I
День первый
ПСКР «Адамант»
Я, кажется, начинаю привыкать к путешествиям сквозь пространство-время, подумал Андрей. В первый раз, когда сторожевик оказался захвачен аномально разросшейся воронкой Переноса, это было потрясение. Удар, после которого никто не смог устоять на ногах, лиловавый вихрь, в котором потонуло все. И - словно пробуждение в новой реальности, полное мучительного непонимания, страхов, ожиданий неизвестно чего...
Во второй раз, когда оба корабля - и «Алмаз» и «Адамант», - скользнули по оси времени назад, в двадцать первый век, Андреем владело одно всепоглощающее чувство - страх. Страх, что опять что-то пойдет не так, что непостижимая магия Переноса сыграет с ними очередную злую шутку и забросит куда-нибудь... даже думать не хотелось куда. И это, если повезет: а вдруг треклятая Воронка всосет кораблики, распылит на атомы, как  смерч пожирает и разносит по соломинке случайно подвернувшийся на его пути стожок. И никто не успеет понять что случилось - раз, и жизни трех с лишним сотен человек испарились в лиловом НИЧТО, в невообразимом межмировом НИГДЕ И НИКОГДА..
Андрей не удержался и расспросил нескольких своих попутчиков - тех, кого знал еще по первому вояжу в прошлое. Оказалось, нечто подобное, в той или иной форме, испытывали все, и лишь Эссен честно признался, что за полчаса до назначенного момента переноса употребил из горла цельную бутыль трофейного, взятого еще на «Фьюриесе» рома, а потому в воронку Переноса въехал в полубессознательном состоянии.  Вестовой выволок лейтенанта на палубу, и глазам лейтенанта предстала Балаклавская бухта,  выкрашенные шаровой краской махины боевых кораблей с незнакомыми обводами, небо, то тут, то там перечерченное быстро тающими белесыми полосами.  Только море было какое-то не такое не ноябрьское, а скорее весеннее, апрельское, например. А уж когда повис над «Алмазом» оглушительно тарахтящий геликоптер,  стало ясно, что самое страшное уже позади.
Их встречали... впрочем, это отдельная история. Андрей знал, что рано или поздно ему придется изложить все, что произошло за последние полгода, на бумаге. Руководство Проекта поощряло ведущих сотрудников Проекта к тому, чтобы вести личные записи, но не в компьютере, а в особой «прошитой» тетради, на последней странице которой красовался наклеенный поверх суровой нити квиток с надписью «прошнурованно, проштемпелевано», а каждая страница была отмечена бледным фиолетовым штампом родной конторы.  Тетрадь по возвращении следовало сдать под роспись - а как же иначе?
  Андрей и сам не стремился доверять мысли компьютеру - понимал, что лишь наедине с бумагой и ручкой можно упорядочить в голове всю эту цепочку событий, мыслей, идей, решений и приказов, на конце которой - знакомая  палуба «Адаманта» и он сам, майор ФСБ Андрей Митин в роли участника третьего по счету путешествия сквозь пространство-время.
На этот раз все прошло рутинно, даже как-то буднично. По корабельной трансляции начался обратный отсчет:  «три, два, один....»
На палубе не осталось никого - ни на сторожевике, ни на крейсере.  Броняшки задраены, линзы оптики закрыты  заслонками, электроника, на всякий случай,  обесточена. Тряхануло, правда, изрядно, если бы не ремни - вполне мог бы вылететь из кресла. Никакой волны вселенского холода, как при тех переходах, лишь мгновенно возникшая и пропавшая лиловая пелена...
Часы на переборке громко оттикали тридцать секунд, ожил динамик внутрикорабельной связи. Андрей дотянулся до микрофона - тело отозвалось неожиданной болью, тупой, будто  в затекших конечностях. «Говорит майор Митин, - прохрипел он в никелированную сетку,  - я жив, цел, в отсеке видимых повреждений нет, все, вроде, в порядке...» И выслушал в ответ приказ: через пять минут явиться на мостик.
Перенос прошел гладко для обоих кораблей. С «Алмаза» сообщили - пострадавших нет, оборудование работает, готовы дать ход хоть  сейчас - котлы, которые, в отличие от судовой электроники обесточивать не пришлось, исправно держат пар.  А еще через пять минут радист сторожевика - старлей, заменивший оставшегося в девятнадцатом веке Никиту Бабенко, - отрапортовал о том, что связь с кораблями первой экспедиции установлена. Присутствующие на мостике, на несколько секунд замерли, а потом разразились аплодисментами - в точности, как в голливудском фильме после сообщения о какой-нибудь удачной стыковке. Грузздев улыбался, раскланивался во все стороны, делал ручкой - похоже, он принял все эти восторги на свой счет. Что ж, имеет полное право...  Кременецкий щелкнул тумблером, и на мостике зазвучал хорошо знакомый Андрею голос -  капитан первого ранга Куроедов, начальник первой экспедиции.

II
Записки майора Митина.
ПСС А. Митина, т.1, Зурбаган,
изд. «Академия». 1911/57 гг.
«...Удивительно, но для них прошло меньше полутора суток! Всего тридцать семь часов назад оба корабля экспедиции,  БДК проекта 775 «Можайск» и малый противолодочник проекта 1124 «Помор»,  вывалились из воронки Переноса. Со временем определились быстро, благо,  эфир был полон. Правда, местные станции работали  на непривычных частотах, но даже первых перехваченных передач оказалось достаточно, чтобы руководство экспедиции осознало:  что-то пошло не так. Мягко говоря. «Пробой», огромная тороидальная установка, смонтированная на транспорте «Макеев» и немедленно прозванная остряками  Проекта«ЦЕРН», сработала нештатно. В 1854-м году, куда направлялась экспедиция, радиосвязи не было даже в проекте, телеграф - и тот здесь используют,  по большей части оптический. Тем не менее, в эфире было не протолкнуться от радиообмена морзянкой, причем часть передач была шифрованной. Радист «Можайска» ушам своим не поверил, когда осознал, что здесь работают архаичным кодом Бодо - он и знал-то его лишь потому, что когда-то, еще до военного училища, увлекался историей радиодела.
Примерно полчаса понадобилось научной группе экспедиции  и ее руководителю, Аркадию Сазонову, для того, чтобы начерно определиться со «временем пребывания». Точную дату, 15-е ноября 1920-го года, установили, когда поймали передачу «радиожурнала вестник РОСТА», первой радиостанции республики Советов. А там удалось настроиться и на Париж - Эйфелева башня исправно вещала в эфир, а люди, хорошо знающие французский, имелись в составе экспедиции согласно штатному расписанию. 
С местом тоже все было ясно.  Все данные по изменению  береговой линии в окрестности Севастополя, произошедшие в период с 1854-го по 2016-й имелись в корабельной базе данных.  Да и трудно было не узнать родную для моряков-черноморцев Балаклавскую бухту!
Что ж, экспедиция была были готова и к этому. Отправляясь в прошлое, она тянула за собой спасительную нить Ариадны в виде сигналов хрономаяков. Их было два - по одному на каждом из кораблей, и еще один, запасной комплект в разобранном виде. Таких комплектов должно было быть два, но один остался у Груздева на «Адаманте» - в последний момент профессор обнаружил какие-то сбои аппаратуры. Впрочем, в запасном не было необходимости, оба штатных работали исправно. С подать аварийный сиграл - и умники с «Макеева»-ЦЕРНа непременно вернут «потеряшек» в родной  XXI-й век.
Через полтора часа, специалисты, обслуживающие хроноаппаратуру, доложили, что попытки наладить связь с «Пробоем» результата не дали. Видимо, та же аномалия, что забросила их в 1920-й год вместо 1854-го, сбила какие-то тонкие настройки. Маяки работают, уверяли хронофизики, но вот ответного сигнала ЦЕРНа нет, и непонятно, что делать дальше. А имеющаяся в их распоряжении аппаратура увы,  не в состоянии обеспечить возвращение экспедиции. А значит...
Что это значит - не мог сказать никто. Зато Сазонов, отличный историк,  знал наверняка: меньше, чем через сутки, в два часа пополудни 15-го ноября, конница Буденного без боя войдет в  Севастополь. Сейчас город, можно считать, пуст - последние пароходы с беженцами уже ушли или вот-вот отойдут от пирсов. А ведь от Балаклавы, на траверзе которой стояли корабли экспедиции, до Графской пристани - 35 миль, два с половиной часа экономического хода...»
***

Отредактировано Ромей (15-04-2017 10:56:15)