***
Крейсер должен был выйти в море вечером, с седьмой склянкой, так что у Феди оставалось еще часа три часов на личные дела. Романтическая привязанность мичмана к добровольной сестре Дарье Михайловой - то самой Даше Севастопольской! - давно не были ни для кого секретом, и Краснопольский давно бы отпустил юношу к предмету его воздыханий. Но неожиданно они разговорились - благо, и тема была самая что ни на есть животрепещущая.
- Слыхал я, Николай Александрович, потомки нас обнадежили? Будто скоро будем дома?
Лейтенант помолчал. Мысли о возвращении не оставляли его с того момента, как командир «Адаманта», капитан второго ранга Кременецкий поделился с коллегой потрясающей новостью. И мысли эти были таковы, что изрядно удивили бы кают-компанию «Алмаза» и «Заветного». Надо было срочно поделиться с кем-то, и юноша-минер подвернулся как нельзя более кстати.
- Видите ли, Федор Григорьевич... прямо и не знаю, как вам сказать. В-общем, я не уверен, что хочу возвращаться.
Мичман ожидал чего угодно, только не такого признания. Несколько секун он пытался переварить заявление командира, потом в глазах его мелькнула радость.
- Господин лейте.... да Господи, Николай Алексаныч, я ведь то же самое хотел вам сказать, только не знал, как! Видите ли, я...
- Барышня из госпиталя? - улыбнулся Краснопольский. Молодость, понимаю вас. Но ведь это не единственная причина?
- Верно, - кивнул мичман. - Мне кажется, что здесь я.. нужнее, что ли? Нет, там, конечно, мы тоже делали важное дело, но... Сами посудите, мичманов в Севастополе - как блох на барбоске! А теперь мы еще и без нашего заветного остались, спишут на берег, или законопатят на какую-нибудь баржу! А тут...
- Совершено с вами согласен. - ответил лейтенант. - И сам думаю точно так же. Да, здесь мы, несомненно, можем принести намного больше пользы. Вы подумайте, Федор Григорьевич - мы с вами знаем и умеем то, о чем тут никто понятия не имеет! Войну эту Россия, похоже, выиграет, а дальше - строительство броненосного флота, океаны! Неужели же мы с вами не поможем избежать ошибок, которые кораблестроители и адмиралы наделали в нашей истории?
- Да-да, конечно, - быстро закивал Федя. Тараны, низкобортные броненосцы, разнобой в калибрах. И то, что башенной установки орудий так долго избегали...
- Не сомневаюсь, что вы хорошо знакомы с историей военного кораблестроения. - мягко перебил юношу Краснопольский. Вы правы, и это, и многое другое. Что же, в таком случае, вас останавливает?
А про себя подумал, что мучительно жаждет найти в словах мичмана опровержение собственных сомнений.
- Ну, вы же понимаете... замялся Федя. - Там, у нас, тоже идет война, а мы присягу давали. Как же можно вот так, взять и остаться? Это ведь будет...
- ...дезертирством? Полно, друг мой, здесь мы служим той же России и даже той же династии Романовых. Помните текст присяги? И лейтенант произнес торжественно, четко выговаривая слова:
«Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Его Евангелием в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности исполнять.
Его Императорского Величества государства и земель Его врагов телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может.
Об ущербе же Его Императорского Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным надо мною начальником во всем, что к пользе и службе государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства и дружбы и вражды против службы и присяги не поступать, от команды и знамени, где принадлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду и во всем так себя вести и поступать как честному, верному, послушному, храброму и расторопному офицеру надлежит. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий.
В заключение сей клятвы целую слова и крест Спасителя моего. Аминь.
Федя молчал, придавленый бронзовой чеканностью этих строк. Он, конечно, помнил, как приносил присягу - еще безусым гардемарином. Это было на палубе учебного судна Морского Корпуса, на рейде Кронштадта. Небо тогда было низким, свинцово-серым, балтийским - не то что пронизанная чаячьими криками голубизна, что раскинулась сейчас над их головами...
- Так что, юноша, присяги вы не нарушаете, - продолжал Красницкий. - Есть здесь и Самодержец и Всероссийского престола Наследник, и служба ваша им куда как понадобится! И, к тому же, - в глазах Красницкого мелькнули лукавые искорки, - в тексте ведь не не называются имена, верно? А значит, вы и сейчас находитесь на службе Государю Императору Николаю. А что не Второму, а Первому - какая, в конце концов, разница? То, что мы можем сделать тут может быть, вообще предотвратит для здешней истории мировую войну! Да-да, почему бы и нет? Мне случалось перекинуться несколькими словами с господином Велесовым - это наш «найденыш», историк из потомков. Так у них там целая наука есть, называется «альтернативная история». Она как раз и занимается такими вот изменениями. Так что, я считаю, ни о каком дезертирстве даже и думать не следует!
Федя вздохнул. Ему очень хотелось поверить старшему по званию, но...
- Если вас это успокоит, молодой человек: я, как ваш непосредственный начальник, официально вам разрешение остаться здесь для того, чтобы служить России. А уж воспользоваться им, или нет - решать вам. А я, простите откланяюсь, дела. Да и вам, как я понимаю, пора? Вы уж не расстраивайте барышню, они, знаете ли, ждать не любят...