за тебя не заступилась, сдох бы под кнутом».
Полез в котомку. Бросил под ноги Андрону флягу и кус хлеба.
- Еще раз увижу, убью, а коли кто ворону вред учинит, сожгу все село – и взгромоздившись на лошадь двинулся на завод, за ним потянулись слуги.
Я сидел на плече Демидова и пытался успокоить бушующую внутри дурноту.
А еще размышлял о том, что заводчик понял мою птичью речь, и что теперь будет дальше.

Отредактировано Дачник (13-10-2016 09:59:03)