«Его Императорского Величества Пречудесных и Преудивительных Кунштов Камера с острогом и двумя банями»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I
Ноябрь 1920-го, 
На траверзе Феодосии.
Брошенные
К вечеру стихия разыгралась не на шутку. Механики «Живого» так и не сумела исправить повреждения - обороты упали до трети, потом машина стала совсем. Ночь и половина следующего дня прошли в отчаянных попытках удержать миноносец носом к волне. Слабосильный «Херсонес» не выгребал против крепчающего ветра. Караван давно ушел вперед, они остались наедине с морем, с низким осенним небом, дождем.
Качка выматывала душу. Глебовский, человек сугубо сухопутный, неожиданно оказался стоек к морской болезни. Казачьи же офицеры и прочие беженцы, до отказа заполнившие все свободные помещения и палубу, мучились ужасно. Внизу, в отсеках, висел густое рвотное амбрэ, смешанное с угольной гарью и запахами немытых человеческих тел. Адриан Никонович разок только сунулся туда и ему сразу сделалось дурно - смрад достиг такой насыщенности, что его, казалось, можно было резать ножом. На палубе инженеру полегчало, не понадобилось даже «травить за борт», по выражению давешнего матроса, Федота Демьяныча. Беженцы, жавшиеся к надстройкам в тщетных попытках найти защиту от дождя, вполголоса ругались, сетовали на скверную погоду, материли красных. От одного к другому передавался рассказ о казачьем уряднике, который якобы застрелился, не выдержав качки, тесноты, безнадежности. Адриан Никонович верил - за время скитаний по охваченному войной югу России он навидался и не такого.
Миноносец, тем временем, чем дальше, тем сильнее сносило к осту.  Буксирный трос лопался уже раза три, и каждый раз с «Херсонеса» подавали новый. В последний раз, часа в три пополудни, попытались подать вместо каната якорную цепь, но неудачно -потерявший управление миноносец навалился на буксир, своротил форштевень и проделал в борту «Херсонеса» изрядных размеров дыру - по счастью, выше ватерлинии. На бак сразу побежали матросы - они волокли длинный тяжеленный сверток. Боцман стервенел, матами разгоняя пассажиров, мешавших аварийной партии; кто-то из пассажиров заорал «Тонем!» и началась паника. Инженеру  заехали локтем в межкрылье, да так, что он, не взвидев света от боли, полетел с ног. Его чуть не затоптали; схватившись  за какую-то трубу, он сумел подняться.  Рядом хлопнул выстрел, другой, закричали женщины,  и чей-то голос проревел в рупор, перекрывая и вой ветра: «Кто сойдет с места, буду стрелять!» Инженер бочком выбрался из толпы, уткнулся носом в угол надстройки, по которому  вели наверх железные скобы. Спасаясь от давки,  Глебовский забрался по сккоб-трапу наверх и  оказался на прожекторном посту.
Здесь никого не было - лишь торчала посреди круглой площадки укутанная брезентом махина прожектора. Внизу, совсем рядом, так, что он мог дотянуться рукой, колыхались головы в фуражках, папахах, котелках, платках, дамских шляпках, а дальше, за полосой вспененной воды, валяло с борта на борт несчастный «Херсонес». Анниан Никонович видел, как матроса  разворачивавшего с борта полотнище пластыря, смыло за борт. Его не спасали. И тут инженер заметил, как на мостике буксира засемафорил тусклый в свете дня фонарь Ратьера.
Глебовский, как путеец, неплохо знал и телеграфный код Бодо и азбуку Морзе. «Не можем помочь  - писали с «Херсонеса», - принимаем в пробоину воду. Уходим  на вест, и помогай вам Бог...»
Над головой раздался треск, запахло грозовой свежестью. Глебовский поднял голову - в проволках антенны мелькала  бледно-лиловая искра. Радиотелеграф... сигнал SOS, как на «Титанике»?
Глупости. Кто им теперь сможет помочь?
Обессиленный инженер уселся на рифленое железо и привалился к тумбе прожектора. Саквояж  он прижимал  к груди - и как только удалось сохранить его в этой свалке!  Огонек ратьера продолжал торопливо мигать, а «Херсонес» уже удалялся. Сомнений нет, их покинули на произвол судьбы: оставили на старом корабле с неработающей машиной  в шторм, двух десятках миль от берега, полного врагов. Глебовский вцепился в зубами в руку,  чтобы не заорать от ужаса. Их бросили!

Отредактировано Ромей (18-04-2017 21:57:52)