Поняв, что разговор закончен, Анциферов подхватил тяжелый пистолет и опрометью бросился вон. Я невольно улыбнулся ему вслед, парень, похоже, дельный и старательный. В лепешку расшибется, а порученное выполнит. Надо будет к нему присмотреться, но это потом, а сейчас предстоит разговор с «господами-министрами». Кстати, слова такого еще нет, и мом приближенные немного пугаются, когда я их так называю.
- Ну, что, Никита Иванович, - спрашиваю я у Вельяминова, - к выступлению все готово?
- Все, государь, - кивает окольничий. – Объявлено, что через неделю большой смотр всему войску. Сразу никто ничего и не подумает, а потом уж поздно будет.
- Ну и славно, а то что-то засиделись мы. Правильно я говорю, Семен?
- На все твоя царская воля, - вздыхает московский дворянин, - а только не маловато ли у нас сил с королевичем воевать?
- А больше все одно не будет, - усмехнулся я, - страна в разорении, и тех, что есть, из последних сил содержит. Потому и хочу, не мешкая вперед выступить, чтобы разорения больше не допускать.
- Так то, оно так… - крутит головой Квашнин, - но все же лучше пусть королевич к Смоленску подойдет, да станет в осаду. Может сдуру на приступ пойдет, глядишь и сил по менее станет.
- И распустит отряды своих панов по окрестностям! Нет уж, Семен, больше нельзя эту саранчу на Русь пускать. Погуляли и будет.
- У Прозоровского почти восемь тысяч ратных, - как бы невзначай роняет Вельяминов.
- Продолжай-продолжай, что замолк?
- Если Владислава зажать между Смоленскими стенами и нашим войском…
- С ним Ходкевич, - не соглашаюсь я, - не полезет он в такую ловушку. Бросит обозы и вывернется ужом. Нет, надо ему такую приманку предложить, чтобы он заглотил не раздумывая. Чтобы против его непобедимой кавалерии пехота стояла, как шведы при Киргхольме.
- А если не сдюжим? Всякое ведь бывает…
- А вот на этот случай, нам князь Прозоровский со свежим резервом и пригодится.
- Ладно, государь, тебе виднее. Только вот что тем боярам скажем, которые своих дочерей привезли на смотр?
- Как ты думаешь, Никита, у ляхов знают, что я вместо того чтобы к войне готовиться, смотр невест затеял?
- Это уж как водится.
- Вот пусть и думают так дальше.
План мой был прост, как все гениальное. Бояре прослышав, что я решил развестись с Катариной Шведской, будто с ума сошли. Все у кого были дочери на выданье или подходящие по возрасту родственницы, тащили их в столицу, невзирая на любые обстоятельства. Отменялись помолвки, забывались крестоцеловальные клятвы, рассыпались как карточные домики с трудом заключенные союзы. Как же, такой приз – царь женится! Уж больно много выиграет тот, кому он достанется. Я, со своей стороны, всячески поддерживал этот ажиотаж. То вместе со своими приближенными, прогарцую мимо боярских теремов, вызвав охи и ахи за крепкими заборами. То парад проведу, пригласив бояр посмотреть, как красиво шагают мои мекленбуржцы. Конечно, девицам на такие мероприятия вроде, как и нельзя, но как быть, если очень хочется? Выручали в таких случаях возки. До карет им, конечно, далеко, но поглазеть из окошек на устраиваемую царем потеху можно. Как с усмешкой рассказывал Анисим, в преддверии смотра в московских лавках смели все дорогие ткани, украшения и румяна с белилами. Сколько он заработал на этом, я не спрашивал, чтобы ненароком не позавидовать, но выглядел Пушкарев очень довольным. Вторым выгодоприобретателем был мой лейб-медик Пьер О’Коннор. Франко-ирландец прижился в России и давно бросил поиски философского камня и панацеи. Вместо них предприимчивый иноземец весьма успешно торговал лекарствами и косметическими средствами, нажив на этом совершенно неприличное состояние. Я, правда, сразу предупредил его, что если мой эскулап ненароком траванет кого-нибудь, заступаться не стану. Впрочем, хитрец Пьер только ухмыльнулся и заявил, что более всех иных заповедей Гиппократа он почитает – не навреди! Вот ей богу, была бы у меня медицинская академия, я бы заставил его диссертацию написать о «плацебо».
Так вот, за всеми этими приготовлениями, я намеревался скрыть подготовку к походу. Как все будет готово, мои войска форсированным маршем выдвинутся к Можайску, где были устроены магазины с припасами и амуницией. Потом… потом будет видно. Главное чтобы поляки узнали о моем присутствии как можно позже.
Единственной проблемой было отношение ко всему этому маскараду церкви. Местоблюститель патриаршего престола отнесся к этой моей затее, мягко говоря, без энтузиазма. В принципе, само намерение развестись с нежелающей принимать православие принцессой, возражений не вызывало… но ведь так дела не делаются! Ты сначала покайся, да обратись к отцам своим духовным с прошением. Они хорошенько подумают какую на тебя епитимию наложить. Побудешь под прещением, да помолишься, а там глядишь и разведем. И только потом - смотр невест! Поняв, что Исидор не шутит, я искренне повинился перед ним и рассказал все как есть. Митрополит немного подумал и сказал свое веское - нет! Тут уже взыграло ретивое у царя-батюшки, то бишь меня. Сказано же, не собираюсь я ни жениться, ни разводиться. Волю свою, ни собору, ни думе я не объявлял. Смотр официально не созывал, а если бояре и царедворцы себе чего надумали, так с меня какой спрос? И благословления я у тебя Владыко не прошу, а лишь нижайше требую, чтобы ты помалкивал до поры. В общем, кое-как удалось иерарха уломать. Впрочем, кривить душой ему не пришлось, выручил митрополит Иона. Сему достойному мужу, я о своих коварных замыслах не поведал, а вот он принял их за чистую монету и недолго думая провозгласил с кафедры, что брак, заключенный с не православной принцессой законным быть не может. И потому Иван Федорович в своем праве, а кому не нравится, может становиться в очередь за отлучением. Засомневавшиеся было бояре, восприняли эту новость с энтузиазмом и продолжили подготовку. А я… а я с загадочным лицом улыбался.
С тех пор, как братец Никита прознал о прогулках Алены по Москве, единственным ее развлечением стали посещения немногочисленных подруг. Иногда ее одиночество скрашивала Ефросинья Панина, иногда заглядывала Маша Романова, но чаще всего к ней забегали дочери Анисима Пушкарева: Глафира и Марьюшка. Одних их, конечно, не пускали, но Авдотья была вечно занята по хозяйству, и за девицами приглядывала пожилая холопка, которую обычно тут же спроваживали на кухню, чтобы не мешалась. Оставшись одни, девушки гуляли в саду, качались на качелях, потом шли в девичью примерять наряды и украшения или разглядывать мудреные картинки в заморских книжках.
- Хотела ленты новые, - застенчиво улыбаясь, говорила Глаша, - так все разобрали. В лавке хоть шаром покати, ни камки, ни атласа, ни кисеи. Как с ума все посходили.
- На смотр собираются, дурынды! – смешливо фыркнула Марьюшка, примеряя ярко красные коралловые бусы. – Правда, красиво?
- Дай-ка поправлю, - улыбнулась Алена, - вот так гораздо лучше! А что за смотр?
- Да так, глупости всякие, - смутилась старшая Пушкарева, внезапно припомнившая, о чем говорил батюшка, прежде чем отпустить их с сестрой в гости.
- Вот, примерь это, - протянула ей боярышня богато изукрашенный венец с подвесками.
- Охти мне! – Всплеснула та руками, - не посмею я такую красоту примерить.
- Ничто, примеряй, я хоть посмотрю, как оно выглядит.
Выдержать такое искушения девушка не могла и тут же надела убор. Критически осмотрев подружку, Вельяминова добавила к венцу серьги и ожерелье.
- Глаша, - взвизгнула от восторга Марья, - какая ты красавица!
- Правда?
- Конечно, правда! Жалко зеркала во весь рост нет, про какие мне Ваня рассказывал…
- Во весь рост, нет, - улыбнулась боярышня, - но кое что есть.
С этими словами она вынула из ларца небольшое зеркало в серебряной оправе и протянула его Пушкаревым.  Вправду сказать, Глафира и без всяких украшений была чудо как хороша. Тонкие черты лица, белоснежная кожа, не требующая белил, и густые черные волосы, собранные в тугую косу могли, кого угодно лишить покоя, а уж богатом уборе и вовсе выглядела как заморская королевна. Пока она восторженно разглядывала себя в мутноватом зеркальце, ничего не забывающая Алена, наклонилась к девочке и тихонько спросила:
- Так что за смотр?
- Батюшка не велел говорить, - так же тихо отвечала ей она, - ты уж подожди, когда Глашка проболтается.
Боярышня нахмурилась, но тут же придала лицу приветливое выражение и мечтательно заявила глядя на любующуюся собой девушку:
- Надо бы тебе летник, вместо сарафана, или хоть накидку кружевную.
- Да где же ее взять?
- Сказывают в Кукуе любые кружева купить можно…
- У Лизки Лямкиной? Наверное, и у нее все скупили, в чаянии царю понравиться… ой!
- Что с тобой, али укололась?
- Нет, просто…
- Про смотр невест вспомнила?
- Так ты знаешь?
- Господи, да вся Москва только об этом и судачит!
- Слава богу! Ты уж прости меня Аленушка, а только не велели мне говорить, а ты и сама знаешь.
Пока они разговаривали, Маша завладела зеркалом, и критически оглядев сначала себя, а затем сестру с боярышней, заявила:
- Дал же бог кому не надо!
- Ты о чем это?
- О вас, о ком же еще. Тут Ваня, наконец-то надумал бросить свою кикимору заморскую, а вам и дела до того никакого нет! И я, как на грех, мала еще.
- Не говори так, охальная!
- Чего это я охальная?
- Погоди, Марьюшка, - улыбнулась Алена, - ты что же это, сама на смотр собралась?
- Ну, если вы с Глашей не пойдете, так и я сгожусь. Все краше чем эти дурынды квелые!
Самонадеянное заявление девочки было так забавно, что подружки не удержались от смеха, причем Машка смеялась громче всех. Наконец, отсмеявшись, Глаша серьезно сказала сестре:
- Перестань глупости болтать, не по чину нам в царские палаты!
- Я-то может, и глупости говорю, а вот кое-кто их делает.
- Ты про кого это?
- Да уж, не про тебя сестрица. Ты у нас по Первушке-подьячему сохнешь, а вот…
- Машка!!!
- Молчу-молчу. Ой, а что это за шум, не Никита ли Иваныч домой пожаловали? Глаша, пора нам!
Когда окольничий, тяжело ступая, зашел на половину сестры, подружек уже не было, а Алена задумчиво перебирала разложенные вокруг нее украшения. Брат немного потоптался, не зная с чего начать разговор, потом вздохнул, и хотел уже было выйти, но так и остался на пороге.
- Гляди ка, сколько приданного, - нашелся он, наконец, - надела бы убор какой, покрасовалась.
- На смотр и надену, братец мой милый, - кротко улыбнувшись, отвечала она ему.
- Прознала-таки! – вздохнул Никита.
- А ты что думал?
- Да ничего я не думал.
- А почто молчал?
- Тебя, дурочку, уберечь хотел!
- От судьбы не убережешь.
- Он и не развелся еще…
Взгляд сестры буквально облил окольничего пренебрежением к его доводу, так что он разозлился. Однако говорить правду было нельзя, и Вельяминов попытался найти отговорку.
- Аленушка, мы с тобой сироты. А для царской невесты род сильный важен, чтобы вся родня за государя была.
- И казну расхищать большим родом, куда как способнее, - охотно согласилась с ним она.
- Да что же это такое! – вскипел царский ближник, - не пойдешь на смотр, вот тебе и весь сказ!
- Никитушка, братец ты мой любимый, чтобы ты ни велел, я твоей воле покорна, но знай: на всем белом свете, только он один для меня, и для него только я одна!
- Что?!!! – взревел окончательно взбешенный Вельяминов, - да ты хоть знаешь сколько у него баб было?
- А я не баба, а суженая!

Через несколько минут бурный восторг хозяев преобразовался в кошель полный серебра и обильный стол, заставленный всеми возможными яствами, какие только благодарные родители смогли найти для дорогого гостя. Пьера усадили на самое почетное место, поднесли самого дорогого фряжского вина и принялись потчевать. Глядящего на все это великолепие голодными глазами Гришку, отправили в людскую, где мальчишку накормили, хоть и не так изыскано. Однако насладиться чревоугодием им не удалось. Громкий стук в ворота был слышен даже в доме, а посланные узнать что случилось, слуги, вернулись с известием, что за лекарем приехали царские рейтары.
- Что случилось, ваше величество? – встревоженно спросил О’Коннор завидев меня.
Вместо ответа я показал ему лежащего на лавке раненого отца Мелентия. Иеромонах лежал в забытьи, дыхание его было слабым, а пульс еле прощупывался. Несколько часов назад он появился на заставе и свалился с седла. Слава богу, его признали и тут же погрузив на телегу, отправили в Кремль. Я, узнав про это разозлился, уж лучше меня вызвали к нему, но возмущаться было поздно – дело сделано. Лекарь, внимательно осмотрев моего духовника нахмурился.
- Плохо дело? – спросил я его.
- Нужна операция, - буркнул он.
- Надеюсь, ты не собираешься пускать ему кровь?
- К черту кровопускание, он и так достаточно ее потерял. Его раны воспалены, и к тому же в них пули, отравляющие организм свинцом. Их надо извлечь, а раны почистить.
- Он будет жить?
- Я не господь бог, сир. Могу лишь сказать вам, что если этого не сделать, он умрет абсолютно точно! Вы не знаете, что с ним случилось?
- К сожалению, нет. Однако держу пари, что у него важные вести для меня.
- У нас не так много времени.
- Я понял. Воду уже кипятят, и спиритус для обрабатывания ран и инструментов у тебя будет.
- Это хорошо. По совести говоря, я не слишком уверен, что в ваших требованиях о кипячении инструментов и мытье рук есть смысл, однако обещаю, что сделаю все как вы говорите. А теперь прошу мне не мешать.
- Хорошо, а где твои ученики?
- Увы, со мной только один, но и этого будет довольно.
- Надеюсь, что так.
Договорив, я посмотрел на Мелентия и собрался было выйти вон, как О’Коннор меня остановил.
- Что тебе Пьер?
- Сир, если вам и впрямь придет в голову блажь выбирать невесту, постарайтесь не остановить свой выбор на княжне Аграфене Сицкой.
Тяжелая дубовая дверь захлопнулась за моей спиной, как будто отрезав тяжелораненого Мелентия от мира живых. Я невольно поежился от пришедшего в голову сравнения и бессильно опустился на стоявшую вдоль стены скамью.
- Что с тобой, государь, - перепугался терпеливо дожидавшийся меня Вельяминов, - может лекаря кликнуть?
- Не надо, Никита, все в порядке со мной, - покачал я головой, - да и он сейчас иным делом занят, более важным.
Скептическое выражение лица окольничего красноречиво свидетельствовало, что его хозяин придерживается несколько иных приоритетов, но возражать он все же не стал.
- Федьку кликнул?
- Панина – то? Уже рыщет со своими драгунами. Может и сыщет чего, только…
- Что только?
- Да может, его под Смоленском ранили.
- Это вряд ли, Мелентий наш хоть и силен, а такого путешествия бы не выдержал. Да и где его провожатые? Одного бы Корнилий не отпустил.
- А может татары?
Вопрос был резонным. С тех пор, как меня выбрали царем, не было ни одного лета, чтобы крымцы или ногаи, а иной раз и те и другие вместе, не ходили в набег на наши земли. Обычно их отряды не забирались так далеко, но, по крайней мере, дважды их разъезды появлялись и под Москвой. Когда это случилось в первый раз, я рассвирепел и бросился в погоню за налетчиками. Люди более опытные в таких делах, разумеется, пытались удержать своего не в меру активного царя, но где там. Я же военный гений, блин! Гроза датчан, поляков и всех кого поймаю.… Как и следовало ожидать, ничего хорошего из этой затеи не вышло. Легкоконная орда просочилась как сухой песок между пальцев, а я лишь понапрасну гонял свое бравое воинство. Нет, ну пару десятков татар мой верный Корнилий со своими кромешниками все же изловил и даже у какой-то не слишком большой банды отбил полон, но на этом успехи кончились.  На другой раз, я, наученный горьким опытом, поступил умнее - послав Михальского. Правда подчинить ему всю поместную конницу не удалось, тут бояре и воеводы стали насмерть. Но литвин  ухитрился обойтись выделенными ему силами, вырезав своей хоругвью целый табор ногаев, а два других, заманить под удар дворянской конницы. Ходили слухи, что руководивший набегом Кантемир-бей, сам едва улизнувший в тот раз, поклялся жестоко отомстить за нанесенное ему поражение. Но тут, как говорится, сам поклялся – сам пусть и отдувается. Так что версию с татарами, нельзя было сбрасывать со счетов, но, поразмыслив, я покачал головой.
- Нет, Мелентий не из лука ранен. Не похоже не татар.
- Мало ли пистолей ладят в туретчине?
- Ладно, чего гадать. Посмотрим, что Федор найдет, тогда и думать будем.

Панин появился к вечеру, и его сразу проводили ко мне, не дав даже умыться и переодеться. Сняв с головы запыленную шапку, он поклонился и начал доклад:
- Нашел, великий государь, в десяти верстах от Донского монастыря их переняли. Мелентий и его провожатые видать таиться перестали, да и попали в засаду.
- Много ли провожатых с ним было?
- Четверо, государь. Двоих сразу ссадили, за остальными гнались потом. Они погоню за собой увели, чтобы отца Мелентия спасти.
- Вот как?
- Он в роще схоронился, да и ушел.
- Кто же его подстрелил тогда?
- Того не ведаю, но думаю его сразу ранили.
- Что с остальными?
- Догнали, - махнул рукой ротмистр. – Тела только худо спрятали. А своих увезли.
- Почему так решил?
- Следы, - пожал плечами Федор. – Троих Корнильевы ратники ссадили, пока их постреляли из самопалов.
- А куда злоумышленники девались, тебе следы не подсказали?
- Известно, куда. В Москву!
- Ты уверен?
- Уверен. Через (?) ворота.
- А сколько их было?
- Не менее двух десятков.
- Такой ватагой немногие ездят, - задумчиво протянул я, - на воротах должны были запомнить.
- И даже записали, - усмехнулся Панин и подал свернутый в трубочку свиток.
Внимательно прочитав, я недоуменно поднял на него глаза.
- Тут нигде нет, двух десятков конных?
- Вот тут, - пояснил ротмистр, ткнув пальцем в список.
- Телеги, а с ними провожатые?
- Ага, караульные на воротах подивились, дескать, возы мужицкие, а провожатые по виду холопы боевые.
- А чьи, они не поинтересовались?
- Так вот, - снова ткнул Федор.
- Телятевский с двумя ратными? Хм, а ведь он тебе сосед по поместью, не так ли?
- Верно, и я такого и не упомню, чтобы при нем челяди меньше десятка было.
- Доказательств маловато…
- Прикажи сыск учинить, государь, будут и доказательства.
- Сыск говоришь…