Нет., именно "не взвидя"

Не взвидеть света
Об ошеломляющем впечатлении от удара, боли, испуга, неожиданности и т. п. [Бригадирша:] Потолкнул он меня в грудь, так веришь ли, мать моя, господу богу, что я насилу вздохнула: так глазки под лоб и закатились, не взвидела света божьего (Фонвизин. Бригадир). — Свету не взвидел… Митька с немкой обнявшись сидят! Увидевши меня, бежать шельма… А Митька в ноги… «Батюшка, — говорит, — мы ведь повенчаны!» (Мельников-Печерский. Красильниковы).

Перезалил с исправлениями

II
Ноябрь 1920-го, 
Севастополь и окрестности
«Журавушка молодой»
Грузовиков раздобыли целых пять - британский «Пирс-Эрроу», оставшийся  в Севастополе от германской оккупации «Бенц»,  два «Фиата» с тентами на железных дугах (их тут же сняли за ненадобностью и бросили во дворе училища), и еще одного «итальянца» - грузовик SPA, приспособленный для перевозки аэропланов. При этом автомобиле нашелся даже водитель - как оказалось, унтер, присланный вчера из Качинской авиашколы с просьбой прислать грузовики  и солдат для эвакуации. Бедняга целый день мотался по городу, искал,  кому доложиться. Но до пилотов и аэропланов уже никому не было дела, а потому константиновцы наскоро «мобилизовали» и грузовик и водителя, пообещав по дороге завернуть в Качу и забрать оттуда лейтенанта-авиатора и двух солдат, караулящих имущество авиашколы. Оставалось только гадать, сколько еще таких забытых начальством и сослуживцами находиться сейчас и в Севастополе и в его окрестностях? .
Газойля тоже было вволю - за портовыми пакгаузами  стояли штабеля французских железных бочек с горючим. Кто-то из юнкеров удивился, как это не нашлось желающих подпустить в штабель красного петуха, но взводный командир жестко осадил шутника: «недостойно гадить перед тем, как уйти, признав свое поражение!» Юнкера опешили, а поручик спокойно разъяснил: армия Юга России оставляет из Севастополя, ничего за собой не разоряя, не взрывая, не поджигая - разве что кто-то из артиллеристов утопит возле причала орудийные замки и крушил прикладами панорамы. Это, по слухам, было поставлено условием «товарищами» из штаба красного командующего Фрунзе  - только так они гарантировали французам, с  которыми вели переговоры несколько лишних дней на эвакуацию последних войск Врангеля и остатков беженцев.
Пока прикидывали, как разместиться в кузове «аэропланного» грузовика, пока грузили пулеметы,  ящики с гранатами и патронами,  пока раздавали по рукам сухари и консервы, Михеев с приятелями подогнали  обещанные броневики. Их тут же облепили любопытные, а поручик Ветреников с одним из юнкеров забрались в «Ланчестер» и принялись греметь там железом - снимали орудие, к которому так и не нашлось подходящих снарядов. Предназначенный на замену «Гочкис», снятый с треноги, лежал тут же, на брезенте,  под присмотром, нескладного юнкера Мартьянова из второго взвода.  Откуда юнкера раздобыли это создание французских оружейников, так и осталось загадкой. Возможно, это был один из тех пулеметов, что стояли на присланных  Врангелю англичанами танков «Уиппет».
Рота выдвинулась по назначенному маршруту еще до полудня. Ветер взвихривал  по опустевшим мостовым  листья, нес вдоль фасадов домов по Владимирской  россыпи бумаг, вытряхнутых во время поспешной эвакуации прямо из окон какого-то учреждения. А грузовики катили, тарахтя колесами по брусчатке,   над фуражками юнкеров, плотно набившихся на дощатые лавки, колыхались штыки, «Льюисы» и «Шоши» растопырили сошки на крышах кабин. Редкие прохожие, рискнувшие в этот день высунуть нос из домов, качали головами и удивлялись:  по  замершему в тревожном ожидании города, звучала песня, знакомая воспитанникам всех кадетских корпусов и юнкерских училищ Российской Империи:

Самотопы чудаки,
То кадеты Моряки.
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой!

«Гимназиста бьет по челке -
То Симбирец наш на Волге».
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой!

Ах, как славно маршировали когда-то юнкера последнего предвоенного выпуска по севастопольским бульварам! Летнее солнце играло зайчиками на стеклах трамвайных вагонов, на латуни поручней, перемигивалось со своим отражением в зеркальных витринах магазинов и кофеен в центре города. Очаровательные барышни под кружевными зонтиками,  все сплошь дочери флотских  офицеров, улыбались марширующей роте:

Оборванцем чтоб ходить,
То Полтавцем надо быть.
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой!

Стянут в талии «на нет»
- Это Киевский кадет,
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой!

Эх, было времечко...
Из города выехали вслед за пылящим впереди «Остином»; «Ланчестер», уставивший на мир ствол «Гочкиса», замыкал колонну. Проскочили мост через Бельбек; слева тополями деревьями, окаймлявшими Качинское шоссе,  мелькало море, колонна прибавила ходу. А песня не смолкала:

Держит, кто фасон дурацкий?
Третий Корпус Петроградский».
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой!

Полочане как жиды
Всегда вместе, все на ты
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой!

Версты через три закипела вода в радиаторе «Пирс-Эрроу». Пришлось остановиться; юнкера, разминая ноги, затекшие в тряских грузовиках, затеяли возню. Шофэры погнали добровольных помощников с ведрами до колодца, а сами тем временем подняли жестяные крылья капотов и углубились в священнодействие.
Михеев, покопавшись под капотом «Ланчестера»,  устроился под навесом - то и дело принимался накрапывать холодный дождик.
- А кто это по вам, мон шер, остался в Севастополе сохнуть?  - поинтересовался юнкер Алеша Адашев, михеевский приятель, зачисленный в экипаж броневика пулеметчиком.  - Ну, как признавайтесь старому товарищу - что за чаровница вам махала платочком со второго этажа?
- Заливать изволите, сударь мой Алексис. - отозвался Михеев, поудобнее устраиваясь на охапке соломы. - Кто там мог мне махать, ежели через город я ехал под бронягой и никто меня видеть не мог? Как и вас, кстати. Так что, заканчивайте шутить, а то можно и того... в рыло!
Адашев мефистофельски ухмыльнулся. Поймать приятеля не удалось, но ведь он на самом деле видел, как Коля Михеев украдкой бросал взгляды на окна на втором этаже особняка, мимо которого они пробегали сегодня утром. И за занавесками действительно мелькнуло что-то такое...
Юноша сел. Лицо его было тревожным.
- Вот вы все шутите, граф, а ведь я и правда, места себе не нахожу. Допустим, уцелеем мы в предстоящей заварушке, погрузимся на пароход. А она что - с красными останется?
Адашев поглядел на друга и у него отпала охота шутить.
- А что ж она до сих пор не уехала, Никол?  - осторожно осведомился он. - Или, скажете, вас дожидалась?
И тут же умолк, поймав взгляд товарища. Выходит, дожидалась...
- Видишь ли, тут такая история... заговорил после недолгой паузы Коля Михеев. - Ее батюшка служил в управлении порта, и они...
Гнусаво заквакал клаксон и вдоль шеренги грузовиков, выстроившихся у обочины, побежали дежурные юнкера.
- Ну ладно, потом... - Михеев торопливо поднялся и полез руками в полагающуюся ему по должности куртку-кожанку с двумя рядами латунных пуговиц. - Не исключено, граф, что мне понадобится завтра помощь - если, конечно, живы останемся.
Минуты через три колонна, наконец, двинулась. До Качи оставалось всего ничего - уже остались позади красные железные крыши Александрово-Михайловского хутора, идущий головным «Остин» миновал поворот шоссе и у кромки прибоя стали видны деревянные причалы для гидропланов, ряды эллингов, палатки и низкие одноэтажные казармы Качинской школы.
А с грузовиков неслось дружное:

Закрывайте все буфеты,
Едут Крымские Кадеты!
Жура-жура-журавель,
Журавушка молодой!

Отредактировано Ромей (19-04-2017 03:36:43)